Кадзуо Исигуро - Не отпускай меня

Нам уже очень хотелось есть, и мы вошли в маленькое кафе, пристроившееся на вершине утеса как раз у начала одной из тропинок. В кафе в этот момент были только две пухлые женщины в фартуках, которые там работали. Они курили за одним из столиков, но, увидев нас, быстро поднялись и ушли на кухню, так что мы остались в помещении одни.

Столик выбрали самый дальний от входа, то есть расположенный ближе всего к морю, и, когда сели, возникло такое ощущение, словно висишь над водой. Сравнивать мне тогда было не с чем, но теперь я понимаю, что кафе было крохотное — всего три или четыре маленьких столика. Одно окно они оставили открытым — наверно, чтобы меньше чувствовались запахи жарки, — и время от времени в него влетал ветерок, от которого колыхались все рекламные объявления о выгодных предложениях. Одно из них, приколотое над стойкой, было написано цветными фломастерами, и в слове «ОГО!», с которого оно начиналось, каждое «О» было глазом со зрачком и ресницами. Сейчас я вижу подобное так часто, что не обращаю внимания, но тогда это было впервые, и я рассматривала надпись с восхищением, потом перехватила взгляд Рут, поняла, что она тоже в восторге, и мы обе расхохотались. Это был хороший, теплый момент, и казалось, что мы оставили позади то напряжение, которое возникло между нами в машине. Позже выяснилось, однако, что это был у меня и Рут последний такой момент за всю поездку.

С тех пор как мы приехали в город, насчет «возможных я» не было сказано ни слова, и я ждала, что мы, когда сядем, обсудим наконец этот вопрос как следует. Но едва приступили к сандвичам, Родни заговорил об их с Крисси старом приятеле Мартине, который уехал из Коттеджей в прошлом году и теперь жил где-то в этом городе. Крисси с энтузиазмом подхватила, и оба старожила стали наперебой вспоминать всевозможные уморительные штуки, которые этот Мартин откалывал. Мы мало что понимали, но Крисси и Родни — те веселились вовсю. Смеялись, переглядывались, и хотя они делали вид, будто это все для нас, ясно было, что они предаются воспоминаниям ради собственного удовольствия. Сейчас мне кажется, что запрет, который в Коттеджах лежал на очень многом из связанного с уехавшими, возможно, мешал им разговаривать о друге даже между собой, и только новая обстановка смогла раскрепостить их таким образом.

Я смеялась, когда смеялись они, — просто из вежливости. Томми, похоже, понимал еще меньше, чем я, и неуверенные смешки, которые он издавал, всякий раз немного опаздывали. А вот Рут хохотала вовсю и, какой бы эпизод с участием Мартина они ни стали припоминать, кивала со знающим видом. Один раз, когда Крисси сказала что-то уж совсем загадочное, — примерно: «А с джинсами-то он как — помнишь?» — Рут просто покатилась со смеху и махнула рукой в нашу сторону, мол: «Им, им теперь объясни, чтобы тоже повеселились». Я все это терпела, но, когда Крисси и Родни принялись рассуждать, идти нам или не идти к Мартину на квартиру, спросила наконец — может быть, чуть холодновато:

— Что, собственно, он здесь делает? Почему у него квартира?

Молчание; затем Рут с досадой вздохнула. Крисси наклонилась ко мне через стол и негромко, терпеливо, как втолковывают ребенку, сказала:

— Он помогает донорам. Что еще он, по-твоему, мог бы здесь делать? Он теперь полноценный помощник.

Все немножко поерзали на стульях, потом я говорю:

— Я как раз об этом. Мы не можем просто взять и к нему заявиться.

Крисси вздохнула.

— Хорошо, допустим. Строго говоря, нам не положено посещать помощников. Строго-престрого говоря. Не рекомендуется — это уж точно.

Родни усмехнулся и добавил:

— Никоим образом не рекомендуется. Взять и заявиться — это нехорошо.

— Очень нехорошо, — подтвердила Крисси и неодобрительно покачала головой.

Тут в разговор вступила Рут:

— Кэти терпеть не может вести себя нехорошо. Так что не стоит нам к нему заявляться.

Томми смотрел на Рут, явно не понимая, кого она поддерживает, и я, пожалуй, тоже этого не понимала. Мне пришло в голову, что она не хочет отвлекаться от основной цели поездки и поэтому встала, пусть и неохотно, на мою сторону; я поэтому улыбнулась ей, но она не отреагировала. Внезапно Томми спросил:

— Родни, а где, значит, ты видел «возможное я» для Рут?

