Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы
Деревня маленькая, но в ней есть три булочника, выпекающие шесть различных видов хлеба, в том числе один большой черный, который долго не черствеет, для клиентов, которые спускаются с горных хуторов.
Есть также три мясные лавки, расположенные на одной площади. Она в деревне единственная. Эта, поскольку церковь была построена в стороне, языческая площадь — центр всех современных усовершенствований. Ее первую некогда закатали асфальтом; по ее периметру вымостили первые тротуары; на ней устраивают парад мажореток и ветеранов с факелами на праздник Четырнадцатого июля и, наконец, именно здесь совсем недавно установили два первых муниципальных фонаря.
Их зажигают каждый вечер, горят они до полуночи, выделяясь на фоне площади двумя светлыми круглыми пятнами, бледноватыми и чуть тоскливыми.
Именно здесь каждый вечер с бутылкой шампанского в руке жестикулирует измазанная взбитым кремом Леонна-самоубийца; именно сюда — окончательно спившись — она приходит горланить свою правду.
— Я не побоюсь сказать, что дед Ферраша пытался удавить Армана Фрашона!
До сих пор она говорила правду, которая всем в деревне и так известна, — едва прикрытые колкости и приметные гадости, — но некоторые жители все равно дрожат, потому что от своей матери она знает много такого, что знают далеко не все.
Качаясь, она вышагивает от одного освещенного круга к другому, потрясает бутылкой, прислоняется к столбу, чтобы отпить глоток и отрыгнуть шампанские газы.
— Эй, Вдова Вассерман! Ну-ка выходи из своего гаража! Расскажи нам про своего мужа! Он умер? А может, убежал с Арлеттой?
Она кружит по площади, влача свой грузный живот, разбухший от чрезмерного количества шампанского и пирожных.
Остановившись посреди площади, она раскидывает руки в стороны и вопит:
— Когда-нибудь я расскажу всю правду!
И отпивает очередной глоток.
В тот вечер, на спуске к деревне, у автобуса камнем разбило правую фару, и шофер Робер решил ехать с одной фарой, чтобы не выбиваться из графика. Обычно он приезжает на площадь в девять часов, останавливается, дает два гудка и идет ужинать. Опаздывать ему не хотелось.
В тот вечер Леонна увидела вдали фару одноглазого автобуса, и поскольку она увидела только одну, то закричала:
— Привет, храбрый мотоциклист! Вот ты-то и узнаешь всю правду!
Затем, разведя руки в стороны, не выпуская бутылки, как можно быстрее побежала ему навстречу, чтобы рассказать всю правду.
Позднее Робер клялся, что ее даже не заметил.
— Она была вся в темном, и потом обычно она стоит всегда у фонарей.
Пришлось выправлять крыло, так как от бутылки и от черепа остались две здоровых вмятины. Заодно починили разбитую фару.
В деревне об этом инциденте говорили вслух как можно реже, — тем более, что некоторым он был на руку, — но все о нем часто думали.
На следующий день после инцидента дорожный рабочий полностью отмыл это место на дороге, ведь встает он рано.
Теперь, когда лошадей уже нет, а коровы не пересекают площадь, деревня идеально чиста.
АТЛЕТЫ ПРО СЕБЯ (1994)
Посвящается Барону
Автопортрет мужчины в состоянии покоя
Моя работа заключается в том, чтобы съезжать с вершины горы вниз. Съезжать как можно быстрее. Это мужская профессия. Прежде всего потому, что, когда мужчина оказывается на самой вершине, ему непременно хочется съехать вниз, а еще потому, что, когда на вершине оказывается много мужчин, каждый из них непременно хочет съехать быстрее остальных.
Человеческая профессия.
Я специалист по скоростному спуску.
Есть Тони Сэйлер, есть Жан Вюарнэ, есть Жан-Клод Килли, есть Франц Кламмер, есть канадцы, а теперь есть и я. В этом году я стану чемпионом мира, а на следующих Олимпийских играх получу золотую медаль.
Я самый уравновешенный человек на вершине, самый спокойный, самый сконцентрированный. Моя работа заключается в том, чтобы выводить себя из равновесия.
Все великие скоростники находят свой способ выводить себя из равновесия.
Съехать быстрее означает, прежде всего, съехать по-другому; так, чтобы почувствовать неуверенность и тревогу.
Пугать. Съезжать на лыжах так, чтобы и остальные заметили — вы едва удерживаетесь на ногах, и продолжать это делать до тех пор, пока целое поколение не начнет съезжать так же, как вы.
За всю свою жизнь скоростник может найти один и только один гениальный способ выводить себя из равновесия.
