Орхан Памук - Черная книга
— Я приеду к тебе сейчас, напомню прошлое, воскрешу забытые тобой воспоминания. Ты поймешь в конце концов, что я прав, и возьмешься за это дело.
— Я бы хотел, но не могу с тобой увидеться.
— Я с тобой увижусь.
— Если сможешь найти мой адрес. Я никуда не выхожу.
— Послушай, в стамбульском телефонном справочнике триста десять тысяч абонентов. Поскольку я знаю три первые цифры, я могу быстро — пять тысяч номеров в час просмотреть справочник. Это значит, что самое большее через пять дней я найду и твой адрес, и твое вымышленное имя, которое меня так интересует.
— Зря стараешься! — сказал Галип, пытаясь придать уверенность голосу. — Этого номера в справочнике нет. — И отключил телефон.
Галип долго сидел в кресле. Потом стал обследовать другие комнаты квартиры-призрака, в которой Джеляль воссоздал обстановку своего детства и юности: вдруг что-то укажет ему на место, где скрываются Джеляль с Рюйей. В течение двух часов он был скорее увлеченным почитателем, осматривающим с любовью и восхищением музейные экспонаты, чем детективом поневоле, ищущим следы пропавшей жены; осмотрев комнаты и коридоры дома-призрака, исследовав шкафы, он получил следующие результаты предварительного расследования.
Судя по двум чашкам, стоящим на подставке, которую он опрокинул, когда пробирался в темноте по коридору, Джеляль приводил кого-то в дом. Хрупкие чашки разбились, и нельзя было попробовать тонкий слой осадка и сделать из этого какой-либо вывод (Рюйя всегда пила очень сладкий кофе). Судя по последнему номеру из скопившихся под дверью газет «Миллиет», Джеляль заходил в эту квартиру в день, когда исчезла Рюйя. Около старой пишущей машинки «ремингтон» лежала газета за тот день со статьей «Когда отступили воды Босфора», где его решительным почерком зеленой ручкой были исправлены опечатки. В шкафах у входной двери и в спальне не было ничего указывающего на то, что Джеляль отправился в путешествие или надолго ушел из дома. Армейская пижама в голубую полоску, обувь со свежими следами грязи, темно-синее пальто, которое он часто надевал в такую погоду, зимний жилет, несчетное количество белья (в одной из статей Джеляль писал, что разбогатевшие после проведенных в нищете детства и юности мужчины в зрелом возрасте покупают трусы и майки в таких количествах, что большинство из купленного они не успевают надеть), грязные носки в пакете для стирки— обычный дом человека, который в любую минуту может вернуться с работы.
Галипа ошеломило навалившееся на него прошлое, он почувствовал горечь, когда вспомнил о вещах, которые не помещались в доме, были проданы старьевщику и, качаясь в его конной повозке, отправились в забвение, аллах знает в какие дальние края; немного придя в себя, он пошел в коридор, туда, где увидел единственное «новое» в доме — длинный застекленный шкаф, занимающий стену между кухней и уборной. После не слишком долгих изысканий он нашел на полках, где царил исключительный порядок, следующее: вырезки газетных новостей и репортажей Джеляля — начинающего корреспондента; вырезки всех статей, написанных «за» и «против» Джеляля, все статьи и фельетоны, написанные Джелялем под псевдонимами; все статьи рубрики, которую Джеляль велпод своим именем; вырезки подготовленных Джелялем для публикации материалов в разделах: «Хочешь — верь, хочешь — не верь», «Разгадываем ваши сны», «Сегодня в истории», «Невероятные происшествия», «Читаем ваш почерк», «Ваше лицо, ваша личность»,"Кроссворды и ребусы"; вырезки интервью с Джелялем; материалы, не пошедшие в печать; какие-то наброски; десятки тысяч газетных вырезок и фотографий, которые он собирал годами и хранил; тетради с записями снов и всяких фантазий; тысячи читательских писем, уложенных в коробки из-под орешков, засахаренных каштанов и обуви; романы с продолжением, полностью или частично написанные Джелялем под псевдонимами; копии сотен писем, написанных Джелялем; сотни журналов, брошюр, книг, школьных и военных ежегодников; коробки, набитые фотографиями людей, вырезанными из газет и журналов; порнографические фотографии; рисунки странных животных и насекомых; две большие коробки со статьями и публикациями о хуруфизме и науке о буквах; корешки старых автобусных билетов, билетов в кино и на футбольные матчи, испещренныезнаками, буквами, какими-то символами; альбомы с фотографиями и пачки фотокарточек, не вклеенных в альбом; грамоты, полученные от журналистских обществ; вышедшие из употребления деньги, турецкие и царской России; телефонные и адресные книжки.
