Светлана Сачкова - Вадим
— А у вас есть способность к философии… Вы обладаете смелостью, — заметил Сократ.
— Как это, учитель? — поинтересовался Платон. Юноша был совершенно трезв и заглянул Вадиму в глаза так надолго, что он поежился.
— Чтобы заниматься философией, следует не бояться говорить чепуху. Новое часто кажется на первый взгляд чепухой.
Платон подвинулся поближе к Вадиму.
— Этот достойный человек стремится к мудрости. Он задает себе вопросы и ищет на них ответы.
Сократ прикрыл глаза. Вскоре он начал сползать вниз с топчана, закинув голову назад. Жесткие редкие волосины топорщились на его лысине, покрытой буграми, как одинокие былинки на каменистой пустоши. Пожелав сказать что-то еще, Сократ было открыл рот, но вместо этого всхрапнул. Глаза его закатились, челюсть отвисла.
Платон уважительно посмотрел на учителя и, не желая тревожить его сон, придвинулся вплотную к Вадиму и прошептал:
— Мы можем пойти прогуляться. Я покажу вам красивейшие места. Здесь совсем недалеко.
Изо рта его пахло ягодами. Прядь волос касалась Вадимовой щеки.
Вадим сделал мысленное усилие, чтобы подняться, но подчинить тело разуму не удалось. Жара и вино разморили его. Он огляделся вокруг: ни души. Даже девушка в белой хламиде исчезла. Лоб его покрылся испариной.
— Может, лучше здесь побеседуем… а прогуляемся позже… — пробормотал он.
— Хорошо, — Платон преданно посмотрел ему в глаза.
— У нас есть чудный источник, — начал рассказывать юноша, — обрамленный свежайшей зеленью трав и кустарников. Там пасутся косули и зайцы, птицы щебечут и пляшут бабочки. Прекрасное место. Мы с учителем часто ходим туда. Такая красота и покой сразу настраивают на глубокие размышления. А в ваших краях есть такие места? Что там есть прекрасного?
— У нас есть снег, — ответил Вадим и подумал, бывает ли у них снег.
— Что это?
— Когда очень холодно, вода в облаках замерзает и сыплется на землю белыми хлопьями. Они покрывают все на земле, будто пухом.
Платон широко распахнул голубые глаза; на лице его появилось мечтательное выражение.
— Вот у вас какая самая высокая гора? Олимп? — приободрился Вадим. — Если залезть на самую вершину, там наверняка лежит снег. Потому что там холодно. Мы с тобой можем как-нибудь попробовать.
— Но там же боги, — заметил Платон.
— Резонно, — подумал Вадим и ничего не сказал.
Платон буквально смотрел ему в рот. Произнес задумчиво:
— Я ни разу не видел человека, равного вам по красоте…
Мысль была написана у него на лице. «Ну вот, теперь я не человек», — испугался Вадим. Затем спросил, желая перевести разговор на другую тему:
— Слушай, а у тебя девушка есть?
Платон, обескураженный и наивный, поднял брови:
— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду. Как бы тебе сказать…
Ну и ну, подумал Вадим. Докатились. Пестик с тычинкой, пчелка с пчелкой, медведь с медведицей.
— Вот у Сократа, например, есть жена…
— А, — сказал Платон, — я жениться не собираюсь.
— Отчего же?
— Не вижу в этом смысла. Я буду заниматься философией. А жена и дети мешают человеку полностью посвятить себя любимому делу.
— Возможно… Но человек всегда остается человеком. И когда-нибудь наступит такой момент… ему станет одиноко и грустно и захочется понимания и тепла. Философия ему тогда не поможет.
— Ведь есть же друзья, и ученики… будут, я надеюсь, — нашелся юноша.
Вадим задумался. Платон же прильнул к нему всем телом и взмолился:
— Прошу вас, рассказывайте что-нибудь еще.
Чтобы поддержать свой авторитет, Вадим решил блеснуть познаниями.
— Если долго плыть на корабле, далеко-далеко на север, можно достичь земель, состоящих из одного только льда. Огромные глыбы льда дрейфуют в море и образуют бескрайние поверхности. Но под водой погребена их большая часть. Если, предположим, пробурить дырку и начать спускаться вниз, то спуск займет много-много дней… В тех землях нет людей. Там живут белые медведи, питающиеся рыбой, и диковинные птицы — пингвины. Они не умеют летать. Они короткие и толстые, и очень смешно переваливаются на маленьких лапках.
Юноша произнес с придыханием:
— Вы так рассказываете, будто видели все это своими глазами…
— Ну… можно и так сказать, — замялся Вадим.
