Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
Презрительно фыркая, Пакита окинула взглядом комнату — заметила картину на библейский сюжет, под которой увядали со вкусом подобранные цветы, грязную посуду с остатками пищи на столе.
— Какая здесь вонь! — заметила она. — Почему ты не открываешь окна?
— Мы достаточно давно знаем друг друга, дорогая, чтобы быть вполне откровенными, — сказал Пабло. — Должен признаться, твоя машинка меня совершенно не интересует. Но как истинный друг я хотел бы тебе помочь.
— О, без сомнения, — скорчила гримасу Пакита.
— Я имел в виду только лишь денежную помощь. Я бы помог тебе из одного только сочувствия — если ты способна понять, что это такое, — но я сижу на мели. Пришлось отказаться от работы в ресторане — ноги так опухают, что невозможно их втиснуть в туфли… Скажи, дорогая, сколько тебе надо?
Старик наклонился и прикоснулся к цыганке, но она резко оттолкнула его руку.
— Сто, и это лишь пятая часть настоящей цены.
Пабло ушел в другую комнату и вернулся с небольшой пачкой грязных банкнот, из которой отсчитал пятнадцать песет. Он клал бумажку одну за другой на грязную скатерть, и они лежали, съежившись, как осенние листья.
— Это еще за что? — спросила она.
— Есть такая вещь, дорогое дитя, как искреннее сочувствие, — ответил старик, — увы, нет смысла объяснять тебе то, что ты понять не в состоянии… Однако я человечен и, пожалуй, дам тебе двадцать пять песет, если ты…
— С кем это? С тобой?! Господи Иисусе! Надо же!
— Раз так, дорогая, забирай свои деньги и уходи с миром. Боюсь, когда-нибудь и ты узнаешь, что такое старость, хотя, поверь мне, я тебе этого не желаю.
Он посмотрел на свое грузное немощное тело, нетвердо державшееся на тонких усталых ногах, и незаметно прослезился.
— Когда-то… да что говорить, сердце все еще тут, где ему быть положено. На месте! Приходи когда захочешь, дорогая. Буду рад тебя видеть — пусть даже только чтоб поболтать.
Пакита сгребла пятнадцать песет и ушла не попрощавшись.
Глава XIX
«Когда же это я ела в последний раз? — припоминала цыганка. — Вчера, кажется. Да, конечно, меня накормил тот худой парень. Вот и хорошо, что я не взяла его деньги. Этого даже Пепе не одобрил бы!» Она вспомнила, как однажды Пепе, рискуя, что его схватят и повесят за прежние дела, остановил грузовик, в котором батраки с окрестных ферм ехали на футбольный матч. «А ну, вываливайтесь! — услышала она, прячась за деревья, голос Пепе. — А теперь выворачивайте карманы и бросайте все, что есть, на землю». У парней нашлось на всех про всех двадцать песет, и Пепе велел им подобрать деньги, а потом дал им в придачу еще сотню, чтобы выпили за его здоровье. Силой заставил их взять! Вот какой! Шикануть — это он любил и тут уж за ценой не стоял… Ей вдруг пришла в голову мысль, что у Молины есть что-то общее с Пепе. Она не могла бы определить, что именно, но Молина положительно напоминал ей Пепе.
Может, сегодня попозже она его еще встретит. Хорошо бы! И хорошо, что она удержалась и не стащила у него деньги!
Итак, у нее в кармане пятнадцать песет, и одному богу известно, когда она раздобудет еще денег. Пакита была голодна. Вечером ей предстояло участвовать в опостылевшем представлении. Придется спеть две песенки и исполнить два танца, а в зале всего и будет народу, что семь-восемь взрослых, да в переднем ряду два десятка чумазых ребятишек, которых отправили в театр, чтобы они не путались под ногами дома. Вся выручка составит песет пятьдесят, да еще два-три человека наверняка потребуют обратно свои деньги, потому что, мол, программа старая и они видели все номера еще неделю назад. А какая бы ни была выручка, за освещение все равно платить надо и двум музыкантам — они же рабочие сцены — тоже надо: не заплати им один день, и они все бросят и уйдут.
А тут еще Кармен, которая любит повторять, что она-то никогда не торгует своим телом (но не прочь перехватить денег у тех, кто торгует), начнет причитать, что у нее пропадает молоко, и тогда Фернандо, от которого все женщины отворачиваются, потому что у него в животе вставлена трубка, чтобы подлизаться к Кармен, пустит шапку по кругу — на сухое молоко для младенца. А потом все начнут спорить, кому за кем выступать и кому сколько раз выходить на аплодисменты, — это при том, что актеров больше, чем зрителей. Одна из девиц поднимет скандал из-за того, что Антонио, исполняющий андалузский танец, опять пудрился ее пудрой или надел ее корсет; тут же пойдут стоны: «Почему, черт побери, мы не уезжаем из этой дыры куда-нибудь в другое место?» («Потому, дурища, что у нас нет денег на бензин, не говоря уже о том, что сломан грузовик».)
