Остин Райт - Тони и Сьюзен

Так или иначе, часть третья. Что-то кончилось. Это третья из трех или третья из четырех? Если из трех — соната: А, В, А. Что это может значить? Назад в лес? Если из четырех — симфония? Экспозиция, траурный марш, скерцо, развязка. У нас есть преступление, жертва, реакция и пока что безуспешный поиск убийц. Она думает, она думает: погибнет Тони Гастингс или спасется? Неудачный хороший конец все испортит, но вообразить, каким может быть удачный, трудно.

Бобби Андес не ответил на его письмо, и он отправил еще одно.

Повторяю, я надеюсь, что Вы активно преследуете этих людей, не ждете, пока Вам что-нибудь само придет в руки. Я надеюсь, что Вы призвали Эйджекс надавить на Адамса, чтобы он назвал своих сообщников. Это дело заслуживает внимания полиции по всей стране, и я надеюсь, что Вы приняли надлежащие меры к привлечению этого внимания. Для меня это вопрос величайшей важности. Я надеюсь, что Вы не находите его рядовым или неразрешимым.

В машине, возвращаясь позже обычного домой цветущим майским днем, он наставлял себя. Другие водители думали, что он проклинает заторы. Он сказал: ни при чем тут длинные пробки и час пик. И ребята, швыряющие в машины софтбольные мячи. И гнусные колонки утренних газет, и корыстолюбивые студенты, которым лишь бы выйти сухими из воды, и отвратительный Фрэнк Готорн. Есть лишь одно преступление, одно зло, одна боль. Это вы мне ее причинили, не преступники или демоны, а вы. Все остальное только отвлекает.

Он подумал: если письмо покажется Бобби Андесу вызывающим — ничего страшного. Если оно его раздражит — тем лучше. Прошло две недели, и он снова понял, что ответа не будет. Май месяц, изнывающий Тони Гастингс ждет вестей от детектива из Пенсильвании, который пекся о его здоровье и сулил надежду на спасение. В его саду было ярко-зелено и много желтого, зеленые сорняки наводняли старую бурость. Стояли ясно-небесные дни, кто-то стриг лужайки, кто-то вскапывал сады — кто-то, но не Тони Гастингс, отгородившийся от всего событиями прошлого лета. Он отдавал предпочтение ночи, когда не видно, как выглядываешь из темных окон.

Он знал, чего хочет, и мог подождать. Быть подобрее к ни в чем не повинным людям. Он указал на это Франческе Гутон за ланчем.

— Я много кого винил не по делу. Теперь я знаю, кто виноват.

— Ты наконец решил разозлиться?

Один в своем большом доме, он говорил еще, оттачивая гнев. Он сказал: вы думаете, легко стать Тони Гастингсом? На это нужно сорок лет. Для этого нужны любящая мать и умный отец, летний дом, уроки на заднем крыльце. Сестра и брат, чтобы обуздать вспыльчивость и привить сочувствие к чужим бедам. Годы чтения и занятий и жена с дочерью, чтобы приучить себя к боли и стать мужчиной.

Но еще труднее стать Лорой Гастингс. Понемногу, день за днем, составившаяся в Лору Тернер благодаря Мейер-стрит и доктору Гэндельману с Донной и Джин, озеру в тумане, смерти Бобо и мастерской, Лора Гастингс не была завершена в свои сорок лет, а лишь начиналась. Лора Гастингс — это не только та жизнь, которую она прожила (и всё), но еще сорок лет жизни, ей обещанные.

Звери, вы думаете, легче заменить Хелен Гастингс? Ее жизнь — самая длинная из всех, ее пятьдесят тире шестьдесят лет только начались, выделившись из отправного Тони-Лориного зародыша в баю-бай и «Золотую книгу», мамупапу и собаченьку с тетрадными стишками, в нерасторжимый договор о будущей взрослой Хелен-в-мире.

Нет ничего, звери, что было бы труднее сотворить или невозможнее заместить, чем непрожитые ими троими годы. Ни ваши машины, ни ваши елдаки, ни ваши гадкие подружки, ни ваши собственные крысиные душонки. Тони Гастингс вообразил эти машины, елдаки, подружек и душонки. Он жил с ними, ища слов, чтобы сделать свою ненависть всепоглощающей. Повесть, отчет, который был бы достаточно уничижительным. О глупых взрослых людях, которые из кино или телевизора и от школьных хулиганов взяли это представление о том, что быть мужчиной значит гнобить других. Погнали пугнем богатеньких. Хватит с нас косых учительских взглядов, давайте поищем капризных девчонок с чванистыми мамашами, покажем, как оно бывает. Будет какая засада — вырубай. Тони Гастингс искал слова, которых требовал его гнев. Мерзавцы, сволочи, погань. Низкие, порочные, омерзительные твари. Не злые: много чести. Он искал слова низменнее и хуже, чем «злые». Этой риторикой он пытался заместить душу, которую, как он думал, потерял.

Днем — телефон: идя к нему, он уже знал, кто это. Он услышал резкий далекий голос, воплощающий его мысль:

— Я звоню Тони Гастингсу, это Тони Гастингс?

Он был прав, они оба были правы.

— Андес, это я.

Тот услышал.