Платон, с выражением обожания и глубокой серьезности на лице, посмотрел Вадиму в глаза. Не отводя взгляда, скользнул по его телу, сел на него сверху и прильнул ртом к его губам. Вадим подумал, что сходит с ума. Тем временем юноша приподнял край своего хитона и разодрал какое-то полотнище, прикрывавшее бедра Вадима. Вадим был не в силах пошевелиться. Он ощутил, как его плоть вошла в горящее, пульсирующее отверстие. В это время проснулся Сократ.
— Ого, — сказал он. — Я, пожалуй, к вам присоединюсь.
3
Назавтра в офисе Вадим продолжал вспоминать то о мальчике из интерната, то о Кубе и шестистах любовниках. О древних греках он старался не думать. По контрасту, обычная его деятельность казалась Вадиму донельзя набившей оскомину. Эка новость! Хотелось ему воскликнуть.
Нашли юриста, и дела у мальчика продвигались.
Вадим промаялся на работе до вечера и стал собираться домой. Закрыл за собой кабинет; двинулся к выходу, ощутив себя отчего-то слишком отдельным, слишком большим и неловким для места, в котором он находился, — да и вообще для любого другого. А вот когда он начнет умирать — наверное, так же неприкаянно станет болтаться и так же будет ему неудобно? Точно так же будет хотеться выдраться, убежать? Сейчас никак нельзя было выдраться из ощущения жизни, пригвожденности к точке, которую невозможно подвинуть усилием воли. Можно было обидеться, разозлиться на жизнь… Или просто смириться, делая вид, что не заметил, как над тобой издеваются. Он так и сделал.
Вадим прошел мимо Леры, подсматривающей за собой в пудреницу, и попрощался: «До свиданья, Лера». Она в замешательстве взмахнула бумагой, ответив: «До скорого, Вадим Сергеевич». Она хотела еще что-то добавить; ей что-то было известно, из-за чего особое значение приобретали последние слова. Она и добавила, но про себя. Вадим, конечно, услышать не мог, а потому и не понял. Тем более что его по инерции медленно пронесло мимо.
Вадим вышел к лифту. Он мог бы сейчас погадать, что же такое она имела в виду, но не стал. Невозможно определить, что происходит в чужой голове. Вот у него такие вещи там появляются — если бы кто-то смог их увидеть, пришлось бы умереть со стыда. Перебирать же альтернативы, зная, что все может в реальности оказаться какой-нибудь ерундой, вроде прыщика на носу… Непродуктивно и глупо. Да и вообще, его мужские нелепые объяснения чувств не стоили, как правило, и выеденного яйца.
Открывая входную дверь, Вадим ощущал полнейшее ко всему безразличие. Маша устраивала в этот вечер прием; насчет состава гостей она выразилась туманно. Возможно, он нарочно испытывал безразличие, чтобы быть более защищенным от неизбежного, неприятного. Как шпион, он двигался по квартире и чувствовал свое тело ловким, податливым, готовым рвануть в сторону. Застал себя за этим не сразу; обозвал себя дураком и направился на голоса.
Возникновение Вадима в гостиной произвело легкий переполох; на лицах нарисовались обескураженность и досада, как будто внезапным своим появлением он помешал им крикнуть: «Surprise!» — как в американских фильмах. Он немедленно прошел вглубь, стремясь побыстрее покинуть точку, в которую впились взгляды. Взгляды действительно остались пригвожденными на какое-то время к дверному проему, и Вадим успел оглядеть присутствующих.
Но отчего-то его мозг не зафиксировал увиденное; он так и не понял, кто находился в комнате, и не сумел хотя бы отчасти восхититься прихотливой фантазией Маши, смешавшей подобное зелье. Он стал удивляться, когда все по очереди начали подходить к нему и здороваться. Колька сразу же сунул пиво и подмигнул: «Ну, развлекай гостей… светский раут и все такое…» Ранг мероприятия он вычислил, видимо, как представитель диких племен: по количеству побрякушек на шее. Тогда Милка определенно была здесь самой могущественной особой. Полуголая, выжженная в солярии, благоухающая, она подошла к Вадиму и повисла у него на руке:
— Дай поцелу-у-ю мужа любимой подруги…
«Поцеловала», картинно вращая голову вокруг его щек. Причмокивая губами над каждым ухом. Затем что-то в ухо ему хихикнула (он не расслышал что) и незаметно лизнула в шею. Поэтому Вадим не сумел придумать, что сказать Эггману, который стоял поблизости и улыбался как-то очень громко, привлекая внимание. Очкарик Дима помахал Вадиму издалека, не выражая намерения подойти. Вместо него подошли трое институтских приятелей, с которыми Вадим не общался после одного пьяного спора, завершившегося его идиотским проигрышем. И как Маша додумалась их пригласить?! Но она ведь не знала. Он ведь не полагал нужным рассказывать ей о некоторых вещах. О многих вещах. Так что сам виноват, дорогой.
