Мартин Уиндроу - Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре
В такие моменты я понимал, что моя соседка не просто красива – она являет собой исключительный пример совершенной от природы функциональности.
Часть VII
День Мамбл
Самыми важными моментами дня Мамбл, конечно же, были те, что связаны с естественными потребностями жизни: кормление, переваривание питательных веществ, избавление от того, что не представляло питательной ценности, и уход за собой, то есть поддержание оперения в идеальном состоянии. Все остальное время бодрствования сова проводила за наблюдением за окружающей средой и – особенно в молодости – в воинственных играх.
* * *С первых дней жизни Мамбл в моей квартире она могла проглотить целого цыпленка, поэтому я был избавлен от неприятной обязанности резать их ножницами пополам, как для Веллингтона. Судя по весу моей совы, ей нужно было около ста десяти грамм пищи в день, поэтому базовый рацион состоял из двух цыплят. Естественно, эта цифра могла изменяться, поскольку Евросоюз еще не принял закона, согласно которому все цыплята должны иметь стандартный вес. Обычно я кормил сову поздно вечером, но потом стал делить цыплят между ужином и завтраком. В дневниках я не нашел этому объяснения. Наверное, это придумала сама Мамбл, но, возможно, так я пытался стимулировать сову быстрее забираться в корзину-переноску для того, чтобы оказаться в клетке на балконе. Я торопился на электричку, и у меня просто не было времени на уговоры. Тогда я об этом не задумывался, но потом понял, что тем самым дублировал время переваривания пищи. К счастью, это не причиняло ей вреда, поскольку иногда она просто оставляла часть цыпленка, чтобы полакомиться им позже. Но я так и не сумел вычислить, где и когда она решит заняться туалетом.
В первые наши совместные ночи я клал ее ужин прямо в клетку на кухне, чтобы заманить ее туда и запереть на ночь. Но очень скоро это стало ненужным. Стоило мне свистнуть или достать мороженого цыпленка из морозильника и включить теплую воду, сова мгновенно прилетала в клетку и нетерпеливо ждала, когда я подам ей ужин. Порой она раздраженно приговаривала, недовольная моей медлительностью. Если утреннего цыпленка я предлагал Мамбл уже в балконной клетке, сова наклонялась вперед так нетерпеливо и решительно, что для сохранения равновесия ей приходилось расправлять крылья и бить ими. Она наклонялась под углом в сорок пять градусов, но лапки ее продолжали сжимать жердочку. Как настоящая гаргулья, сова хватала цыпленка клювом и принимала обычное положение. Там она прижимала цыпленка одной лапкой и придерживала его когтями, готовясь подняться на свою полку, где наклоняла голову и начинала есть. Если цыпленок выскальзывал и падал на пол клетки, Мамбл камнем кидалась вниз и стояла над ним, защищая свою добычу крыльями и яростно оглядываясь вокруг. Потом она хватала цыпленка и снова поднималась на свое место.
Мамбл не возражала, когда я смотрел, как она ест. Цыпленок поглощал ее внимание целиком и полностью. Она придерживала его одной лапкой и наклонялась, чтобы оторвать от него кусочек. Каждый раз сова поднимала голову и вытягивала шею, чтобы легче было проглотить пищу. Наклоняясь, она закрывала глаза, а поднимаясь, приоткрывала их. Пищу Мамбл проглатывала за два больших глотка. Она часто оставляла ножки напоследок. Видеть, как она начинала их есть, было не совсем приятно – ножка заканчивалась крохотной, почти человеческой ручкой. И эта ручка – или обе сразу – торчали у нее из клюва, пока не исчезали с последним глотком. Закончив есть, она обычно «умывалась» – чистила клюв о жердочку, чтобы избавиться от засохшей крови и желтка. (Мамбл часто кусала и терлась о жердочки в перерывах между кормлением – наверное, точила клюв. Если верхняя часть клюва окажется слишком длинной, сове неудобно будет есть. Больше всего ей нравилось точить клюв о кромку большого соснового подноса в гостиной.)
