Эдуард Тополь - Завтра в России
– Какое еще письмо? – грубо сказал Стриж, чтобы отшить старика.
– А вот такое… – старик вдруг вытащил из кармана потертую тоненькую брошюрку. На ее черной обложке значилось: «А. Солженицын. ПИСЬМО ВОЖДЯМ».
Стриж пристально глянул старику в глаза – та-ак, начинается, подсунули провокатора, значит.
– Гляди, гляди! – старик стал листать эту брошюру. – Гляди, чего этот Солженицын еще Брежневу-то предлагал! Гласность – раз, идеологию коммунизма китайцам уступить – два. А самим на частную собственность перестроиться, усю власть технарям отдать. Смотри: «кто не хочет отечеству гласности, тот не хочет очистить его от болезней». Ты понял, кто такой Горячев? Агент Солженицына – вот кто! Из Америки засланный у нас капитализм устроить! – старик с победным видом спрятал брошюру в карман, достал из него черную, с золотой каймой коробку папирос «Герцеговина Флор», вытащил из коробки коротенькую папироску и побил ее картонным мундштуком по своей правой деревянной руке. В том, как не спеша он это проделал и как коробочку с золотыми буквами «Герцеговина Флор» – любимые папиросы Сталина – он положил перед собой на откидной полочке, а затем прикурил и картинно выпустил изо рта облако дыма, – во всем был явный вызов, потому что самолет уже шел на посадку и над каждым креслом горело табло: «НЕ КУРИТЬ! ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ!»
Стюардесса-сучка тут же выскочила из-за занавески, крича:
– Прекратите курить! Прекратить!…
Но старик демонстративно затянулся и тут же закашлялся:
– Пошла ты!…
– Хулиган! Я тя в милицию сдам! – стюардесса, стервенея, перегнулась через колени Стрижа, хотела вырвать у старика папиросу. – Жлоб!
Старик, защищаясь, поднял руку, а стюардесса сгоряча дернула его за эту руку и вдруг… протез руки отделился от культи и оказался в руках стюардессы. Она испуганно замерла с этой оторванной «рукой».
Старик насмешливо сказал ей:
– Съела? Отак вы Рассею всю растаскаете, шмакадявки Мишкины! Хозяина на вас нет, – и постучал желтым ногтем по коробке «Герцеговины Флор». – Вот был хозяин, вот! А ваш новый – жид и жидам продался!
Как ни странно, но пассажиры общего салона все с большей симпатией слушали старика, и он, расходясь, продолжал громогласно:
– А за что мой внук в Афганистане погиб? Чтобы мы оттуда ушли, как обосранные? И что у нас теперь? Кто больше заработает, у того всего больше да? Жидовская хвилософия это, вот что! Нам, русским, не подходит! Чтобы вот там в люксе жиды, нехристи и буржуи сидели, – старик мотнул культей в сторону первого салона, – а мы тут?! Нет, я хочу, чтоб они тут сидели, как я! У нас равноправие, а не Америка!
Тут самолет стукнулся колесами о посадочную полосу, стюардесса пошатнулась, швырнула его деревянную руку-протез и ушла. Но пытка духотой все продолжалась – даже тогда, когда самолет подрулил к аэровокзалу. Потому что трап все не подавали и не подавали – пять минут, десять, пятнадцать… А когда подали, наконец, то только один, и по нему, конечно, сначала пошли пассажиры первого класса– какие-то торгаши, фирмачи, жиды и их шлюхи с бриллиантовыми перстнями на руках. «О! Видали! Видали!» – тыкал в их сторону старик…
Злой и измочаленный, Стриж вышел, наконец, на трап, глубоко вдохнул и стал спускаться по ступенькам. Ничего! 24-го октября 1917 года Ленин пробирался в Смольный простым трамваем и загримированный! И никто не знает, чего он наслушался в этом трамвае, вполне возможно, что точно такой же старик, какой-нибудь ветеран первой мировой войны, так же кричал тогда на весь трамвай про гибель России от жидов во Временном правительстве. Но Ленин не ввязывался в дискуссию. Сойдя с трамвая, он вошел в Смольный и, стал Главой нового правительства…
– Роман Борисович, позвольте… – перебил мысли Стрижа высокий квадратноплечий мужчина лет тридцати. От стоял на асфальте у нижней ступеньки трапа и тянул руку к саквояжу Стрижа. За его спиной блестел на солнце длинный черный кремлевский лимузин. Неужели Горячев прислал машину, подумал Стриж. Но тут его взгляд опустился на номерной знак лимузина, и сердце Стрижа упало, похолодев. «МОБ» – три первые буквы на этом знаке – обозначали, что машина принадлежит не гаражу ЦК, а гаражу КГБ.
Стриж снова посмотрел в глаза этому спортивному мужчине. И обругал себя: кретин! сам прилетел прямо к ним в лапы! Но почему в таком случае не арестантский «воронок» или обычная гэбэшная черная «Волга», а лимузин?
