Анна Бялко - Гинекологическая проза
Вернемся к Маше. Ее личная жизнь была богатой – она была замужем в третий раз. Каждый следующий муж был, по общему мнению, лучше предыдущего, поэтому считалось, что и здесь ей везет. Подобному мнению способствовало и то, что удачливая Маша каждый раз выходила замуж сразу после предыдущего развода, последний раз просто до смешного – штампы о разводе и новом браке стояли в паспорте одним числом. С одной стороны, это было проявлением такой всеобщей женской мудрости – не разводись, не имея «запасного аэродрома», а с другой – личного Машиного отношения к вопросам семьи и брака. Ей просто претило быть разведенной, что бы ни думали об этом феминистки.
Но два развода – это два развода, и какой ценой они даются, знала только сама Маша. Ну, может, еще самая близкая с институтских времен подружка Леля. От первого, студенческого, брака у Маши был сын, и снова – как хорошо, говорили все: сама молодая и уже такой большой ребенок. А возня с этим ребенком, бессонные ночи, стирки и беготня за кефиром по детским кухням вместо подготовки к экзаменам, которые все равно надо сдавать – кто же помнит такие мелочи.
Третий брак у Маши был действительно очень счастливым, без дураков. Для обоих он был не первым, у каждого уже были дети, и такой паритет очень упрощал отношения. Муж Саша, красавец с золотым характером, программист высокого класса, хоть и старше на шесть лет, в житейских вопросах был достаточно непрактичен, знал это за собой и предоставлял Маше вести хозяйство по ее усмотрению, не вмешиваясь и не критикуя по мелочам, что тоже способствовало установлению семейной гармонии.
Поскольку муж, как уже было сказано, был программистом, и программистом хорошим, то работу он мог себе выбирать и по понятным причинам экономического характера выбирал ее за границей. Контракт здесь, контракт там, тут год, здесь два, Маша везде ездила с ним – они немало помотались по разным странам. Такой образ жизни тоже не мог не вызывать зависти окружающих: «Живет, как сыр в масле, катается по заграницам, слов нет».
За свою интересную жизнь Маша заплатила любимой работой, отсутствием постоянного места жительства и существованием на чемоданах, а также проблемами детского образования. На самом деле жизнь состоит в основном именно из этого, остальное не более, чем красивая рамка. В целом Машина жизнь отличалась от жизни офицерской жены (кому придет в голову завидовать офицерской жене?) только пунктами назначения. Трудно спорить, Париж, безусловно, привлекательней Урюпинска, но если ты сидишь в этом Париже в нетопленой полупустой квартире, учишь вместе с ребенком орфограмму номер один о правописании безударных гласных в середине слова, не видишь мужа целыми днями, а кроме него тебе особенно не с кем словом перемолвиться, потому что французский ты еще не выучила, то, право, различия не столь уж велики.
Маша мало кому описывала эти стороны своей жизни, только, может быть, родным и Лельке, близкой подружке, оставаясь для остальных вечной счастливицей.
Все равно бесполезно объяснять, что по уровню своего благосостояния они с Сашей устойчиво относятся только к среднему классу – на жизнь хватает, на роскошь нет, проблемы у каждого свои, а отсутствие стабильной крыши над головой не напрягает только в студенческие годы…
– Мы – безродные космополиты, – шутя, описывал Саша их образ жизни и был стопроцентно прав, особенно в части безродности.
Тем не менее, если брать картину в целом, Маша была довольна. Они с Сашей любили и понимали друг друга, какие-то деньги в семье водились, ребенок рос, обучался и радовал, Саша только что продлил еще на год контракт в небольшой, но симпатичной ближневосточной стране, где они прожили предыдущий год, и это придавало жизни хоть какую-то определенность…
И тут оказалось, что Маша беременна. В принципе возможность дальнейшего увеличения семьи обсуждалась и раньше, но все больше в сослагательном наклонении будущего времени, связывая это с получением Сашей какой-нибудь более постоянной работы в какой-нибудь более конкретной стране, а также с решением жилищного вопроса. Дети никогда не заводятся вовремя, что не мешает им быть желанными. В конце концов, решили Маша с Сашей, живем втроем, проживем вчетвером, момент, конечно, не оптимальный, но и не самый плохой, год стабильной жизни впереди просматривается, а там видно будет. Все равно когда-то пришлось бы, отчего не сейчас. Кроме того, в маленькой восточной стране аборты все равно были запрещены государством, так что и вариантов особенных не было.