«Господи, что же за жизнь! — думала Пакита. — Что за проклятая жизнь! Чтобы выдержать еще один такой день, я должна сытно поесть. Может, когда поем, мне станет получше».
Она отправилась в «Двадцатый век» и, щелкнув пальцами, подозвала угрюмого старика официанта.
Тот нехотя приблизился.
— Вы хотите что-нибудь заказать?
— А ты, может, решил, что я пришла сюда с тобой любезничать? Что сегодня в меню?
— Кролик.
— Советуешь взять?
— Могу обещать только, что это не кошка. А вообще-то всем известно, что кролики чаще других животных бывают разносчиками сифилиса.
— Ладно, — сказала цыганка. — Мне про это тоже известно. Только я что-то сомневаюсь. Почем порция?
— Восемь песет.
— Грабеж. Наглый грабеж. А что я получу?
— Потроха да ребра, — ответил официант, глядя поверх головы цыганки на страшное, изрытое оспинами лицо сатира, смотревшее на него из попорченного зеркала. — Ножки уже все кончились.
В кафе вошла компания иностранцев, и они стали с любопытством и восхищением разглядывать цыганку. Единственная в компании дама — разведенная особа, которая сейчас только обнаружила, что любит своего покинутого мужа, и потому чувствовала себя несчастной, — немного развеселилась и сказала:
— По-моему, она изумительна. Она так спокойна. Я хочу сказать… она ну просто сама безмятежность.
Ей очень хотелось показать свое великодушие и способность похвалить красоту другой женщины.
Ее спутник счел, что будет разумнее высказаться критически.
— Не знаю, дорогая, не знаю. Конечно, если вам такие нравятся… Лично я нахожу, что из присутствующих здесь женщин только одна заслуживает такого определения.
Молодая дама посмотрела ему в глаза и покачала головой — смелая, не признающая условностей, готовая открыть ему весь свой сложный внутренний мир.
— Я отнюдь не безмятежна, дорогой. Может, когда-то и была, но теперь уже нет. Я свою безмятежность утратила. Все мы утрачиваем ее рано или поздно. — И она порывисто взяла своего спутника за локоть. — Понимаете, мне кажется, будто они знают какой-то утраченный нами секрет.
Пакиту, в свою очередь уставившуюся на иностранцев, поразило изящество дамы, ее маленькое, точеное, непроницаемое личико, яркое платье и больше всего ее светлые, коротко подстриженные волосы. «Вот бы мне быть такой!» Самоуверенность ее как рукой сняло. Темнокожая и нечесаная — вот какая она!
— Ну, так что вы закажете? — спросил официант. — В сутках ведь только двадцать четыре часа.
— Вот что, — сказала она, — будь так любезен, принеси мне стакан воды. Мне что-то расхотелось есть.
Пакита вспомнила, что ее ждет Кальес, за эти дни, конечно, он еще больше распалился. Теперь он каждую минуту может прислать за ней — значит, она должна выглядеть как можно лучше, пусть искусство парикмахера сделает ее похожей на одну из этих светловолосых, спокойных, самоуверенных богинь. Она поставит на каргу все свои пятнадцать песет. Игра стоит свеч. Разительная перемена в ее внешности может сыграть решающую роль.
Спустя пять минут она уже была в театре. Там она переоделась — натянула голубые джинсы, подаренные ей кем-то год назад. Потом, обретя почти прежнюю самоуверенность, отправилась к парикмахеру.
— Мне до смерти надоела моя прическа, — пояснила она. — Хочется чего-нибудь помоднее. Чтобы не было такой копны, ну да вы, конечно, сами понимаете.
— Может быть, подстричь вас и слегка завить концы? — предложил парикмахер. Когда он представил себе, какой аккуратной и заурядной станет ее головка, лишившись роскошной шевелюры, взгляд его поскучнел.
— Во сколько это обойдется?
— Тридцать песет.
— А за половинную сумму что бы вы могли сделать?
— Я рекомендовал бы вымыть волосы и сделать укладку с шиньоном.
— Хорошо, сделайте, посмотрим, что получится.
Через час колпак сушуара был снят, и Пакита увидела свою новую прическу сразу в трех зеркалах; свитые в тяжелый жгут волосы лежали на затылке, открывая шею и смуглые плечи. Она и бровью не повела.
— Расчешите.
— Простите, сеньора…
— Распустите волосы, мне так не нравится.
