Трейси Шевалье - Девушка с жемчужиной
Я подождала несколько дней и потом решила спросить Марию Тинс. Мне хотелось узнать, скажет ли мне кто-нибудь про это напрямую. Я зашла к ней в комнату с распятием после обеда, когда Катарина спала, а девочки отправились с Мартхе на Скотный рынок. Таннеке сидела на кухне и шила, приглядывая за Иоганном и Франциском.
— Можно мне с вами поговорить, сударыня? — тихо сказала я.
— Ну что еще? — Она разожгла свою трубку и смотрела на меня через дым. — Опять что-то случилось? — спросила она усталым голосом.
— Не знаю, сударыня, но до меня дошел какой-то странный слух.
— До нас всех доходят странные слухи.
— Я слышала, что хозяин собирается рисовать меня вместе с Ван Рейвеном.
Мария Тинс хохотнула:
— Действительно странный слух. Что, на рынке болтают?
Я кивнула.
Она откинулась в кресле и пыхнула трубкой:
— Ну а сама ты что об этом думаешь?
Я не знала, как ей ответить.
— А что мне думать, сударыня? — тупо спросила я.
— Других я не стала бы об этом спрашивать. Таннеке, например, когда он ее рисовал, была рада-радешенька позировать ему несколько месяцев, наливая молоко из кувшина. Несколько месяцев! И никаких сомнений у нее не возникало, благослови Господи ее простодушие. Ты много думаешь про себя, но никому своих мыслей не поверяешь. Хотела бы я знать, что у тебя в голове.
Тогда я сказала ей то, чего она не могла не понять:
— Я не хочу позировать вместе с Ван Рейвеном, сударыня. Его намерения относительно меня нельзя назвать благородными.
— У него никогда не бывает благородных намерений в отношении молодых девушек.
Я нервно вытерла руки фартуком.
— Но твоя честь вне опасности. У нее есть защитник, — продолжала она. — Оказывается, моему зятю так же мало нравится мысль рисовать тебя с Ван Рейвеном, как тебе — позировать вместе с ним.
Я не смогла скрыть облегчения.
— Однако, — предупредила меня Мария Тинс, — Ван Рейвен — его патрон, богатый и могущественный человек. Мы не можем себе позволить проявить к нему неуважение.
— Что же вы ему скажете, сударыня?
— Я еще не решила. А пока что тебе придется потерпеть и не отрицать, что такое может случиться. Нам совсем ни к чему, чтобы до Ван Рейвена дошел с рынка слух, что ты отказываешься позировать вместе с ним.
Видимо, по моему лицу она поняла, что мне это совсем не нравится.
— Не вешай нос, — буркнула Мария Тинс, стуча трубкой по столу, чтобы выбить пепел. — Что-нибудь придумаем. Веди себя тихо, занимайся своими делами и никому ни слова.
— Хорошо, сударыня.
До этого я избегала Питера-младшего. Это было совсем не трудно — всю неделю на Скотном рынке шли аукционы: вошедшие в тело за лето и осень животные были готовы к забою перед началом зимы. Питер ходил туда каждый день.
Но на следующий день после разговора с Марией Тинс я отправилась искать его на Скотном рынке, который был от нас совсем близко — как только завернешь за угол с Ауде Лангендейк. После обеда там было спокойнее, чем утром, когда проходили аукционы. Многих животных уже забрали их новые владельцы, и на рынке остались лишь продавцы, которые стояли под окружавшими площадь платанами, пересчитывая выручку и обсуждая сделки. Листья на деревьях пожелтели и опали, смешавшись с навозом и мочой, запах которых разносился по всей округе. Питер-младший сидел с каким-то приятелем за столиком около кабачка. Перед каждым стояла кружка пива. Занятый разговором, Питер меня не увидел — даже когда я молча подошла и стала рядом с их столиком. В конце концов меня заметил приятель Питера и толкнул его локтем.
— Мне надо с тобой поговорить, — поспешно сказала я, не дожидаясь даже, пока на его лице отразится удивление.
Его приятель тут же вскочил и предложил мне свой стул.
— Может, пройдемся? — спросила я, кивая в сторону площади.
— Пожалуйста, — сказал Питер. Он кивнул своему приятелю и пошел за мной. По его выражению трудно было сказать, рад он встрече со мной или нет.
— И как сегодня прошли аукционы? — неловко спросила я. Я совсем не умела болтать о пустяках.
Питер пожал плечами, взял меня за локоть, чтобы я не угодила в кучу навоза, потом отпустил мою руку. Нет, придется говорить напрямик.
— На рынке сплетничают про меня, — бухнула я.
— На рынке всегда о ком-то сплетничают, — ответил он сдержанным тоном.
— Это неправда. Я не собираюсь позировать вместе с Ван Рейвеном.
