Вильям Козлов - Приходи в воскресенье
— М-да, при соответствующих добавках это сырье молено использовать, — авторитетно подтвердил Тропинин.
— Вот видите!
Но я разбил и этот довольно веский довод.
— А кто будет платить рабочим за изготовление металлических форм? Кто будет разрабатывать карьеры, возить сырье? Кто будет отливать негабаритные детали? Мы ведь не можем переключиться с выпуска основной продукции на незапланированную второстепенную. Банк нам не даст денег. Может быть, вы посоветуете мне при заводе открыть подпольный цех выпуска оригинальной продукции для любителей прекрасного?
Наверное, я доконал Любомудрова, потому что он совсем сник: опустил голову и даже зябко передернул плечами. Ветер швырял в нас пригоршни сухого колючего снега. Прямо на узком асфальтовом тротуаре намело синеватые ступенчатые сугробы.
— До свиданья. — Любомудров вяло пожал мою руку и, сгорбившись, зашагал к подъезду.
Тропинин вздохнул и полез за папиросами.
— Подождите! — окликнул я инженера.
Он остановился, настороженно глядя на меня; я улыбнулся как можно теплее и сердечным тоном сообщил, что завтра приказом по заводу премирую его месячным окладом.
— За что же? — равнодушно спросил он. — За красивые мечты?
— И за это, — сказал я.
5
В Великие Луки наконец пришла настоящая зима с обильными снегопадами, звонкими морозами, разухабистыми метелями. Дворники по утрам яростно скребли широкими лопатами тротуары, медлительные снегоочистительные машины сгребали на обочины выпавший за ночь снег. Озябшие голуби жались по карнизам домов. Лишь отважные воробьи все так же весело сновали на тропинках. Прохожих на улицах было мало, мороз и детишек загнал в теплые квартиры. Прогуливаясь вечерами по своей улице, я иногда слышал, как негромко потрескивали старые липы и протяжно, на одной ноте гудели телеграфные столбы. А ночи были ясные, звездные. По серебристому небу совершала свой ночной обход полная луна с ухмыляющимся ликом усатого запорожца.
Последнее время у меня вошло в привычку прогуливаться поздними вечерами. Вокруг тихо и пустынно, редкий торопливый прохожий проскрипит по замерзшему, с морозными блестками, тротуару и исчезнет в парадной. Мой дом на улице Гагарина, бывшей Торопецкой. Это сейчас самая длинная улица в городе.
Новые дома выросли на Лазавицкой улице, где когда-то в кленовом парке стояла желтая железнодорожная казарма. В ней жил я с родителями до войны. Все изменилось, и ничто не напоминает старые времена, разве что висячий железнодорожный мост, перекинувшийся через почти совсем пересохшую Лазавицу.
В городе не осталось ни одного разрушенного здания. Типичный современный город. И все-таки кое-что напоминало о старине: на улице Гагарина сохранились два больших деревянных дома. Эти дома стояли, когда меня и на свете не было. И вот пережили войну, перепланировку и еще, наверное, лет пять-шесть проскрипят, не больше, потому что я видел в кабинете главного архитектора генеральный план застройки города. На месте послевоенных, отживших свой век четырехквартирных стандартных домов и этих деревянных долгожителей будут построены пятиэтажные здания.
Гуляю я по ночам еще и потому, что долго не могу заснуть, а после прогулки все-таки быстрее засыпаешь. Я слышу далекие паровозные гудки, металлический грохот товарняка, проходящего через старый железнодорожный мост, тяжелые вздохи работяги-автобуса, отваливающего от остановки, сдержанное посвистывание ветра в замерзших водосточных трубах, мертвый костяной стук обледенелых ветвей.
Во время одной из таких прогулок мне и пришло в голову купить в спортивном магазине лыжи, ботинки и прочее. Весь вечер провозился я, привинчивая крепления. Но выбраться на лыжах за город мне удалось лишь в конце февраля. Сначала было некогда — на работе приходилось задерживаться до десяти вечера, — потом ударили морозы, да такие лютые, что детишкам с неделю не разрешали ходить в школу.
С двадцатого февраля морозы пошли на спад, выпал обильный снег, и я в первое же воскресенье, испытывая радостное возбуждение, с лыжами через плечо через весь город бодро зашагал в Верхи, где еще мальчишкой любил с крутых гор кататься.