Что касается Маши, она еще до всех этих дискуссий про себя решила, что ребенку – быть. Ей тридцать два, времени впереди не очень много, работы все равно нет и не предвидится, кому здесь нужен ее прекрасный русский язык, и все равно через год уезжать. Старший ребенок вырос – почти одиннадцать, а маленького хочется ужасно.
Она, конечно, с Сашей советовалась, с наисерьезнейшим видом взвешивала и обсуждала те и эти возможности, но чего хочет женщина – того хочет Бог, и все было решено, как надо.
Еще Маше очень нравилось, что рожать она будет не в Москве, а за границей.
Воспоминания о первых родах до сих пор вызывали в ней содрогание, несмотря на то, что она – счастливица – рожала недолго, не покалечилась и мальчик получился на десять баллов. А что роддом был, скажем так, не идеально чист, и акушерки обращались… неласково, и мужа туда не пускали – это, в сущности, мелочи. К сожалению, такие мелочи тоже отравляют воспоминания, и теперь Маша радовалась, что вот, родит, как белая женщина, в чистоте и комфорте, муж будет сидеть рядом и держать за руку, а врачи – разговаривать с придыханием, всемерно способствуя появлению на свет нового человека.
Ей даже сон приснился, как она рожает, лежит на удобном диване в прекрасном светлом зале с огромными окнами и видом на сад, рядом две сиделки, угощают ее чем-то вкусным, она требует позвать мужа, а ей отвечают, что с радостью, да он вот уехал по неотложным служебным делам.
– Ах так, – кричит во сне Маша. – Уехал! Вообще тогда не буду рожать, делайте что хотите.
А вокруг все забегали, заволновались, уговаривают… Красота. Маша даже проснулась от удовольствия.
Но ничего нельзя знать наверняка, пока не увидишь своими глазами. На поверку местная медицина не выглядела столь прекрасной, как во сне. И помещения были потеснее, и народу в очередях было будь здоров, и врач никаких восторгов не выражал… Осмотрел, сказал, все в порядке (естественно, а у Маши по-другому и быть не могло), дал направление на анализы, выписал витамины и велел зайти через месяц. Осматривал, правда, на ультразвуковом мониторе, техника на грани фантастики, но и только-то. Впрочем, Маша ничего больше пока и не хотела, чего хотеть на сроке в два месяца, она и к врачу-то пошла скорее из желания посмотреть, как тут все устроено.
А потом начался токсикоз. Не просто так токсикоз, когда с утра вырвет и живешь как человек – к этому Маше было не привыкать, у нее вообще рвота по утрам была первым признаком беременности, что в первый раз, что сейчас. Тут был токсикоз, как надо. И утром, и через час, еще и еще, а если, не дай Бог, что-то съешь в промежутке…
Маша опять пошла к врачу. Тот выслушал ее с мрачным видом, изучил результаты анализов и заявил, что с ней все в порядке, а токсикоз – обычное явление и исчезнет сам по себе к концу третьего месяца. После Машиных уверений, что, может, это и обычное явление, но сил никаких нет, врач полез в стол, извлек медицинский справочник, полистал его и велел продолжать прием витаминов и пить больше жидкости. С тем Маша и ушла.
Она и рада была бы пить больше жидкости, да даже, может, и ела бы что-нибудь, если бы удавалось. Но увы. Даже при одной мысли о том, что в квартире есть кухня, где готовится еда, начинались мучительные спазмы в желудке. Скоро у Маши не осталось сил на сколько-нибудь осмысленное существование, она лежала пластом, периодически только наклоняясь к тазику, который бессменно поселился под кроватью.
Так прошел третий месяц беременности, за ним четвертый. Облегчения не наступало. Эскулап отказывался предпринять что-либо, объясняя Маше, что все ее беды от того, что она злонамеренно не принимает витамины и пьет мало жидкости. На пятом месяце беременности Маша весила на семь килограммов меньше, чем до нее, из цветущей женщины превратившись в скелет, обтянутый бледно-зеленой кожей.
«Господи, – думала Маша, – как только меня муж еще терпит, я даже сама себе отвратительна».
Муж Саша, между тем, был на высоте. Поскольку Маша превратилась в лежачую больную, на него помимо основной работы свалились домашнее хозяйство и заботы об уже имеющемся ребенке. Саша, который был вечно погружен в какие-то свои вычисления, отчего производил на непосвященных впечатление слегка не от мира сего, начал бегать по магазинам и детским кружкам, освоил азы кулинарии (даже съедобные супы научился варить) и навыки больничной сиделки. А в промежутках между этой разнообразной деятельностью – и это потрясало Машу больше всего – он, присев на краешек кровати, убедительно рассказывал жене, или тому, что от нее осталось, как он ее любит и что все будет хорошо.
