Пэлем Вудхауз - Дживс, вы — гений!

До меня начало доходить, к чему он клонит.

— Черт возьми, Дживс! Вы направили мои мысли в совершенно новое русло. Давайте проанализируем ситуацию. В гостиницу он не может вернуться, это ясно как день; не может также приползти к вдове и просить у нее приюта, это тоже ясно. Все, тупик. Не представляю, что ему делать дальше.

— Положение и в самом деле затруднительное, сэр.

Я задумался. И странное дело: вы наверняка решили, что меня переполняла тихая радость, а мне на самом деле было немного грустно.

— Знаете, Дживс, хоть в прошлом этот субъект и вел себя по отношению ко мне подло, мне его сейчас жалко. Ничего не могу с собой поделать. Он в жуткой ловушке. Положение у него просто кошмарное. Я на собственной шкуре испытал, что значит быть скитальцем с черной физиономией, но мне хоть не надо было заботиться о сохранении собственного достоинства. Ну, увидел бы меня свет в таком виде, пожал бы плечами и усмехнулся: дескать, молодо-зелено, чего от меня ждать, вы согласны?

— Да, сэр.

— А с человека, занимающего такое положение, как он, совсем другой спрос.

— Совершенно справедливо, сэр.

— Ну и ну, Дживс, ну и дела. Мне кажется, Дживс, я знаю разгадку: это небесная кара.

— Вполне возможно, сэр.

Я не часто морализирую, но тут уж не смог удержаться:

— Она только доказывает, Дживс, что мы всегда должны относиться к людям по-человечески, даже к самым незаметным. Сколько лет этот тип Глоссоп попирал меня своими ботинками с шипами на подошвах, и вот смотрите, чем все кончилось. Ведь как бы сейчас развивались события, будь он со мной в дружеских отношениях? Исключительно благоприятно для него же. Увидев, что он пулей мчится мимо меня, я бы его окликнул. Сказал бы: «Привет, сэр Родерик, подождите минутку. Стоит ли бегать по округе с черной физиономией? Составьте мне компанию, скоро придет Дживс, принесет масло, и все уладится». Сказал бы я так, Дживс, как вы считаете?

— Без сомнения, сэр, что-то в этом духе вы непременно бы сказали.

— И он не попал бы в этот ужасный тупик, как многострадальный Иов. Думаю, до утра ему маслом не разжиться. Да и утром сомнительно, ведь у него наверняка при себе нет денег. И все потому, что он так третировал меня раньше. Есть над чем задуматься, верно, Дживс?

— Да, сэр.

— Но что сейчас об этом говорить. Сделанного не воротишь.

— Совершенно справедливо, сэр. То, что начертано невидимой рукой, перечеркнуть бессильны мы с тобой. Ни ум, ни праведность не уберут ни строчки, не смоют даже слова слез рекой [22].

— В самую точку, Дживс. А теперь давайте масло. Пора приступать к делу.

Он почтительно вздохнул.

— Я с величайшим прискорбием вынужден вам сообщить, сэр, что юный мистер Сибери размазал все масло по полу, и в доме не осталось ни грамма.

ГЛАВА 16. Ночные страсти во Вдовьем флигеле

Я как стоял, так и окаменел с протянутой рукой. Двинуться с места я не мог. Помню, однажды в Нью-Йорке, когда я прогуливался по Вашингтон-сквер, дыша свежим воздухом, мне в жилет вонзился грустноглазый мальчишка-итальянец, какие тучами носятся там взад-вперед на роликовых коньках. Он завершил свой путь на третьей пуговице сверху, и я почувствовал примерно то же, что и сейчас. Словно на меня вдруг мешок с песком свалился, я задохнулся от боли, в глазах потемнело, еще немного — и дух из меня вон.

— Как не осталось?!

— Увы, сэр.

— Так масла нет?

— Нет, сэр.

— Дживс, это катастрофа.

— Положение действительно в высшей степени неприятное, сэр.

Если у Дживса и есть недостаток, то он заключается в том, что в подобных случаях он склонен вести себя гораздо более спокойно и сдержанно, чем хотелось бы пожелать. Я обычно не выражаю неудовольствия, потому что он решительно берет все в свои руки и очень скоро предлагает совету директоров одно из своих зрелых решений. Однако иногда ужасно хочется, чтобы он немножко потрепыхался, посуетился, поахал. Вот и сейчас очень этого не хватало. Например, это его определение «неприятное» отстояло от объективной оценки фактов на расстояние в десять световых лет.

— Что же мне теперь делать?

— Боюсь, сэр, снятие ваксы с вашего лица придется на некоторое время отложить. У меня появится возможность доставить вам масло только завтра.

— А сегодня?

— Боюсь, сэр, сегодня вам придется остаться in statu quo [23].

— Что-что?

— Это латынь, сэр.

— Вы хотите сказать, до завтра ничего нельзя сделать?

— Боюсь, сэр, ничего. Это обидно.

— Вы даже рискнете употребить столь сильное выражение?