Взяв три адресные книжки, Галип вернулся в гостиную, снова сел в кресло и стал внимательно просматривать их, страницу за страницей. Минут через сорок он понял, что с людьми, адреса и телефоны которых здесь указаны, Джеляль общался в пятидесятые — шестидесятые годы, и через них Рюйю и Джеляля он найти не сможет: номера телефонов давно изменились вместе с адресами хозяев, старые дома которых, скорее всего, пошли на снос. Он снова отправился к застекленным полкам шкафа, нашел письмо Махира Икинджи по поводу «сундучного убийства», о котором когда-то говорил Джеляль, и другие письма, полученные Джелялем в семидесятые годы, прихватил и статьи на эту тему и начал все это читать.
Галип с лицейских лет знал некоторых людей, причастных к событиям, к политическому убийству, которое прошло в газетах как «сундучное убийство». У Джеляля были другие мотивы интересоваться этим сюжетом: он говорил, что все на свете является подражанием чему-то, что уже было, и в нашей стране одаренные молодые люди, сами того не сознавая, повторили с точностью до мелочей действия такой же группы заговорщиков из романа Достоевского «Бесы». Перелистывая письма того времени, полученные Джелялем, Галип вспомнил, как несколько вечеров Джеляль рассуждал на эту тему. Те неприятные, холодные, без солнца дни хотелось забыть, и он забыл их: Рюйя тогда была замужем затем «очень хорошим» парнем, к которому Галип испытывал нечто среднее между уважением и презрением; Галип тогда не сумел подавить любопытства, о чем впоследствии весьма сожалел; он слушал сплетни, пытался понять, что к чему, но получал сведения не столько о счастливой жизни молодоженов, сколько о последних политических событиях. Зимним вечером, когда Васыф привычно кормил японских рыбок (красные wakin и watonai с облезлыми по причине брачного периода хвостами), а тетя Хале разгадывала кроссворд, изредка поглядывая в телевизор и устремив взор в холодный потолок холодной комнаты, умерла Бабушка. Рюйя тогда пришла на похороны в выцветшем пальто и блеклом платке, одна (дядя Мелих, открыто ненавидящий зятя-провинциала, сказал, что так оно и лучше, выразив тем самым мысли Галипа), и быстро ушла. После похорон Галип как-то встретился с Джелялем, и тот стал интересоваться, не знает ли Галип чего-нибудь о «сундучном убийстве»; однако он не узнал того, что хотел: читал ли кто-нибудь из знакомых Галипу политизированных молодых людей книгу русского писателя? «Все убийства, — сказал в тот вечер Джеляль, — как и все книги, повторяют друг друга».
Далеко за полночь, когда Галип просматривал вынутые из шкафа статьи Джеляля, свет ламп начал тускнеть, как в театре перед открытием занавеса, мотор холодильника простонал печально и устало, как старый, набитый до отказа грузовик, переключающий скорость на крутом подъеме, и стало темно. «Сейчас включат», — понадеялся Галип, привыкший, как все Стамбульцы, к отключению электричества, и довольно долго неподвижно сидел в кресле, держа папки, набитые газетными вырезками. Он слушал давно забытые звуки дома: бульканье в батарее, поскрипывание паркета, стон в кранах и трубах, глухое тиканье часов, пугающий гул, доносящийся с улицы. Прошло много времени, пока он в темноте на ощупь добрался до комнаты Джеляля, улегся, но заснуть сразу не смог.
Кто убил Шемса Тебризи?
Сколько буду я искать тебя от дома к дому, от двери к двери? Сколько буду искать от угла к углу, от улицы к улице?
Мевляна
Галип проснулся поздно утром; свет старой лампы, свисающей с потолка, напоминал цвет пожелтевшей бумаги. Не снимая пижаму Джеляля, в которой он спал, Галип обошел квартиру, погасил все включенные лампы, взял просунутый под дверь номер «Миллиет», сел за рабочий стол Джеляля и стал читать: увидев в статье опечатку, которую он заметил еще в субботу, когда был в редакции (вместо «вы были самими собой», было написано «мы были самими собой»), он потянулся к ящику стола, нашел зеленую ручку и исправил опечатку. Откладывая статью, он подумал, что Джеляль каждое утро в этой пижаме в голубую полоску садился за этот стол и закуривал, внося правку в статью этой самой ручкой.
Он был убежден, что все идет как надо. С аппетитом завтракая, как человек, который хорошо выспался и уверенно начинает новый день, он был самим собой и не ощущал потребности быть кем-то другим.
Приготовил кофе, достал из шкафа несколько коробок со статьями, газетными вырезками, письмами и водрузил их на стол. У него не было сомнения, что, внимательно прочитав лежащие перед ним бумаги, он найдет то, что ищет.
