Райнхарт Юнге - Экскурсия выпускного класса

Полицейский схватил ее за руку, но сразу же с криком отпустил. На щеке у него проступил красный след царапины, оставленной острыми ногтями Стефании.

И прежде чем кто-то успел ее остановить, она слетела по каменным ступенькам вниз, растолкала стоявших там людей.

Вейен попытался в последний момент схватить ее за руку. Но Стефания этого просто не заметила. С трудом переводя дух и ничего не сознавая, она склонилась над распростертым на земле телом.

Это была правда.

49

К вечеру Густав Шойбнер почувствовал себя лучше. Он по-прежнему находился в евангелической больнице города Камена и по-прежнему в коридоре у входа в палату дежурили двое полицейских, дожидавшихся продолжения допроса.

Шойбнер нажал кнопку звонка, находившуюся прямо у изголовья.

Прошло несколько минут, дверь отворилась. Вошла пожилая медсестра.

– Ну как мы себя чувствуем? – спросила она.

Маляр слегка приподнялся, и сестра подложила ему в изголовье большую пухлую подушку.

– Отлично, – сказал Шойбнер, – но я чертовски голоден!

Она кивнула!

– Подождите четверть часа.

Когда она вышла из палаты, полицейские уже поджидали ее у двери. Они бросили шахматную партию в эндшпиле.

– Как там, сестра? Можно зайти?

Она энергично мотнула головой.

– И речи быть не может. Сначала он поест, потом я вызову врача. И не вздумайте заходить без разрешения!

Полицейским пришлось дожидаться еще час, пока маляр отужинал, помылся и был еще раз осмотрен врачом. Наконец, врач вышел в коридор и подозвал их к себе.

– Один час! – сказал он. – И ни минуты сверх.

В то же мгновение полицейские, подхватив принесенные «семейные альбомы», исчезли в палате.

«Альбомы» представляли собой солидные скоросшиватели. Внутри – толстая стопка продырявленных листов. На каждом одна или несколько фотографий, далеко не все хорошего качества.

Фамилии сфотографированных указаны не были. Под каждой фотографией только код, ряд буквенных и цифровых обозначений. Соответствующие тому или иному коду данные помещались на оборотной стороне листов.

У Шойбнера создалось впечатление, что нынче его вниманию предложили совсем другой круг лиц, нежели утром. Тогда на фотографиях большинство мужчин было с длинными волосами, с бородой, поразительно много было женщин и девушек. Сейчас перед ним мелькали только мужские лица. Почти все без бороды, с подчеркнуто короткой стрижкой. У многих взгляд и выражение лица чем-то напоминали тех, кого Шойбнер видел в понедельник.

В который раз Шойбнер задержал руку полицейского, перелистывавшего перед его глазами «альбом». Он внимательно разглядывал фотографии на одном из листов. Полицейские затаили дыхание.

Но Шойбнер решительно покачал головой.

– Но он. Похож на парня, что управлял «транзитом». Но не он. У того был небольшой шрам слева…

Полицейские вздохнули, принялись листать альбом дальше.

А через пять минут Шойбнер вскрикнул. Прямо перед ним было широкое, угловатое лицо с коротким, но крупным носом. Подбородок был невелик, однако нижняя челюсть мощно выдавалась вперед. Глубоко посаженные, неожиданно маленькие глаза холодно и надменно смотрели поверх объектива. Темные, зачесанные назад волосы делали лоб зрительно выше.

– Этот! – сказал Шойбнер.

– Что вы можете о нем сказать? – спросил один из полицейских.

– Это тот человек, с которым я лежал вместе в багажном отделении.

– Но ведь было темно! – возразил полицейский.

– Тем не менее! – Шойбнера нельзя было сбить с толку. – У меня достаточно было времени, чтоб внимательно разглядеть этого парня. Вот здесь, слева, залысина прямо как у тайного советника. И эти узкие, светлые брови – он это, готов поклясться!

– Разрази меня гром! – заметил один из полицейских. – Да все эти анархисты, марксисты и сторонники спонтанных акций будут теперь носить вас на руках.

Шойбнер недоумевающе переводил взгляд с одного на другого.

– Что-нибудь не так?

– Еще бы!

Полицейский медленно перевернул большим и указательным пальцами лист картона, так что показались записанные на обратной стороне личные данные:

Фамилия: Керн

Имя: Манфред

Дата и место рождения:

1.10.1955, Гамбург

Последнее место жительства:

Эрнст-Меркштрассе, 216 2000 Гамбург

Деятельность:

Боевой фронт национал-социалистов (фюрер)

Молодежь для Германии (президент)

Спортивный союз «Германия» (председатель правления)

Немецкий патриотический совет (член президиума)

Розыск:

Санкция на арест генерального федерального прокурора от 30.8.83 г. за нарушение § 86, 86а, 131 уголовного кодекса. Санкция на арест государственного прокурора Франкфурта-на-Майне от 12.1.83 г. за нарушение §§ 125, 129а, 130, 244 и др.

