Андрей Матвеев - Случайные имена
А слушать было что, ибо ни разу еще Алехандро никому не плакался о своей судьбе, тем паче — не делился радостью от получения премии Крюгера. Излагал он все это сбивчиво, перескакивая с одного на другое, так что Феликсу пришлось даже приложить некие мыслительные усилия, чтобы свести концы с концами и выстроить подобие логически рассказанной истории, на одном полюсе которой был уход жены, Катерины (Екатерины) Ивановой — Штампль, а на другом — звонок из заокеанской глубинки.
Дождавшись наконец паузы, во время которой Александр Сергеевич остановился перевести дух и разлить еще по рюмашечке, Феликс решил уточнить две заинтересовавшие его вещи. Это были: а) основная причина ухода от г-на Лепских дальней родственницы г-на Штампля и б) облагается ли премия Крюгера налогом, а если да, то каким?
Что касается первого, то ничего конкретного Александр Сергеевич поведать не мог, ибо воспринималось им это лишь на уровне эмоций, хотя в ответном спиче и промелькнуло несколько фактов, главными из которых были опять же: а) невозможность (по словам Катерины) и дальше жить вместе, ибо (по ее же словам) «произошел кризис любви» и б) затянувшийся финансовый кризис (последние пять, а может, что и все шесть месяцев) г-на Лепских, что тоже не придавало их семейной жизни особой стабильности, ибо (уже по его словам) «дорогой бриллиант — и это, между прочим, без тени иронии — дорогой оправы требует, не так ли, Феликс?». Феликс вновь утвердительно кивает и просит не отвлекаться, а ответить на следующий вопрос, на что Александр Сергеевич с готовностью отвечает, что премии налогом не облагаются, а потому его доллары государству не достанутся.
— Это хорошо, — задумчиво произносит Феликс, погружаясь в какие–то непонятные раздумья, а потом вновь обращается к Алехандро: — Ну а от меня–то ты чего хочешь?
Александр встает с табуретки, Алехандро начинает мерить кухоньку шагами, Александр Сергеевич носится по ней из угла в угол, натыкаясь то на газовую плиту (двухконфорочную, четырех здесь не поместилась бы), то на угол стола, за которым они с Феликсом и предаются выпиванию/закусыванию, то на (опять же) угол мойки, между прочим, финской (воспоминания о теще), превращая таким образом свой маршрут в неправильной формы треугольник, проще же говоря, разносторонний, стороны «а» коего (от стола до плиты) чуть побольше, «в» же и «с» совсем крохотные, уймись, говорит ему Феликс, внятно можешь сказать?
И Александр Сергеевич Лепских, внятно и тщательно произнося слова, объясняет своему родственнику, что — исходя из всего сказанного — единственным возможным для себя выходом в сложившейся ситуации он считает бегство, уход, уезд, но не в эмиграцию, а в тартарары, в никуда, в запределье, в какие–то параллельно существующие измерения и реальности, которые, говорят, есть, но сам он в этом ничего не понимает, потому–то и позвал сегодня к себе Феликса, ибо Феликс — все говорят! — в этом дока, не так ли? И он смотрит на гостя, смотрит внимательно и печально, а тот начинает смеяться, долго и странно, будто поквакивая, нос его неустанно ходит над губой, как поплавок по волне, то касаясь самым кончиком упомянутой губы, то вновь отдаляясь (верх волны и ее низ), а потом, отдышавшись, отфыркавшись (так и хочется добавить — отплевавшись), говорит:
— А что, в этом что–то есть, по крайней мере, мне давно хотелось поставить такой эксперимент!
Александр Сергеевич внимательно смотрит на собеседника, и вдруг чудится ему, будто облик того начинает меняться: прилизанная льдистая блондинистость приобретает пламенеющие черты инфернального существа с жесткими и безжалостными глазами, рот становится злым, более того, стоит подождать еще немного, и увидишь, как в уголках рта покажутся два больших, цвета слоновьей кости клыка, с самых кончиков которых начнет капать кровь, пахнёт в комнате серой и прочими подобающими запахами, недаром ведь Александр Сергеевич так много лет занимается эстетическими интерпретациями образа дьявола в мировой литературе, и определить еще одно воплощение героя своих научных штудий для него не составляет труда, да и сама ситуация (точнее — то, что предшествовало), да и обстановочка — куда подевались финская мойка, двухконфорочная газовая плита плюс уютный кухонный столик с разложенной/расставленной на нем снедью/выпивкой — грозно пылают дрова в камине, тяжелые бархатные шторы плотно затягивают высокие стрельчатые окна, резная спинка кресла отчего–то достаточно больно впивается в спину, капает воск со свечи в массивном золотом подсвечнике, стоящем посреди круглого стола, покрытого золотом же расшитым бархатом темного, почти черного цвета, а если упомянуть еще ветер, воющий за стенами, да остановившиеся ровно в полночь часы… Но что тут говорить! — И Александр Сергеевич моргает, наваждение исчезает, мойка, плита и столик вновь на своих местах, как на месте же и собеседник, все такой же блондинисто–льдистый, вот только клыки… И Александр Сергеевич моргает еще раз, что, в глаз попало, интересуется Феликс, да, робко отвечает Алехандро, а потом спрашивает:
— Что за эксперимент?
