Майкл Фрейн - Шпионы
– Ой, надо же! – взвизгивает Барбара Беррилл и припадает к земле.
Я машинально делаю то же самое.
– Стивен, ты тут? – вглядываясь в листву, спрашивает мать Кита. – Можно войти?
Приходится выпрямиться и посмотреть ей в лицо. Барбара Беррилл тоже выпрямляется. Мать Кита обескураженно переводит глаза с меня на нее:
– А, Барбара, здравствуй! Извините, что помешала. Я думала, Стивен тут один.
Она поворачивает было назад к дому, потом, поколебавшись, возвращается и с улыбкой говорит:
– Я только хотела сказать: непременно зайди к нам как-нибудь на чай, Стивен.
И уходит домой. Ремешок на босоножке, судя по всему, ее больше не беспокоит.
– Она хотела, чтобы ты отнес ему письмо, да, Стивен? – шепчет Барбара Беррилл. – А ты согласился бы? Если б она тебя попросила? Если бы меня тут не было?
Обхватив голову руками, я молча смотрю в землю. Я и сам не знаю, как поступил бы. Ничего не знаю, ничегошеньки.
– Мы бы выяснили, где он живет. И кто это такой, – смеется Барбара.
Где он живет – единственное, что я знаю. А вот выяснять, кто это такой, мне уже точно больше не хочется.
И еще меня терзает одно дурное предчувствие, настолько сильное, что его можно принять за уверенность: она обязательно вернется и опять попробует меня уговорить.
– Раз вы с Китом больше не дружите, можно мне заглянуть в вашу секретную коробочку? – задает Барбара Беррилл последний вопрос.
На следующий день я иду из школы домой и, свернув в Тупик, сразу вижу: у калитки тети Ди гурьба ребятишек. Не снимая с плеч ранца, подхожу узнать, что происходит.
Тут собралась вся детвора из Тупика (кроме, естественно, Кита, который никогда с соседскими ребятами не играет): двойняшки Джист, Барбара Беррилл, Норман и Эдди Стотт, Дейв Эйвери; даже Элизабет Хардимент и Роджер на этот раз бросили свои гаммы. Отовсюду тянутся руки и благоговейно трогают высокий массивный велосипед, прислоненный к воротному столбу; на руль аккуратно нацеплена полицейская фуражка.
Заметив меня, все разом начинают галдеть:
– Тот человек вчера ночью у нас снова шастал!
– Всюду совал нос!
– Во время затемнения!
– Мама Барбары сама его видела!
При виде всеобщего возбуждения бедняга Эдди Стотт заливается восторженным смехом. Остальные с почтением смотрят на Барбару, ведь на нее падает отблеск славы ее матери. Барбара загадочно улыбается, но помалкивает, только бросает на меня многозначительный взгляд, давая понять, что лишь мы двое понимаем, кто этот человек и зачем приходил.
– У него борода! – опять раздаются возгласы.
– И глаза страшные, вытаращенные!
– Да она ничего не видела! Темно же было!
– А вот и видела! Луна потому что светила!
– И она как закричит!
– И он убежал!
– Удрал в «Тревинник»!
– Он набрасывается на женщин, – заявляет Элизабет Хардимент, и слова ее звучат очень убедительно, потому что она носит очки.
– Конечно, ведь он – половой извращенец, – объясняет Роджер Хардимент, который тоже носит очки.
Эдди хохочет и хлопает в ладоши.
Я опять смотрю на Барбару Беррилл. Она отвечает взволнованно-серьезным взглядом, давая мне понять, что не поддастся соблазну и не сообщит никому то, что ей известно; и стойкость она проявляет ради меня, потому что Кит – мой друг и она тоже.
– Выходит, выходит! – громким шепотом объявляет одна из сестер Джист, и мы мгновенно поворачиваемся к дому тети Ди.
На пороге, разумеется, вовсе не сексуальный извращенец с вытаращенными глазами, а полицейский, которого провожает тетя Ди. Он что-то говорит ей на прощанье. Закусив губу, она молча кивает, ее обычно улыбающееся лицо осунулось, и на нем отражается тревога.
– Ой! Вы только на нее посмотрите! – тихо ахает одна из двойняшек Джист.
– Ого, как напугалась, – шепчет вторая.
– Потому что знает: если маньяк один раз вернулся, он обязательно придет снова, – объясняет Элизабет Хардимент.
– Сексуальные извращенцы всегда возвращаются, – подтверждает Роджер Хардимент.
Полицейский идет к калитке; тетя Ди собирается закрыть дверь, но тут замечает нас, снова распахивает дверь и машет нам, сияя улыбкой – как всегда.
Дейв Эйвери, Норман Стотт и Роджер Хардимент бросаются к велосипеду и ставят его вертикально, чтобы было удобно садиться. Мы смотрим на полицейского во все глаза, надеясь, что он сделает официальное заявление о случившемся. Густые рыжеватые усы с опущенными концами придают ему особенно важный вид, однако он не произносит ни слова. Мы расступаемся и молча смотрим, как он ведет велосипед по дороге.