Обычно идешь по городу, редко когда знакомого встретишь, а тут нос к носу столкнулся сразу с несколькими знакомыми: на улице Ленина, возле автобусной остановки, со мной поздоровался бригадир бетонщиков из формовочного цеха Леонид Харитонов. Он был в зеленой нейлоновой куртке с вязаным воротником, лохматой зимней шапке и ярко-красном пушистом шарфе. Рядом с ним стояли несколько парней и три девушки. Наверное, тоже с нашего завода. Все стали таращиться на меня, негромко обмениваясь короткими репликами. Экая невидаль, директор в лыжном костюме вышагивает по улице! Тем не менее Харитонов и его компания пялили на меня глаза, как будто я, по крайней мере, слон, которого в басне Крылова по улице водили. Подбросив лыжи на плечо, я поздоровался и прошествовал мимо. На всякий случай свернул с оживленной улицы в сквер, что примыкает к театру, и прямо перед собой увидел Валентина Спиридоновича Архипова и Валерию. Здесь, понятно, кивком не отделаешься, и я остановился.
— Я и не подозревала, что вы такой заядлый спортсмен! — с улыбкой защебетала Валерия. Она была в каракулевой шубке с норковым воротником и норковой шапочке. Высокий представительный муж — в коричневой дубленке с белым воротником и пыжиковой шапке. Он галантно поддерживал жену за локоть.
— Да вот в первый раз выбрался, — начал я, будто оправдываясь.
— Как я вам завидую! — воскликнула Валерия. — Небо, воздух, белая равнина с лыжней… Стремительный спуск и свист ветра в ушах! И потом возвращение домой под звездным небом…
— Что же вас останавливает? — улыбнулся я.
— Сущий пустяк, — ответил Валентин Спиридонович. — Валерия никогда на лыжи не становилась.
— Муж не научил, — сказала Валерия. Матовые щеки ее порозовели, из-под шапочки выбивалась каштановая прядь. — Научите меня? — Валерия по привычке пристально посмотрела в глаза.
— Я не уверен, что съеду даже с самой маленькой горки, — сказал я. — Года четыре не становился на лыжи.
— Испугались, испугались! — засмеялась Валерия.
Архипов улыбнулся мне из-за ее плеча, дескать, не принимайте всерьез женскую болтовню… Валерия перехватила его взгляд и насмешливо заметила:
— Мой муж признает только два вида спорта: художественную гимнастику и танцы на льду. Ни одной передачи не пропускает по телевизору…
— Мы, наверное, задерживаем Максима Константиновича, — мягко заметил Архипов. Лицо у него чисто выбритое, светлые усы чуть прихвачены инеем.
— Валя, мы сегодня же купим лыжи и в следующее воскресенье отправимся за город, — твердо сказала Валерия.
— Хорошо, дорогая, — терпеливо сказал Валентин Спиридонович.
Но возбуждение уже покинуло ее — я обратил внимание, что у Валерии быстро меняется настроение — и она, сникнув, кисло улыбнулась:
— Никакие лыжи мы не купим и никуда не поедем… А вам счастливой прогулки!
— У нас билеты в театр, — сказал Архипов, подставляя жене согнутую в локте руку.
— Мы на лыжах не катаемся, — с едкими нотками в голосе сказала Валерия. — Мы в театр ходим и в филармонию. Концерты тоже не пропускаем… Лыжи нам противопоказаны.
— Валерия, ты много говоришь на морозе, а у тебя горло простужено, — заметил муж.
Я проводил их взглядом: рядом шла нежная влюбленная пара, так подумал бы всякий, увидев их, но я только что слышал их разговор. Это был разговор не влюбленных. Ровно столько было раздражения к словах Валерии, сколько снисходительного терпения у ее мужа.
Размышлять о семейных отношениях Архиповых мне сегодня совсем не хотелось. Мне хотелось поскорее выбраться за город, встать на просмоленные новенькие лыжи и, взяв в руки палки, проложить на высоком берегу Ловати свою собственную лыжню.
Я сидел в снегу и смеялся. Благополучно скатился с обрыва, и уже внизу, на заснеженной Ловати, мне вздумалось лихо, по-спортивному, выбросив вперед лыжу, развернуться и затормозить, как я это когда-то умел делать, но вместо красивого разворота я, выронив палки, носом зарылся в снег, а сорвавшаяся с ноги лыжа со свистом припустила по снежному насту и уткнулась в другой берег. Весь вывалянный в снегу, с горящей щекой, которой проехался по лыжне, я громко хохотал, и гулкое зимнее эхо разносило этот дурацкий смех на всю округу. На крутом берегу толпились несколько лыжников, готовясь к стремительному спуску. Наверное, они услышали мой смех, потому что все разом повернули головы в мою сторону. Я приветственно помахал им рукой, и стоявший на краю обрыва парень в вишневом лыжном костюме поднял палку. В следующий момент он оттолкнулся и, пригнувшись, яркой запятой понесся вниз. Его красная шапочка снегирем замелькала сквозь заснеженные кусты. Лыжи шуршали, посвистывали. И вот парень вымахнул на Ловать и, выпрямившись, понесся по чистому ровному пространству. Немного не доезжая до берега, развернулся и классически затормозил. Победно взглянул на своих приятелей, все еще стоявших на обрыве, и заскользил обратно.
