Томас Пинчон - Выкрикивается лот 49
– Но в спектакле, который я видела в «Театре Танка», не было никакой порнографии.
– Постановка Рэнди Дриблетта? Да, по-моему, она вполне целомудренна. – Бортц печально посмотрел мимо Эдипы в небо. – Он был необычайно нравственным человеком. Вряд ли он чувствовал свою ответственность перед словом, но всегда был искренне верен невидимой ауре пьесы, ее духу. Если кто и мог воззвать к жизни подлинного Уорфингера, так это Рэнди. Я не знаю никого, кто так приблизился к пониманию автора этой пьесы, к постижению ее микрокосма таким, каким он, наверное, представлялся самому Уорфингеру.
– Вы говорите о Дриблетте в прошедшем времени, – заметила Эдипа, сразу вспомнив голос старушки по телефону, и сердце у нее защемило.
– Разве вы не слышали? – Все посмотрели на нее. И смерть бесплотной тенью проскользнула над гравой, усеянной пустыми бутылками.
– Позавчера вечером он вошел в Тихий океан, – нарушила молчание аспирантка. Глаза у нее покраснели от слез. – В костюме Дженнаро. Он утонул, и мы собрались, чтобы его помянуть.
– Утром я пыталась ему позвонить. – Эдипа не нашлась, что еще сказать при этом известии.
– Это случилось сразу после того, как разобрали декорации «Трагедии курьера», – добавил Бортц.
Месяц назад Эдипа, не задумываясь, спросила бы почему. Но теперь хранила молчание, словно ожидая, что на нее низойдет озарение.
Они отнимают у меня моих мужчин, подумала она, вдруг ощутив, что взмывает над бездной, словно колеблемая ветром штора на высоком открытом окне, – отнимают их у меня одного за другим. Мой психоаналитик, преследуемый израильтянами, сошел с ума; мой муж под действием ЛСД ползет, как ребенок, из комнаты в комнату, уползая все дальше в свой пряничный домик – в самого себя, все дальше и все безнадежней уходит от того, что, как верилось мне, может сойти за любовь до гроба; мой единственный за всю супружескую жизнь любовник сбежал с разбитной пятнадцатилетней девчонкой; мой лучший проводник в Тристеро покончил с собой. Где я?
– Простите, – произнес Бортц, не мигая глядя на нее.
Эдипа выдержала его взгляд.
– Для своей постановки он пользовался только этим изданием? – спросила она, показывая на книгу в бумажной обложке.
– Нет, – нахмурившись, ответил Бортц. – Он также использовал мое издание в твердом переплете.
– Но в тот вечер, когда вы смотрели спектакль… – Ослепительно яркое солнце играло на разбросанных бутылках. – Как Дриблетт закончил четвертый акт? Какие слова он – то есть Дженнаро – произнес, когда все собрались на берегу озера после чуда?
– «Они служили раньше "Торн и Таксис", – продекламировал Бортц, – Теперь у них хозяин – шип стилета/И рог безмолвный общего секрета».
– Точно, – согласились аспиранты, – да.
– Это все? А остальное? Второе двустишие?
– В тексте, который я считаю основным, – сказал Бортц, – в этом двустишии последняя строка отсутствует. Книга, которая хранится в Ватикане, – всего лишь непристойная пародия. Окончание «От Анжело безжалостных курьеров» было добавлено в ин-кварто 1687 года. Уайтчепеловская версия недостоверна. Так что Рэнди принял единственно верное решение: вообще исключил сомнительное место.
– Но в тот вечер, когда я смотрела спектакль, – возразила Эдипа, – Дриблетт произнес слово Тристеро – значит, он использовал строки из ватиканского текста.
Лицо Бортца не изменилось.
– Что ж, это его право. Ведь он был режиссером и актером, верно?
– Но может, это всего лишь… – Эдипа сделала руками несколько круговых движений. – Всего лишь причуда? Взять и использовать пару лишних строк, никого не предупреждая?
– Рэнди, – вспомнил второй аспирант, коренастый юноша в очках в роговой оправе, – когда его что-то грызло изнутри, так или иначе выплескивал это наружу, обычно на сцене. Он, должно быть, просматривал различные версии пьесы, чтобы уловить ее дух, который не обязательно сводится к словам, и наткнулся на издание в бумажной обложке с этим самым вариантом.
– Тогда, – подытожила Эдипа, – наверное, что-то случилось в его личной жизни, что-то кардинально изменилось для него в тот вечер, и поэтому он вставил именно эти строки.
– Может быть, – сказал Бортц, – а может быть, и нет. Думаете, душа человека так же проста, как бильярдный стол?
– Надеюсь, нет.