— Хотите опять на опознание?

— Кто у вас?

— Не скажу. Я спрашиваю, хотите мне сказать, кто у нас?

— Когда? Где?

— Как сможете. Здесь. Теперь в Грант-Сентере.

И он приготовился к новому путешествию. Теперь не оплошать. Теперь я посмотрю и пойму, кто это, Рэй, или Лу, или снова Турок. В диком возбуждении он собрался для ночевки, сел на самолет и сошел с другого, маленького пересадочного, в небольшом аэропорту в долине. Бобби Андес дожидался за ограждением. Он сел к нему в машину, и они поехали мимо полей и лесов, под горными кряжами. Возвращение в край ужаса.

— Настойчивые письма вы писали, — сказал Андес. — Вам правда нужны эти ребята?

— Что случилось?

— Сначала вы скажите. Вы опять меня прокинете, как тогда?

— Как я в письмах говорил, так и есть.

— С чего вдруг перемена?

— Никакой перемены. Я хочу, чтобы их поймали.

— Знаете, ложное-то опознание вам боком выйдет. Я вам скажу, что у нас есть. У нас есть попытка ограбления супермаркета в торговом центре Бэр-Вэлли перед самым закрытием. У нас есть один пойманный и один убитый. У нас есть один убежавший, как и в тот раз.

— Как это случилось?

— Расскажу. Было три парня, три тупых урода, два в магазине, один снаружи в машине. Они не видят управляющего в дальнем конце. Кассир поднимает руки, как ему сказано, управляющий идет между полок с пистолетом, орет: бросай оружие! Этот идиот поворачивается и стреляет, не глядя, попадает в коробки с кашей, дождь из каши. Управляющий стреляет в ответ. Стрелок он хороший. Попал парню в грудь, опрокинул, вывел из игры. В больнице ему сделали операцию. Через двенадцать часов он умер.

Тони Гастингс молчит, думает, кто умер, не зная, хороши новости или плохи.

— А что с остальными?

— Погодите. Второй парень из тех, что были в магазине, бежит. Управляющий бежит за ним. Тот пытается сесть в машину, но из-за угла вылетает коп. Управляющий кричит ему, коп выкрикивает предупреждение, тот, который в машине, заводит мотор, второй в машину не успевает. Коп простреливает колесо, водитель сдается, но второй парень, который бежал, успел скрыться.

— Как ему удалось?

— Пропал. Побежал, когда коп стал стрелять, спрятался где-нибудь за машиной, не знаю. Не было людей, чтобы за ним гнаться, не знаю, куда он делся.

Тони спросил:

— Чего вы от меня ждете?

— Посмотрим, узнаете ли вы парня, которого мы поймали.

— Не скажете, почему я могу его узнать?

— Потом, потом.

Они возвращались туда, где все началось. Поля и склоны все еще в ранней зелени, вкравшейся в межвременную коричнево-серую зиму. Он не узнавал ничего, пока они не подъехали к полицейскому участку напротив мотеля.

— Еще можете взглянуть на труп, хотя особой необходимости в этом нет, — сказал Андес. — Мы знаем, кто это.

— Кто?

— Стив Адамс. Тот, кого вы назвали Турком.

— Турок? Его убили?

— Установили по отпечаткам.

— Я думал, он в тюрьме в Эйджексе.

— Он вышел под залог и скрылся. Так мне сказали.

Тони Гастингс пытался понять, что значат перемены в наружности Бобби Андеса. Они состояли в потере веса, в бороздках от носа ко рту и под глазами, где раньше было масляно-гладко.

Тони Гастингс снял номер через дорогу. Когда он вернулся, Бобби Андес сказал:

— Я полагаю, вы хотите несколько человек на выбор, как в прошлый раз?

— Я думал, что для этого и прилетел.

— Я мог бы привести вас к нему и спросить, кто это, черт возьми, такой, но полагал, что вы предпочтете выбирать.

— Как скажете.

— Идите попейте кофе. Если делать линейку, мне нужно собрать ребят.

Когда наконец дошло до линейки, в ней что-то было не совсем всерьез. Ее устроили в кабинете со столами. Тони посадили за один из столов. В боковую дверь вошли шесть человек и встали в ряд. Тони не сразу понял, что это и есть линейка. Первая из шестерки была женщина, которая несколькими минутами раньше сидела за тем столом, за которым сидел Тони. Она хихикала. Вторым был полицейский в форме, старавшийся не ухмыляться. Он казался знакомым, и Тони подумал, не пытаются ли его провести, переодев подозреваемого. Потом он понял, что это полицейский по имени Джордж, который в тот день привез его сюда с места преступления в лесу. Третий и четвертый были сцеплены наручниками. Один был тяжелый мужчина с русыми волосами, одетый как гаражный механик, второй — старик в грязной рубашке с открытым воротом. Пятый и шестой тоже были в наручниках. Оба с бородами и в клетчатых рубашках. У одного борода была каштановая и окладистая. Вид у него был независимый и умный. У другого борода была черная и кое-как подстриженная. Его глаза смятенно шныряли по комнате, и Тони Гастингс с изумлением наблюдал за превращением незнакомого лица — как будто сошлись изображения в бинокле — в лицо, которое он знал.