Джонатан Коу - Круг замкнулся
— В какой стране мы живем? — удрученно пробормотал Пол, когда они остановились в нише, у запертых дверей магазина, наблюдая из этого относительно безопасного укрытия за уличными волнениями. — Кто эти люди? Чего они хотят?
— Возможно, они сами не знают. Ты ведь не знаешь. И никто не знает, если уж на то пошло.
— «Гардиан» предложил мне написать двенадцать тысяч слов для пятничного номера. На любую тему. Я напишу об этом. О позорище, которое они устроили. Такая заметка не может не понравиться, как считаешь?
— Кому? Твоим избирателям? Им-то какое дело? Они обитают за сто миль отсюда.
— Нет, я имел в виду Тони.
Дуг повернулся к нему и с раздражением произнес:
— Пол, если я тебя снял с крючка, это не значит, что моему примеру последуют остальные. Предупреждаю еще раз: история о тебе и Мальвине появится в печати недели через две, самое большее. Без особых подробностей — так, анонимное упоминание между прочим в колонке для сплетен, — но стоит этой истории увидеть свет, как она начнет разрастаться будто снежный ком, и тебе придется с этим что-то делать. И как бы часто ты ни отсасывал у Тони, тебе это не поможет. Я уже говорил, в таких случаях выживают только незаменимые.
— Хватит твердить одно и то же, — разозлился Пол. — Вряд ли я смогу стать незаменимым за две недели.
— Нет, не сможешь, — согласился Дуг, решив более не касаться этого пункта. — А в «Гардиан» напиши лучше о Лонгбридже. Твое молчание по этому поводу прозвучало оглушительно. И это ведь не просто местные разборки. На кону пятьдесят тысяч человеческих жизней.
Пол кивнул.
— Возможно, я так и сделаю, — ответил он без особой уверенности.
И тут над их головами разбилась винная бутылка, летевшая со скоростью снаряда. Они бросились бежать.
* * *Дома, в кеннингтонской квартире, Пол опустился в кресло и просидел не шевелясь несколько часов.
Когда наступили сумерки, он не встал и не включил свет. Так и сидел в темноте, думая о Сьюзан и как она отреагирует, когда пойдут разговоры о нем и его медийном консультанте.
О Мальвине он тоже думал — как она стала ему необходима. Как он привязался к ней за последнее время. Более чем привязался, на самом деле. Много более.
Эти размышления прерывали лишь телефонные звонки; звонили все те же люди — министр, на которого Пол работал, журналисты, лоббисты, погонялы,[10] Сьюзан, закадычный приятель Рональд Калпеппер. Где-то в промежутке позвонил Бенжамен, что было довольно необычно. Но Пол и тогда не снял трубку.
В десять часов он наконец поднялся и заказал пиццу. Съел половину, остальное выбросил, запил пиццу шабли, выдув почти всю бутылку. Внезапно Пол ощутил страшную усталость. Стянул с себя брюки, сел на кровати и провел пятерней по волосам.
Вытянувшись на постели и уже собираясь погасить ночник, Пол вдруг задался вопросом: а зачем звонил его брат?
Он подошел к автоответчику, промотал, не испытывая ни малейшего любопытства, первые девять сообщений, после чего услыхал голос Бенжамена:
— Привет, Пол, это твой большой брат. Просто звоню узнать… как ты, а заодно спросить, видел ли ты сегодняшний «Телеграф». Обрати внимание на снимок на седьмой странице. Если не узнаешь человека, который на нем изображен, прочти подпись внизу. Может, что-то и всплывет в памяти, как знать. Тесен мир, верно? Будь здоров и передай… передай от меня привет Мальвине.
Тащиться на кухню, чтобы заглянуть в нечитаную газету, — только этого не хватало. С чего так возбудился его подверженный ностальгии брат, из-за какого темного эпизода в их общем прошлом? Наверное, на снимке в газете красуется давно позабытый школьный приятель. Или родственник, которого они видели в последний раз на унылом праздновании Рождества в кругу семьи…
Против воли, ругая себя за то, что идет на поводу у Бенжамена, Пол открыл «Телеграф» на странице семь, глянул на снимок и впрямь — как и предсказывал брат — никого не узнал. Сперва он даже не понял, кого он должен был узнать. На фотографии четверо мужчин в деловых костюмах стояли перед главным зданием «БМВ» в Мюнхене. Никто из них не выглядел хотя бы отдаленно знакомым.
Тогда Пол прочел подпись, и одно из имен заставило его вновь уставиться на фотографию, теперь уже с изумлением. Неужто это он? Этот лысеющий мужик лет сорока, с курительной трубкой в руке, с густой ухоженной бородой и весьма заметным животиком?
Под снимком значилось не только его имя, Рольф Бауман, но и должность — директор отдела корпоративной стратегии «БМВ».