Канадцы появились на арене с репутацией «crazy canaks», а уже через два сезона полсотни топ-скоростников скользили так же, как это делали они.
Теперь есть я.
Быть великим скоростником означает пребывать в состоянии, которое требует абсолютной самоотдачи и полной концентрации. Я скольжу по полной программе. Я скольжу, поднимаясь по ущельям на велосипеде летом. Чтобы лучше скользить, я живу с пятидесятикилограммовым мешком песка на шее. Я улыбаюсь массажисту и лыжному мастеру, так как знаю, что они помогают мне скользить. Я готов пудрить мозги бездарному тренеру, так как знаю, что и это поможет моему скольжению.
Сравните меня и кого-нибудь еще с таким же, как у меня, весом, с таким же снаряжением на одной и той же лыжне, поставьте нас рядом: я всегда буду скользить быстрее.
Супер-тракен — прыжок, если не полет — венчающий первый спуск на Штрайфе в Китцбюеле — таких я выполняю тысячи еженедельно. Подъемы на финише Венгена, от которых ноги становятся тяжелыми, как свинец — так я разминаюсь каждый вечер на сон грядущий. Я знаю каждый миллиметр любой лыжни и, пролетая со скоростью сто сорок в час, вижу ее так, как если бы она двигалась замедленно.
А еще я готовлюсь к рыхлым и разбитым трассам, которые нам бесцеремонно навяжут на Олимпийских играх. Коварные трассы, которые позволяют какому-нибудь Леонарду Стоку, слаломисту, стать чемпионом по скоростному спуску.
В вашей карьере важно все.
Иной раз решающим становится положение вашего мизинца на ноге. Именно мизинец на ноге предопределяет медаль. Вы стерли подошву ботинка, вы четырнадцать раз сменили внутренний носок, вы разозлились и проиграли две сотых в Уше на ровном месте, потому что накануне, выйдя на спуск в Баттендиере, вы задумались о положении вашего мизинца.
Я работаю, когда сплю, я работаю, когда ем. Я рисую свои траектории, я моделирую свои упоры. Мои ноги и моя спина несокрушимы, на моем подбородке всегда след от ремешка шлема. Когда стартер дает мне свободу у пускового барьера, он высвобождает и тонны проделанной работы. А потом на трассе остается лишь один скоростник, у которого уже нет ни глаз, ни головы, ни ног, который скользит, чтобы прийти к подножию горы быстрее, чем другие.
Таково правило.
А потом случается то, что в жизни должно случиться неизбежно: наступает единственный момент настоящего, абсолютного покоя. Покоя скоростника.
Вы прошли левый и правый повороты слету, вы заходите в уклон и допускаете крохотное отклонение от траектории, вы делаете эту маленькую глупую ошибку (не от невнимательности, поскольку скоростники не знают, что такое невнимательность), которая вас уводит на несколько сантиметров от идеальной линии. И тут наступает настоящий, ничем не ограниченный покой. Вы уже потеряли двадцать сотых, затем очень быстро одну десятую, а там проиграли и весь спуск. Теперь уже нет ничего важного, вы уже не скоростник, ваши мышцы расслаблены, ваша голова пуста, и вы понимаете, что через несколько секунд расквасите себе рожу.
Всадница
Когда он ее увидел впервые, это была тщедушная девчушка, которая держалась за руку своего учителя. У нее были тощие ноги, будто начинавшиеся прямо из подмышек, и бледное вытянутое лицо с черными глазами, округлившимися от усталости, казавшейся вечной.
Учитель привел ее в спортивную секцию — ему показалось, что она без труда прыгает выше всех своих сверстниц, и при минимальных усилиях из нее может что-нибудь получиться...
Тренер склонился к девочке.
— А ты сама, чем бы ты хотела заниматься?
Она вытаращила испуганные глаза, бросила взгляд на учителя и, решившись, ответила:
— Скакать.
Все расхохотались. Пьеро тут же окрестил ее «всадницей», и именно так она начала свою карьеру прыгуньи в высоту.
В восемь лет она, не задумываясь, прыгала на метр пять, и Пьеро, который был на десять лет старше и прыгал в два раза выше, взял ее под свое крыло в детскую группу. Будучи уже второй год юниором, он совсем недавно пробился в очень узкий круг спортсменов, подающих надежды, и старался совмещать лицей с шестью тренировками в неделю. Помимо этого он всегда умудрялся найти час-другой для «своих малышей».
Всадница работала без энтузиазма, но с вызывающей регулярностью и неизменной естественной легкостью.