– Пойдемте посмотрим кое-какие похабные картинки, – предложил Бортц, выкатываясь из гамака. Они направились к дому, оставив аспирантов допивать пиво. – Незаконно сделанные репродукции иллюстраций к той самой ватиканской версии. Тайно вывезены мною в шестьдесят первом году. Мы с Грейс тогда получили грант и съездили в Ватикан.
Они вошли в комнату, служившую одновременно мастерской и кабинетом. Из глубины дома доносились вопли детей и гудение пылесоса. Бортц задернул шторы, достал коробку со слайдами, выбрал несколько штук, включил проектор и направил его на стену.
Иллюстрации представляли собой гравюры на дереве, выполненные с характерной для любителя поспешностью, вызванной желанием побыстрее увидеть результат. Настоящая порнография – удел безгранично терпеливых профессионалов.
– Имя художника неизвестно, – сказал Бортц, – как неизвестно и имя рифмоплета, сочинившего пародийное переложение пьесы. Здесь Паскуале – помните, один из злодеев? – действительно женится на своей матери, а это сцена, изображающая ночь после свадьбы. – Он вставил следующий слайд. – Улавливаете общую идею? Заметьте, как часто на заднем плане маячит фигура Смерти. Праведный гнев – это возврат к прошлому, ко временам средневековья. Пуритане не были такими жестокими. За исключением разве что скервхамитов. Д'Амико полагает, что это издание – дело рук скервхамитов.
– Скервхамитов?
Во времена правления Карла I[91] некий Роберт Скервхам основал секту пуритан самого крайнего толка. Основной пункт их доктрины был связан с понятием предопределенности. Они различали два вида предопределения. Поскольку скервхамиты считали, что ничто не происходит случайно, мироздание представлялось им огромной сложной машиной. Но одна ее часть, та, к которой принадлежали скервхамиты, следовала воле Божьей – первопричине всего сущего. Остальные же подчинялись некоему противоположному Принципу – слепому, бездушному и жестокому самодвижению, ведущему к вечному проклятию и смерти. С помощью этой идеи они надеялись наставить людей на путь истинный и привлечь их в праведное и богоугодное братство скервхамитов. Однако сами немногочисленные скервхамиты, как зачарованные, с каким-то болезненным ужасом взирали на бессмысленно развеселое механическое кружение обреченных, и это оказалось для секты фатальным. Один за другим скервхамиты соблазнялись манящей перспективой безвозвратной погибели, покуда в секте никого не осталось, и последним ушел Роберт Скервхам, как капитан тонущего корабля.
– Какое отношение к ним имеет Ричард Уорфингер? – спросила Эдипа. – Зачем им понадобилось похабное переложение его пьесы?
– Для нравственного назидания. Они презирали театр. И таким способом хотели окончательно низринуть эту пьесу в ад. Заменить подлинные слова Другими – разве это не лучший способ обречь ее на вечное проклятие? Не забывайте, что пуритане, как и литературные критики, были абсолютно преданы Слову.
– Но в строке с упоминанием Тристеро нет никакой похабщины.
Бортц почесал в затылке.
– По смыслу вполне подходит, верно? «Отступят звезды» – скорее всего, означает бессилие Божьей воли. Даже она не может предупредить или уберечь того, кому предстоит встретиться с Тристеро. Спастись от безжалостных курьеров Анжело можно было бы кучей способов. Скажем, уехать из страны. Анжело – всего лишь человек. Но совсем иное дело – неумолимая Иная Сила, заставляющая нескервхамитскую вселенную функционировать с точностью часового механизма. Очевидно, скервхамиты полагали, что воплощением этой Иной Силы вполне может быть Тристеро.
Эдипе не оставалось ничего иного, как удовлетвориться таким объяснением. Но у нее вновь возникло ощущение головокружительного взлета над бездной, и она все-таки задала тот вопрос, ради которого пришла:
– Что такое Тристеро?
– Это совершенно новая область для исследования, – ответил Бортц. – Она появилась уже после того, как я подготовил издание пятьдесят седьмого года. С тех пор обнаружились интересные источники. Следующее, дополненное издание должно выйти, как мне сказали, в будущем году. А пока… – Он подошел к застекленному книжному шкафу, полному старинных книг. – Вот, взгляните. – И протянул Эдипе книгу в темно-коричневом потрепанном переплете из телячьей кожи. – Я храню мою уорфингериану под замком, чтобы дети не добрались до этих раритетов. Чарльз и так донимает меня вопросами, на которые я по молодости лет не могу ответить.
Книга была озаглавлена «Отчет о необычайных странствиях доктора Диоклетиана Блобба по Италии с приведением поучительных примеров из подлинной истории сей удивительной заморской страны».
