Ищите ворона… (СИ) - Урошевич Влада
Летний день накрыл весь Тиквеш, как крышка сковороду, которую поставили в духовку; «Рено» Бояна ползло по дорогам, будто жук, пытающийся найти укрытие, прежде чем солнце высосет из него все жизненные соки.
Впереди рядом с Бояном сидела Майя, пытавшаяся сохранять хорошее настроение, несмотря на жару, которая уже становилась невыносимой; сзади Димче высказывал свои критические замечания обо всем — о качестве дорог, о поведении водителей других транспортных средств на дороге, об опустелости округи.
— Пустыня, — бормотал Димче, оглядываясь вокруг. — Только и годится, чтобы сокровища прятать, больше ни для чего. Тут ничего сделать не получится. Но чтобы золото спрятать — самое оно.
«Рено» мучительно преодолевало подъемы, хрипя и задыхаясь, кашляя и скрипя.
— А что это тут на карте? — спросила Майя.
— Это тема твоего семинара — митреум, — засмеялся Боян, вкладывая все свое мастерство в попытки объехать хотя бы самые большие ямы на дороге. — Если верить тому, что я прочитал в дневнике полковника, это одна из лучше всего сохранившихся святынь Митры, известных археологам. Под ним, похоже, есть фависса — с дарами, которые те, кто поклонялись этому божеству, преподносили храму.
— Я думал, что мы ищем золото, — разочарованно сказал Димче. — И на всякий случай прихватил с собой металлоискатель. А вы поесть взяли?
— Найдем что-нибудь по пути, — сказал Боян. — Не в пустыню же едем.
На одном перекрестке, где расходилось несколько грунтовых дорог, Боян остановил машину, чтобы свериться с картой. Он что-то бормотал, поднимал взгляд вверх, чтобы посмотреть на холмы вокруг, снова опускал его на карту в поисках чего-то.
— Что-то не так? — спросила Майя.
— Эта карта сделана до Первой мировой войны, — сказал Боян. — Сейчас тут новые дороги, многое изменилось. Никак не могу сориентироваться.
— Не хватало нам еще заблудиться, — добавил Димче.
— Ничего, у тебя же есть искатель, ты найдешь дорогу.
Димче забормотал, объясняя, что искатель не может найти дорогу, потом понял, что это была шутка, кисло улыбнулся краешком рта и обиженно замолк.
Они поехали дальше: дорога шла в гору, пейзаж становился все более и более каменистым, только иногда то тут, то там виднелось одинокое дерево, своей кривизной отражавшее неимоверное усилие корней, пытающихся найти скудное пропитание в неплодородной почве; вдалеке, на юге, поднимались горные громады, с враждебным унынием закрывая собой вид. Время от времени, поднимая облака пыли, навстречу проезжали огромные самосвалы с рудой. Потом, через еще один перекресток, исчезли и они.
Они проехали еще несколько километров, не обнаружив никаких следов человеческого присутствия, когда за поворотом показались какие-то строения. Это была не деревня — возможно, просто бывший жандармский пост, вокруг которого со временем построили с десяток домов. Но построили на скорую руку, разбросанно и хаотично. Все было только начато — чувствовалось желание выстроить улицу, которая бы начиналась и заканчивалась в поле, но это желание так и осталось неосуществленным, печальный результат недостаточно осмысленных усилий по достижению чего-то более организованного и долговременного.
Вблизи картина была еще тоскливей: на краю маленького поселка стояла корчма, рядом с ней — амбар с запертыми воротами, а напротив — здание, похожее на те Дома культуры, которые строили во времена, когда считалось, что культура просто ждет, пока для нее построят дом — и тогда придет сама. И действительно, на стене осталось несколько букв от старой надписи: «культ» и «ра»; все остальное смыло дождями.
На грязных стенах каракулями были нацарапаны лозунги: «Да здравствует…», дальше стерто, «Салоники — наши», «Хватит воровать». Часть стены пытались побелить, но попытка оказалась неудачной — штукатурка растрескалась, большой кусок отвалился, обнажив кирпичи, разъедаемые влагой. Под карнизом было несколько разоренных ласточкиных гнезд, из которых свисала растрепанная солома. В поисках пищи в пыли рылась пара полуощипанных кур; людей не было видно.