— М-м…

Здесь, в городе, интерес к «возможному я» у Родни как-то угас, и я увидела, как на лице Рут мелькнуло беспокойство. Наконец Родни сказал:

— Поворот с Главной улицы, где-то у того конца. Но, само собой, у нее и выходной может сегодня быть.

Все молчали, и тогда он добавил:

— У них же бывают выходные, понятное дело. Они не все время на работе.

Услышав это, я испугалась, что мы сделали большую ошибку: ведь известно же было, что старожилы часто пользуются разговорами о «возможных я» просто как предлогом для поездок и ничего серьезного в виду не имеют. Рут, которая выглядела теперь уже определенно встревоженной, думала, кажется, примерно то же самое; в конце концов она, однако, издала смешок, как будто Родни пошутил.

Потом Крисси сказала — уже другим тоном:

— Между прочим, Рут, пройдет несколько лет — и мы, может быть, приедем сюда навестить тебя. Ты будешь работать в классном офисе. Никто слова тогда не сможет сказать против того, чтобы мы тебя навестили.

— Да, — быстро согласилась Рут. — Вы все сможете ко мне приезжать.

— По-моему, — сказал Родни, — никаких правил насчет посещения людей, работающих в офисах, не существует. — Вдруг он рассмеялся. — Хотя откуда нам знать? Ведь такого у нас еще не бывало.

— Все будет нормально, — заверила его Рут. — Вам наверняка разрешат. Вы сможете приезжать и видеться со мной. Уже без Томми, конечно.

— Почему без меня? — возмутился Томми.

— Потому что мы и так будем вместе, глупенький ты мой, — объяснила Рут. — Я тебя с собой заберу.

Мы все рассмеялись, но Томми опять чуть позже остальных.

— Я слыхала там, в Уэльсе, про одну девчонку, — сказала Крисси. — Тоже из Хейлшема, на несколько лет, кажется, старше вас. Говорят, работает в магазине одежды. В очень даже шикарном.

Каждый пробормотал что-то одобрительное, и на какое-то время все мечтательно уставились в облака.

— Хейлшем есть Хейлшем, — произнес в конце концов Родни и покачал головой словно в изумлении.

— И еще ведь был один случай, да? — Крисси повернулась к Рут. — Этот парень, про которого ты на днях рассказывала. Уехал из Хейлшема за пару лет до вас. И работает сейчас сторожем в парке.

Рут слушала и серьезно кивала. Я подумала, что надо предостеречь Томми взглядом, но он заговорил до того, как я успела к нему повернуться.

— Ты про кого это? — озадаченно спросил он.

— Ты знаешь про кого, Томми, — сразу сказала я.

Пинать его под столом, даже делать многозначительный голос было рискованно: Крисси сообразила бы в один миг. Поэтому я произнесла это тоном бесхитростным и немного усталым, словно забывчивость Томми нам всем уже надоела. В результате ему по-прежнему было непонятно.

— Про кого-то из наших знакомых?

— Томми, не заводи опять эту шарманку, — сказала я. — Тебя надо проверить на умственную отсталость.

Он замолчал — кажется, дошло наконец. Крисси сказала:

— Я знаю, какое это везение — попасть в Коттеджи. Но кому по-настоящему счастье улыбнулось — это вам, хейлшемским. Я вот что… — Она понизила голос и опять подалась вперед. — Я, ребята, кое о чем хотела с вами здесь поговорить. Дело в том, что там, в Коттеджах, не получается. Все время лишние уши.

Она оглядела стол и остановила взгляд на Рут. Родни вдруг напрягся и тоже наклонился вперед. И что-то мне подсказало, что приближается главное, ради чего Крисси и Родни затеяли всю эту поездку.

— Когда мы с Родни были в Уэльсе… — продолжила она. — Когда нам рассказали про эту девушку в магазине одежды. Мы кое-что еще тогда услышали насчет воспитанников Хейлшема. Вроде бы в прошлые годы некоторым бывшим хейлшемским в особых обстоятельствах давали отсрочку. Только тем, которые оттуда, больше никому. Можно было попросить, чтобы на три, даже на четыре года отложили выемки. Добиться этого было не так просто, но иногда они шли навстречу. Если удавалось их убедить. Если они решали, что вы достойны.

Крисси умолкла и посмотрела на каждого из нас — может быть, ради драматического эффекта, может быть, чтобы проверить, знаем мы что-нибудь или нет. У Томми и у меня вид, вероятно, был озадаченный, а что касается Рут, у нее было одно из тех ее выражений лица, по которым нельзя ничего понять.

— Говорят, — сказала после паузы Крисси, — что если юноша и девушка любили друг друга, как следует любили, по-настоящему, и могли это доказать, то руководители Хейлшема устраивали им послабление. Устраивали так, что они вначале могли несколько лет провести вместе и только потом становились донорами.