Прихватив газету, Пол поплелся в гостиную, рухнул в кресло, в котором накануне провел так много времени, и позволил воспоминаниям нахлынуть приливной волной. Отпуск в Дании — единственный раз, когда родители свозили их на каникулы за границу… Пляжный домик в Гаммель-Скаген… Два свирепых датских мальчика, Йорген и Стефан… Две невзрачные сестры, Ульрика и Урсула, и неуклюжий, барахтающийся в воде Рольф, который едва не утонул, когда попытался доплыть до того места, где сшибаются волны двух морей…
А затем, почувствовав, что и его сейчас затянет в водоворот — водоворот памяти, — Пол, моргая, вынырнул в реальность, и тут смысл сегодняшней находки дошел до него в полной мере. Итак, Рольф ныне влиятельный человек. Он сидит в руководстве «БМВ», той самой компании, где когда-то работал его отец Гюнтер. «БМВ» со дня на день продаст «Ровер». Судьба завода в Лонгбридже зависит целиком от них.
Так вот же оно, надо только руку протянуть! Пол нашел способ стать незаменимым, и на это ему потребуется не две недели и даже не одна — всего каких-нибудь двое суток. Спасение — его личное спасение — поджидало на другом конце телефонного провода.
Спустя двадцать три года самое время попросить об ответной услуге.
17
Ближе к концу пути Полу примерещилось, будто он едет по лунному ландшафту. По обе стороны расстилалась песчаная равнина. Расстояние между аккуратными, скромными деревеньками неуклонно увеличивалось. Пол миновал указатель, возвещавший, что до Скагена осталось всего семь километров.
Ехал он вечером, время близилось к шести, но дневной свет померкнет еще не скоро, а необычайно чистые серо-голубые краски на небе еще долго будут сиять над его головой. Этот свет, мягкий, но мощный, он помнил лучше всего, лучше, чем дюны или дома с лимонно-желтыми либо бежевыми низкими крышами. Он знал, что эффект такого освещения частично создается отражением солнечных лучей от поверхности двух морей, смыкавшихся у оконечности полуострова. И это знание наполняло его причудливо смешанными чувствами — Пол испытывал разом волнение и умиротворенность. Он вдруг понял, что лондонские небеса здешним не чета. Ничего похожего. Надо приехать сюда, чтобы узнать, из чего делается свет. Пол наслаждался своим открытием, ощущая себя хранителем высшей тайны.
Ему казалось, что за несколько часов он проделал путь не только в иную страну, но и в иное сознание, здесь его сердце билось по-другому. Он ехал по пустынному шоссе. Ни звука кругом, если не считать едва различимого урчания автомобильного двигателя — Пол мчался на пятой скорости — и ровного шелеста шин по дорожному покрытию. Дул беззвучный ветер, приводя в движение ветряки, группками по три-четыре маячившие повсюду, их огромные лопасти вращались в величавом единодушии. Мир вокруг замер в благостной полноте, словно за тысячу лет ни одна новость не достигала этих краев, да и никто тут и не ждал никаких новостей.
Дорожный знак оповестил о наличии церкви, запорошенной песком, и Пол вспомнил, как однажды катался здесь на велосипеде с Рольфом. Впервые за путешествие он начал узнавать местность. В то лето они наверняка проезжали мимо церкви десятки раз, но сегодня вечером Пол смотрел вокруг так, будто видел все впервые. Невозможно было представить себя, двенадцатилетнего, крутящего педали на этой дороге в попытке догнать немецкого мальчика, раскрасневшегося и запыхавшегося… а может, это Пол вел гонку? Он припомнил, что в том возрасте был довольно крепким пареньком, — еще бы, если ему удалось вытащить из воды Рольфа за день до их отъезда из Дании. И не он ли приволок домой, в Англию, кусок волнореза, аккуратно пристроенный в чемодане рядом с тестами, по которым Бенжамен готовился к экзаменам? Поразительно, как редко в последние годы он вспоминал прошлое, — вовсе не вспоминал, не говоря уж об эпизоде, сулившем, как выяснилось, знаменательный поворот судьбы. Пол жил в вечно прерывающемся времени.
Через несколько миль Пол резко свернул влево на прямую как стрела дорогу, ведущую к Гаммель-Скагену, и сбавил скорость. Теперь он двигался вровень с тремя пожилыми велосипедистами, катившими по обочине, словно почетный эскорт. Не пройдет и двух минут, как Пол упрется в дом, где они жили с Бауманами. Вдевятером, надо полагать. Или Лоис была тогда с ними? Нет, конечно нет: тем летом ее уложили в больницу. Она была совсем плоха. Ей понадобились годы — три, а может, и все четыре, — чтобы полностью оправиться от потрясения, вызванного гибелью Малкольма, случившейся у нее на глазах. Шейла не хотела оставлять дочь, из-за чего в семье все переругались. Верно, они покидали Лоис на очень долгий срок, на целых две недели, но о том, чтобы взять ее с собой, не могло быть и речи — как бы они уговорили ее сесть в самолет? Она тогда всего боялась. К тому же бабушка с дедушкой жили неподалеку и навещали Лоис каждый день. И все равно Шейла тревожилась, хмурилась. Отпуск был ей не в радость, потому что думала она только о Лоис. Теперь Пол все вспомнил. Прошлое возвращалось.