— Отец говорит, что Ван Рейвен обращает на тебя внимание.
— Все равно я не буду позировать вместе с ним.
— У него большая власть.
— Поверь, Питер, я говорю правду.
— У него большая власть, — повторил он, — а ты всего лишь служанка. И ты надеешься, что твоя возьмет?
— А ты думаешь, что я стану такой же, как служанка в красном платье?
— Только если позволишь ему напоить тебя, — сказал Питер, глядя мне в лицо.
— Мой хозяин не хочет рисовать меня вместе с Ван Рейвеном, — немного поколебавшись, сказала я. Мне не хотелось упоминать хозяина.
— Вот и отлично. Я тоже не хочу, чтобы он тебя рисовал.
Я закрыла глаза. Мне становилось нехорошо от густого запаха навоза.
— Ты попалась, Грета, — более ласковым голосом сказал Питер. — Тебе нечего там делать. Они все чужие.
Я открыла глаза и отступила на шаг.
— Я пришла сказать тебе, чтобы ты не верил сплетням, а не слушать твои обвинения. И вижу, что пришла зря.
— Не говори так. Я тебе верю. — Он вздохнул. — Но ты невольна распоряжаться собственной судьбой. Неужели тебе это не ясно? — Не дождавшись от меня ответа, он добавил: — А если бы твой хозяин хотел нарисовать тебя с Ван Рейвеном — ты смогла бы отказаться?
Я сама задавала себе этот вопрос, но ответа на него не нашла.
— Спасибо, что ты напомнил мне, как я беззащитна, — огрызнулась я.
— Со мной ты не была бы беззащитна. Мы вели бы собственное дело, зарабатывали собственные деньги, сами распоряжались бы собственной жизнью. Разве тебе этого не хочется?
Я смотрела на него, на его ясные глаза, золотистые кудри, оживленное надеждой лицо. Какая же я дура, что отталкиваю его.
— Я пришла поговорить с тобой вовсе не об этом. Я еще слишком молода, — прибегла я к прежней отговорке и подумала, что может наступить время, когда я уже буду недостаточно молода.
— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, Грета, — просительно сказал он. — Ты всегда так спокойна. От тебя слова не добьешься. Но про себя ты думаешь много всякого. Иногда я вижу это в глубине твоих глаз.
Я поправила капор, проверяя, не выбились ли из-под него отдельные волоски.
— Все, что я хотела сказать, — это то, что картины не будет, — заявила я, ничего не ответив на его последние слова. — Мария Тинс мне это обещала. Но не говори об этом никому. Если кто-нибудь на рынке спросит тебя обо мне, не отвечай ничего. Не пытайся меня защищать. Иначе об этом может прослышать Ван Рейвен, и ты нам только навредишь.
Питер уныло кивнул и поддел носком башмака кучку грязной соломы.
«Придет день, когда я не смогу его уговорить, и он махнет на меня рукой», — подумала я.
В награду за сговорчивость я позволила ему затащить меня в проулок недалеко от Скотного рынка и там обнимать себя и гладить мне грудь. Я старалась получить от этого удовольствие, но меня все еще подташнивало от запаха навоза.
Что бы я ни говорила Питеру-младшему, сама я совсем не была уверена, что Марии Тинс удастся сдержать свое обещание. У нее было замечательно чутье и большая воля, она умела настоять на своем, но не могла соперничать с Ван Рейвеном. Я плохо представляла себе, как они сумеют выкрутиться и не выполнить желание Ван Рейвена. Он пожелал картину, в которой его жена смотрела бы прямо на художника, и хозяин написал такую картину. Он хотел картину со служанкой в красном платье — и получил ее. Если он теперь хочет меня, почему бы ему меня не заполучить?
И вот настал день, когда трое мужчин привезли к дому клавесин, прочно привязанный к телеге. За ними следовал мальчик, который тащил контрабас размером больше него самого. Эти инструменты не принадлежали Ван Рейвену, но были одолжены одним из его родственников, который любил музыку. Весь дом собрался посмотреть, как рабочие втаскивают клавесин по крутой лестнице. Корнелия стояла у подножия лестницы — если бы они уронили инструмент, он упал бы прямо на нее. Я хотела оттащить ее в сторону, и если бы это был любой другой из детей, я так и сделала бы. Но тут я не стала вмешиваться. Наконец, Катарина приказала Корнелии отойти в безопасное место.
Клавесин подняли по лестнице и по указанию хозяина затащили в мастерскую. Когда рабочие ушли, он позвал Катарину. За ней наверх поднялась Мария Тинс. Через несколько мгновений мы услышали звуки клавесина. Девочки сидели на ступеньках лестницы, а мы с Таннеке стояли в прихожей и слушали.
— Кто это играет? — спросила я Таннеке. — Катарина или твоя хозяйка?