— Рискну, сэр. В высшей степени обидно.

Я дышал не без некоторой стесненности.

— Ну что ж, Дживс, обидно, так обидно.

Я погрузился в размышления.

— А что же мне делать до тех пор?

— Поскольку вечер у вас выдался довольно утомительный, сэр, я думаю, вам стоило бы хорошенько выспаться.

— На траве?

— Я позволю себе дать совет, сэр: мне кажется, во вдовьем флигеле вам будет удобнее. До него рукой подать, к тому же он сейчас пустует.

— Не может быть. Там всегда кто-то живет.

— Когда ее светлость и юный мистер Сибери переезжают жить в Чаффнел-Холл, один из садовников выполняет обязанности сторожа, но вечера он обычно проводит в деревне, в «Гербе Чаффнелов». Вы с легкостью проникнете в дом и расположитесь в одной из комнат наверху, он и знать ничего не будет. А завтра утром я принесу вам туда все необходимое.

Если честно, я совершенно не так представляю себе сибаритски проведенную ночь.

— Ничего поинтереснее предложить не можете?

— Нет, сэр.

— Не хотите уступить мне на ночь свою кровать?

— Нет, сэр.

— Делать нечего, пойду.

— Да, сэр.

— Покойной ночи, Дживс, — угрюмо сказал я.

— Покойной ночи, сэр.

До вдовьего флигеля я дошел очень скоро, путь показался мне еще короче, чем был на самом деле, потому что всю дорогу я мысленно посылал проклятья на головы всех, чьими совокупными усилиями я оказался в положении, которое Дживс назвал неприятным, причем главным злодеем был, конечно, Сибери.

Чем больше я думал об этом недоросле, тем сильнее ожесточался. И вследствие этих раздумий в моей душе появилось — или, если хотите, зародилось — некое чувство по отношению к сэру Родерику Глоссопу, которое можно было определить как некое приближение к дружескому участию.

Такое иногда случается. Годами считаешь человека злодеем и угрозой благу общества и вдруг в один прекрасный день узнаешь, что он совершил порядочный поступок, ну и, конечно, начинаешь прозревать, что есть в нем и что-то доброе. Так случилось и с Глоссопом. С тех пор как наши пути пересеклись, ох, и натерпелся же я от него. В человеческом зверинце, который Судьбе было угодно собрать вокруг Бертрама Вустера, он всегда занимал одно из первых мест среди наиболее кровожадных хищников — многие беспристрастные судьи даже склонны считать, что в соперничестве с этой чумой двадцатого века, моей теткой Агатой, пальма первенства принадлежит ему. Но сейчас, обдумывая его давешний поступок, я, чего греха таить, почувствовал, что мое отношение к нему явно смягчается.

Человек, способный выпороть недоросля Сибери, не может состоять из одних пороков. Среди окалины и шлаков наверняка есть блестка благородного металла. Я до того расчувствовался, что даже решил: если когда-нибудь выпутаюсь из этой передряги и снова смогу делать что хочу, надо будет найти его и постараться с ним подружиться. Даже представил себе приятный совместный ленч, мы сидим за столиком друг против друга, пьем выдержанное сухое вино и болтаем, как старые приятели, и тут вдруг оказалось, что я уже на ближних подступах к вдовьему флигелю.

Богадельня, она же вдовохранилище опочивших лордов Чаффнелов, представляет собой средних размеров дом, окруженный, если говорить языком рекламных объявлений, великолепным просторным парком. Вы входите в парк через калитку в живой изгороди и шагаете дальше к крыльцу по усыпанной гравием дорожке, — это, конечно, если вы решили войти через парадный вход, а не влезть в кухонное окно — тогда надо красться по травяному бордюру и неслышно перебегать от дерева к дереву.

Именно так я и поступил, хотя при поверхностном осмотре никакой необходимости в этом не было. Дом выглядел необитаемым. Но ведь я осмотрел только фасад, и если приглядывающий за флигелем садовник, вопреки своему обыкновению, не сидит сейчас в деревенском трактире со стаканчиком виски, а все еще находится дома, он, конечно, должен быть в людской. Туда-то я и направился, стараясь не ступать, а ползти по-змеиному.

Не скажу, чтобы я был в восторге от того, что мне предстояло. Дживс давеча так бодро — я бы даже сказал лихо — обещал, что я с легкостью проникну в дом и расположусь там на ночь, дескать, что может быть проще, а я на собственном горьком опыте убедился, что роль взломщика не для меня, затея непременно сорвется. В жизни не забуду ту историю, когда Бинго Литтл подбил меня влезть в его дом и стащить валик фонографа с тошнотворно слащавой статьей, которую написала о нем известная дамская писательница и его благоверная, Рози М., в девичестве Рози М. Бэнкс, для журнала моей тети Далии «Будуар знатной дамы». Возможно, вы помните, что в этом эпизоде приняли участие китайские мопсы, горничные и полицейские, я натерпелся страху, и сейчас никак не хотел, чтобы повторилось что-то хоть отдаленно подобное.