Интерес Мамбл к пище распространялся даже на логистику. Как-то раз она свободно летала на кухне, а я загружал в морозильник однодневных цыплят. Мамбл обратила на мои действия особое внимание. Сначала она сидела на моем плече и пристально наблюдала за тем, как я пересчитываю цыплят и раскладываю их по пакетам. Когда я открыл дверцу морозильника, она прыгнула на дверцу, свесила голову между лапами и стала наблюдать за укладыванием каждого пакета (я представил, как она держит планшет и ручку, ставя галочки напротив каждого загруженного в морозилку пакета). Когда я закончил закладывать в морозилку пакеты с цыплятами, Мамбл попыталась залезть внутрь. Она поцарапала клювом лед на нижней полке и захлопала крыльями, чтобы сохранить равновесие. Возможно, вы слышали, что хищные птицы не пьют, получая всю необходимую жидкость с пищей. Но никто из тех, кто придерживается такой точки зрения, никогда не жил рядом с совой. Когда Мамбл находилась в клетке на балконе, я часто видел, как она, сидя на краю емкости с водой, периодически опускает голову. Она делала маленькие глотки, а потом поднимала голову, чтобы вода проскользнула в горло. Я видел, как она глотает воду – горло ее двигалось, и она моргала глазами. Однажды вечером, когда сове было уже больше года, я вышел на кухню и увидел, как она сидит на краю таза, где я мыл посуду, и подставляет голову под капли, падающие из крана. Капли попадали прямо в ее раскрытый клюв. После этого я иногда не закручивал кран полностью, а в раковину клал губку, чтобы звук падающих капель не раздражал меня.
* * *Честный рассказ о жизни с совой не может обойтись без того, что можно деликатно назвать неприятной уборкой.
В отличие от дневных хищников, совы не хранят неперевариваемые остатки в горле. У них двухкамерный желудок. Поскольку у птиц нет зубов и они не могут пережевывать пищу, то они глотают ее целиком. А это означает, что птенцы должны учиться разрывать добычу на кусочки, которые можно проглотить. Мамбл вполне успешно справлялась с этой задачей, когда я предлагал ей обычных цыплят. Позже, когда мы перебрались за город, она порой переоценивала свои способности, имея дело с незнакомой добычей, пойманной случайно. Признаком того, что она явно сожалеет о собственной алчности, становилась нетипичная для нее неподвижность. Сова сидела на своей жердочке, неестественно выпрямившись, затянув глаза пленкой и закинув голову. Из ее полуоткрытого клюва торчал чей-то хвост.
Проглоченная пища попадает в преджелудок, где кислоты и энзимы ее расщепляют. Как уже говорилось, для поддержания сил сове нужно в день съедать такое количество пищи, которое примерно равно двадцати процентам ее собственного веса. Процесс пищеварения у этих птиц довольно быстрый и простой. Нужно освободить место для следующей трапезы. Твердые или нерастворимые части – кости, зубы, клювы, крылья насекомых, мех и перья – попадают в мускульный желудок, где для экономии времени эти части гранулируются и затем выводятся. (Некоторые считают, что такие гранулы образуются только у хищников, однако подобной способностью обладают сотни видов птиц – в одной Британии это свойственно не только зимородкам и цаплям, но и грачам, скворцам, древесным овсянкам и даже зарянкам.) Питательные вещества усваиваются, и процесс неизбежно заканчивается образованием экскрементов.
Поскольку у птиц нет мочевого пузыря (один из приемов сокращения веса тела), помет птиц имеет сильный и неприятный кислотный запах и представляет собой коричнево-белую слизь. Экскременты выбрасываются горизонтально назад, причем довольно энергично. Этот процесс напоминает то, как любители жевательного табака сплевывают густую темно-коричневую слюну.
Любой, кто носит птицу на руке, быстро учится наблюдать за тем, куда направлен ее хвост. Это особенно важно, когда к вам подходят люди, чтобы полюбоваться вашим питомцем. Поскольку у вас есть всего две-три секунды, чтобы предупредить человека, очень важно следить за признаками этого процесса: птица слегка съеживается, приобретает задумчивое выражение, а затем быстро поднимает хвост, распушает перья и – «Торпеды, пуск!»
Я понял, что мне не удастся определить, в какое время дня и через какое время после кормления Мамбл решит исполнить этот ритуал. Чуть больше повезло мне с определением потенциально опасных мест квартиры и защитой их с помощью многочисленных газет и тонкой пластиковой пленки.
Самым очевидным подобным местом были окрестности любимых жердочек совы. Но иногда ей удавалось одурачить меня своим нетривиальным поведением. И мне пришлось смириться с неизбежными пятнами и выцветшей краской на ковре в гостиной. (К счастью, ковер был дешевым, да и цвет его мне никогда не нравился.) Моя готовность платить подобную цену за жизнь с совой – явное проявление эксцентричности, и городским друзьям было трудно меня понять.