И тут приходит очередь Феликса встать с места и начать строить в замкнутом пространстве (дверь в коридор прикрыта) кухни разносторонний треугольник, усадив Алехандро на табурет и превратив его (нет, не в ужа или жабу) во внимательного слушателя. Опустим мало что говорящие гуманитарному уху А. С. Лепских физико–математические подробности, оставим лишь суть, из коей можно узнать, что уже несколько лет институт, в котором имеет честь (он так и сказал!) работать г-н Штампль, ведет сложнейшие исследования, смысл которых как раз и состоит в попытке научиться преодолевать тот временно–пространственный барьер, который и мешает в переходе из одного измерения в другое…
— Так они на самом деле существуют? — всерьез удивляется г-н Лепских.
Феликс отмахивается от его вопроса, как от чего–то очень несерьезного (мухи, комара, надоедливой осы), и продолжает разъяснять, что да, существует и — более того — есть множество способов проникновения из одного мира в другой, сам он, по крайней мере, знает целых три (над этим и работает его лаборатория), но пока все это не больше чем теория, подкрепленная, впрочем, показаниями приборов, точными расчетами и т. д. (это таинственное «и т. д.» Феликс не стал расшифровывать). Конечно, Александр Сергеевич может спросить, почему они пока не переходят к практике, то есть не переводят свои исследования в стадию эксперимента? Объясняю (тут Феликс Иванович приосанился, клыки сверкнули в лучах электрического света, и Алехандро зябко поежился). Все дело в том, что: а) подобные опыты бессмысленно ставить на приматах, а лишь поставив опыт на приматах, они могут получить разрешение на опыт с участием человека, и б) есть формула попадания туда, но нет формулы попадания обратно, хотя над ней сам Феликс сейчас и бьется, но сколько это займет времени — одному Господу ведомо. И вот тут–то он, Феликс, должен сказать, что бредовая идея Александра Сергеевича о бегстве в тартарары, в запределье, очень ему импонирует (слово это он произнес необычайно сладко), ибо дает возможность обойти инструкции и поставить давно желаемый эксперимент, проверив на практике — останется ли А. С. Лепских после нажатия кнопки с нами, то есть здесь, в этом измерении, или исчезнет, и он, Феликс, предлагает сейчас Александру Сергеевичу заключить конфиденциальное соглашение, по которому тот обязуется уплатить г-ну Штамплю пять (повторим: пять) тысяч долларов, за что упомянутый г-н Штампль согласен взять на себя: а) риск по подготовке и проведению всей операции, б) обеспечение ее необходимыми материальными ресурсами (собственно, лишь аренда аппаратуры — если представить, что Александр Сергеевич арендовал бы ее на законных основаниях — и составила бы эти самые пять тысяч, причем, за неполный час) и в) гарантию удачного исхода эксперимента, то есть заброски А. С. Лепских в тартарары, в иное измерение, в неведомый мир, называйте этокак хотите, смысл все равно будет тем же…
— А если не получится? — поинтересовался Александр Сергеевич.
— Получится, — уверенно заявил Феликс, а потом, подумав, добавил: — Я тебе могу даже пари предложить.
— Какое? — удивился Алехандро.
— Смотри. Если все поручится нормально и ты исчезнешь, то вторые пять тысяч долларов тоже достанутся мне. А если что–то мешает и ты остаешься, то я мирю тебя с Катериной. Хочешь?
— А просто так помирить не можешь?
— Просто так — нет, просто так у меня нет стимула, а тут придется, тем паче, что первые пять тысяч я тебе все равно возвращать не буду, ну что, по рукам?
Александр Сергеевич замялся, он чувствовал, что этот, непонятно каким образом материализовавшийся в облике Феликса Штампля, властелин подлунного мира соблазняет его, ведь — если верить Феликсу — в любом случае А. С. не останется в накладе, а значит, стоит рискнуть, хотя вдруг…