Мужчина взял у него портфель-саквояж и пропустил чуть вперед. Шофер лимузина тут же вышел из машины, открыл заднюю дверцу. Стриж нагнулся, чтобы сесть, и – замер.
В глубине лимузина, на широком заднем сиденье сидел сам Павел Митрохин, Председатель Комитета Государственной Безопасности.
Пока шофер выруливал из «Быково» на Рязанское шоссе, генерал Митрохин молчал. Стриж сидел рядом с ним, откинувшись затылком к прохладной коже подголовника, закрыв усталые глаза и почти без мыслей в голове. Дышать… Дышать этим чистым, охлажденным кондиционером воздухом, дышать, чтобы освежить мозги и тело, подготовиться. Воды бы минеральной, «Боржоми», но не просить же! Почему он молчит, сволочь горячевская?! На психику давит, неизвестностью, чтобы ты сам упал им в руки спелым яблочком. Хрена тебе! Даже глаз не открою…
– Завтра во время демонстрации в честь выздоровления товарища Горячева специальные отряды госбезопасности будут под видом частников бить окна в обкомах, горкомах и райкомах партии практически на всей территории страны… – бесстрастно, без всякой интонации произнес, наконец, Митрохин.
Стриж молчал. Кто предал, лениво подумал он. Турьяк? Уланов? Или Федька Вагай? Вагай, наверно, – только он знает, каким рейсом Стриж вылетал в Москву…
– Это приказ Горячева, – сказал Митрохин. Стриж изумленно открыл глаза и медленно повернулся к Митрохину.
Митрохин усмехнулся. Даже усмешка у этого сукиного сына была обаятельной, ничего не скажешь! А генеральский китель сидит на нем, как на киноартисте!
– Я знал, что это вас разбудит, – сказал он. – Как видите, вы с Михал Сергеичем – соавторы небольшого партийного погрома. Только цели у вас разные…
Стриж тут же отвернулся, замкнул лицо маской непроницаемости.
– Он хочет припугнуть вас народным гневом, – продолжал Митрохин. – А вы хотите в ответ на этот народный, в кавычках, гнев изменить режим и вернуть страну к сталинизму. Правильно я сформулировал? Или «сталинизм» – это слишком резко?
Стриж молчал. Да, он проиграл, но это не значит, что над ним можно издеваться. Однако каков Горячев – приказал громить партию! Решился-таки!
– Роман Борисович, я встретил вас, чтобы обсудить ситуацию, а не произносить монологи в пустоте, – сказал Митрохин. – От меня зависит, в какую сторону повернется завтра вся демонстрация.
Что-о-о??! Ни фига себе! Да ведь этот Павел Митрохин, Председатель КГБ СССР, горячевский выкормыш, предлагает ему, Стрижу, сговор! Открыто! При шофере и телохранителе! Впрочем, кто поручится, что это не провокация и не снимается телекамерой, стоящей на пульте видеосвязи? Нет, Митрохин, так просто ты меня не расколешь!
Стриж потянулся к бару-холодильнику, над которым был укреплен пульт видеосвязи. И искоса глянул на Митрохина – не дернется ли, не запретит ли открыть. Но Митрохин сказал спокойно:
– Да, да, пожалуйста! Извините, я вам сразу не предложил…– и сам открыл дверцу бара. – Вам виски или водку?
Стриж взял с нижней полочки бутылку «Боржоми», а из бара – стакан и открывалку. Открыл бутылку, налил себе полный стакан и стал медленно пить, глядя сквозь затемненное окно на мелькающие вдоль шоссе рекламные щиты, посвященные перестройке. На одном из них, наискось через цитату из Горячева «ПЕРЕСТРОЙКА ОТВЕЧАЕТ КОРЕННЫМ ИНТЕРЕСАМ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ!», было написано свежей краской: «НЕТ, МИША, ТЫ НЕ ПРАВ!». Стриж усмехнулся. Провоцирует его Митрохин или нет, но от Митрохина действительно зависит судьба завтрашней демонстрации. Если он не доложил Горячеву о «заговоре Стрижа», то… Неужели его можно купить, перетащить на свою сторону? Но – чем? Как? Он ведь и так генерал, член Политбюро, Председатель КГБ!
Стриж допил воду и, медля с ответом, стал наливать себе второй стакан. Важно точно выбрать первые слова, чтобы не провалиться сквозь тонкий лед…
– Это я подсказал Горячеву пригласить вас в Москву на банкет, – сказал Митрохин.
Так, Митрохин протягивает ему тонкую нитку. Хотя и эта фраза еще не означает, что он не доложил Горячеву о заговоре. Но нужно на что-то решаться…
Стриж поставил стакан на телевизор.
– Остановите машину.
– Зачем? – удивился Митрохин.
Стриж повернулся к нему и сказал, глядя прямо в глаза:
– Я хочу подышать воздухом.
Митрохину понадобилось меньше секунды, чтобы понять Стрижа. Он улыбнулся:
– О, здесь нет микрофонов!
Стриж молчал.
– Но – пожалуйста! – опять улыбнулся Митрохин и постучал в стекло шоферу: – Стоп! Прижмись к обочине!