– А что все это значит? – спросил Шойбнер.

Полицейские задумались.

– Первые параграфы касаются антиконституционной пропаганды и чего-то в этом роде, – произнес, наконец, один из них. – А остальные? Должно быть, нарушение спокойствия, грабеж, вооруженный бандитизм.

– Точнее вы не можете сказать?

Оба смущенно молчали.

– Ну, знаете, – покачал головой Шойбнер, – если о мой ученик в своей профессии понимал столько же, сколько вы в своей, обои отваливались бы у нас от стен.

50

– Ваша фамилия, будьте добры!

– Краузе, Рената. Родилась 10 июня 1959 года в Херне…

– Сейчас не нужно. Точные сведения о себе внесете потом в анкету. Это в соседнем помещении. Вы практикантка?

– Да!

– Тогда вы, наверное, не так хорошо знаете класс, как господин Вейен?

Он его тоже не знает, подумала Рената. Но кивнула:

– Да, я преподавала в десятом «Б» в общей сложности девять или десять недель.

– А теперь рассказывайте!

– Что я должна рассказывать?

– Все, что связано с экскурсией. Особенно меня интересует, естественно, вчерашний вечер…

Он слушал Ренату, не перебивая.

– Однако у вас здесь бурная ночная жизнь, – заметил он в итоге.

– То есть как это?

– Ну как – Бруно у этой Мануэлы, Илмаз – у Стефании.

Рената покачала головой.

– Все ото безобидно. Им хотелось просто посидеть вместе, послушать музыку, подержаться за руки. Ничего другого тут быть не может.

– Как часто вы их контролировали?

– После десяти? Каждые десять минут. По очереди с учительницей из Бергкамена.

– А ваш старший коллега?

– Он должен был проверять комнаты мальчиков.

– И он действительно это делал?

Рената запнулась.

– Послушайте, – вскипел толстяк. – Речь ведь идет об убийстве, насколько мне известно. И вы и ваш уважаемый коллега по уши увязли в этом деле. Халатное отношение к своим обязанностям, слабый контроль и так далее. И для всяких церемоний сейчас не время!

Господи, да ведь он прав. Сколько поднимется пены. В школе, у нее в институте, в городе.

– Я в самом деле этого не знаю, – ответила она. – В начале одиннадцатого он с бутылкой вина перешел в дневное помещение номер восемь и, должно быть, играл там во всемирный потоп. Ну, то есть медленно напивался.

– А тому была причина?

Рената вздохнула. Ну и вопросы задает этот человек!

– Не знаю. Возможно, турбаза казалась ему ниже его уровня. У меня сложилось впечатление, что он иначе представлял этот вечер – роскошная светская вечеринка с красивыми женщинами. Он из тех верных муженьков, что годами дожидаются, когда их спустят с поводка. И в этом смысле поездка с самого начала была для него разочарованием.

Толстяк облокотился обеими руками на стол, внимательно разглядывая молодую женщину.

– Вы, видно, не очень жалуете господина Вейена?

– Нет, – ответила Рената. – Но какое это имеет отношение к смерти Илмаза?

– Никакого. Но я всегда предпочитаю знать, как отдельные свидетели относятся друг к другу.

– Я могу идти?

– Да. И попросите ко мне господина Хольца.

51

Хольц глубоко задумался над раскрытой папкой со счетами. Пальцы правой руки сильно сжимали стакан, наполненный на одну треть коричневой жидкостью. Он нервно покачивал стакан из стороны в сторону. Заметив практикантку, он вздрогнул и попытался прикрыть коньяк папкой. Однако беглая ее усмешка показала, что с этим маскировочным мероприятием он запоздал.

– Вас приглашают в дневное помещение номер три! – известила практикантка.

Хольц кивнул. Он покосился было на недопитый стакан, но затем решительно поставил его на стол, не сделав больше ни глотка. Выйдя из комнаты, он дважды повернул ключ секретного замка и для надежности подергал еще ручку двери.

– Садитесь!

Остхольт указал на стул у широкого обеденного стола, за которым расположился сам.

Хольц сел.

Выражение его лица свидетельствовало, какой тяжелейшей мукой было для него выполнять в собственном доме указания посторонних лиц.