– В «Тревинник» небось, – шепчет одна из двойняшек Джист.
– Это правда? – храбро обращается к полицейскому ее сестра.
Но он не отвечает.
– Папа видел тех, кто там живет, – сообщает ему Дейв Эйвери.
– Днем они дома никогда не бывают, – объясняет Норман Стотт.
– Они только вечером туда приходят.
Сквозь вечнозеленую ограду я вместе со всеми смотрю в заросший сад. Маскировочные шторы на окнах задернуты, вокруг царит привычное, наводящее тоску запустение.
– Может, тот человек все еще прячется где-нибудь за домом, – шепчет одна из двойняшек.
Барбара Беррилл посматривает на меня: как я отнесусь к тому, что таинственного незнакомца вот-вот обнаружат? Во мне просыпаются прежние тревоги.
Однако полицейский, не сворачивая, идет мимо «Тревинника».
С полдюжины пальцев указывают ему на ошибку:
– Вон куда! Не туда! Вот в этот!
Он прислоняет велосипед к столбу у калитки Хейуардов. Я так и знал.
– Это дом Кита, – шепотом объясняет каждый из собравшихся, и все глаза устремляются на меня, потому что я дружу с Китом и, следовательно, отчасти ответственен за то, что у него происходит. Я отвожу взгляд и молчу, чувствуя, что кровь заливает щеки.
Потом ребята дружно поворачиваются и уставляются на полицейского, который дважды стучит тяжелым дверным молотком.
– Миссис Хейуард же сестра миссис Трейси, – считает своим долгом пояснить Элизабет Хардимент.
– Да, а еще может быть, что маньяк побежал сначала в «Тревинник», но потом взял, перелез через забор и набросился на миссис Хейуард, – говорит Роджер Хардимент.
Все снова украдкой косятся на меня. Я упорно смотрю на дом Хейуардов, но, когда дверь открывает мать Кита, невольно отвожу взгляд. Не хочу я видеть, с каким выражением на лице она будет слушать объяснения полицейского о цели его визита.
В конце концов она отступает от двери, полицейский обчищает подошвы о скребок и, войдя в прихожую, в точности как я, опять вытирает ноги о коврик. Дверь закрывается. Я понимаю, что надо что-то сделать. Например, пойти постучаться и рассказать полицейскому все, что мне известно. Но я лишь стою и, старательно не замечая косых взглядов Барбары Беррилл, таращусь, как остальные, на закрытую дверь; мне страшно даже представить себе, что там, за нею, происходит.
Затем все мы оборачиваемся и расступаемся, потому что кто-то пытается пробиться к калитке. Это Кит. Он вернулся домой после уроков и сейчас слезает с велосипеда; от неловкости при виде осаждающей их дом толпы он едва заметно усмехается отцовской усмешкой. В полной тишине не без труда открывает под нашими взглядами калитку и заводит велосипед во двор. Я должен подойти и помочь ему. Должен объяснить, что тут происходит. Но я стою столбом. Только сестренки Джист решают сжалиться над ним.
– Полицейский приехал, – сообщает одна. – Сейчас разговаривает с твоей мамой.
– Насчет того проныры, который прошлой ночью опять заявился, – добавляет другая.
– Он сексуальный извращенец, – гнет свое Роджер Хардимент. – Набросился на твою мать.
Кит не произносит ни слова. На мгновение наши глаза встречаются, и он приспускает веки в знакомой презрительной гримасе. Я ему больше не друг, ведь я примкнул к уличной ватаге. Я быстро отвожу взгляд и замечаю, что Барбара Беррилл внимательно наблюдает за нами обоими.
– Почему он ничего не говорит? – глядя на меня, спрашивает Норман Стотт.
Кит тем временем ведет велосипед по дорожке и вместе с ним скрывается за домом.
– Потому, что он волнуется за мамочку, – отвечает одна из девочек Джист.
– Ничего подобного, – возражает Дейв Эйвери. – Просто он больно нос задирает.
Все уставляются на меня.
– Теперь он даже и с тобой уже не разговаривает! – возмущается одна из двойняшек Джист.
– Может, это он и подглядывал? – предполагает Дейв Эйверц.
– А может, Стивен? – лукаво спрашивает Норман Стотт.
Эдди, сияя доверчивой улыбкой, пытается взять меня за руку.
Мне не до них. Я изо всех сил гоню от себя возникающую перед глазами картину. Вот Кит заводит велосипед под навес… вынимает учебники из седельной сумки… идет в прихожую, где его отец молча слушает, пока его мать убеждает полицейского, что ничего необычного не заметила. Не хочу я видеть, как под взглядами этой троицы Кит краснеет и усмехается отцовской усмешкой…