Боян остановился чуть поодаль от корчмы, в тени большой шелковицы.
— Пойду, поспрашиваю о дороге, — сказал он. — Может быть, мы тут и перекусим.
Майя изобразила на лице брезгливую гримасу, но Димче уже выскочил из машины и направился к корчме.
Перед домиком с вывеской «Отдохни немного» росла акация, на ветке которой были закреплены весы. Над верандой рос виноград, с лозы свисали еще недозрелые грозди, чьи редкие ягоды уже атаковали осы, вокруг стояли прямоугольные железные ящики, побеленные известкой, из которых торчали высохшие олеандры. Лежавшие под акацией, очумевшие от жары собаки, когда приезжие проходили мимо них, открыли только по одному глазу.
Внутри, в полумраке, сидели несколько человек — и когда вошли новые гости, все повернулись к ним.
— Туристы, — громко сказал один из сидящих, — вот это да! И до нас добрались…
Боян кивнул им и выбрал стул ближе к входу. Столы были покрыты зелеными скатертями с коричневыми отметинами — следами от сигарет. В корчме пахло кислым вином, гнилой соломой и жареным луком. Дощатый пол был намазан каким-то темным маслом и посыпан опилками.
Четверо сидящих у стойки все еще смотрели на пришедших. Один из них, по-видимому, самый старый, небритый, с двумя огромными желтыми зубами в лошадиной челюсти, попытался продолжить прерванный разговор, в котором он, очевидно, был главным.
— И вот, говорю вам, когда партизаны ударили сверху…
Но остальные трое, немного моложе его, но также небритые, не стали слушать продолжение истории и все внимание обратили на новых гостей, глядя на них без всякого смущения.
— Ты нам уже об этом рассказывал, — сказал один из них, одетый в засаленные тренировочные штаны, отгоняя мух, которые слетелись на стол.
— Раза три, — добавил второй, с большой головой, на которую была натянута кожаная кепка с полуотпоротым козырьком.
— Какие там три раза — пять, если не десять, — добавил третий. — Уши вянут от этих твоих историй.
Они пили самогон из больших стаканов для воды; бутылка с этикеткой «Яблочный уксус» была уже почти пуста, лишь на дне оставалось немного мутной желтоватой жидкости.
— Есть у вас что-нибудь из еды? — спросил Димче.
Хозяин, молодой человек в не очень чистой футболке без рукавов, с татуировкой — сердце, обвитое змеей и птица над ним, — протирал за стойкой бокалы и явно был не в настроении.
— Хлебные палочки, — сказал он. — Соленое печенье…
— А яичницу можете поджарить?
— У меня яиц нет, — сказал тот, и четверо сидящих, очевидно, постоянных гостей, разразились смехом, повторяя его слова.
— Послушайте, — сказал Боян, — нам нужен кто-то, кто знает этот край.
— Мы все местные, — сказал старик в кожаной кепке. — А чего надо?
— Где Карваница? — спросил, насколько мог равнодушно, Боян.
— Гарваница, — в один голос поправили его все четверо. — Гарваница. Вы туда едете?
— Где это?
— А что вам там надо? — спросил человек в тренировочных штанах, встал и перешел за стол, где сидели Боян, Майя и Димче.
Остальные как будто только этого и ждали, взяли свои стулья и сели вокруг. Кожаная кепка вернулся за бутылкой, поставил ее перед собой, сел напротив Бояна и, открыв рот, с любопытством уставился на незнакомцев.
— Туристы, — сказал человек в тренировочных, сунул руку под рубаху и стал чесать себе живот, — я же говорил!
— Хотим посмотреть, — осторожно сказал Боян.
— Вы, случаем, не за золотом? — спросил тот, в кепке.
— Нет, нет, — чуть быстрее, чем надо, ответил Димче. — Какое там еще золото, откуда и на что нам золото…
— Или вам руда нужна? — спросил человек в тренировочных штанах. — Там, по дороге в Гарваницу, раньше был рудник.
Боян кивнул, пытаясь показать незаинтересованность.
— Там, — важно сказал старший из собеседников, — во время оккупации что-то искали, полевой шпат и что еще?
— Фельдшпат, — добавил человек в кожаной кепке. — Шпат. Он нужен в военной промышленности.
