Ника Муратова - Белый кафель, красный крест

Сижу у себя, кроссворд разгадываю. Слышу – везут кого-то. И точно – дружественная 4-я подстанция, дурака везёт. Мужик габаритов изрядных, на каталке, но сидя. Уже интересно. И при этом на одной ноте тянет: «..аидитевывсеаидитевывсeаидитевывсeа..»

И слюни пускает.

– Мужики, а чего клиент сидит?

– А ты его уложи, попробуй. Встаёт.

– А что сожрал-то?

– Да аминазину. Но много. Угадаешь?

– Ну, штук двадцать пять—тридцать. Он же учётный пассажир, давно на нём сидит.

– Хых. А шестьсот не хочешь?!

– Не, не бывает. Он на второй сотне бы уже вырубился.

– По упаковкам – ровно шестьсот штук. Он их давно коллекционировал.

– Но как?

Начинаю клиента расспрашивать. Интересно же! Ну, он меня тоже поначалу послал, а потом посмотрел, что я не иду никуда, и всё, как на духу, рассказал:

– А яааа фсее таааблетки в стуупкеее пееестикоом растёооор, а поотооом лошкоой съееел. И запивааал быыыстрооо...

М-да. Вот такая суицидная смекалка. И что? Да ничего! Промыли, прокапали и в дурку отправили, по новой аминазин коллекционировать. Ибо, как ни тривиально это звучит, возможности человеческого организма действительно практически безграничны! А если речь идёт о дураке с фантазией – то вообще не знаешь, чего от него ждать.

А какие люди работали на токсикологической «скорой»! Каждый – ходячая легенда, в жизни видевшие столько и такого, что хватило бы на трёх Хичкоков и взвод Тарантин под командованием Стивена Кинга.

Однажды приезжает наша бригада. Hарод они спокойный были, токсикологов вообще мало чем проймёшь.

А тут – ну не в себе мужики.

– Серёга, спирт есть?

– Ща, а что стряслось?

– Да вот, на дихлорэтан съездили. Наливай.

– А что стряслось-то?

Тут в «приёмник» закатили туловище. Было оно забинтовано дo самых глаз, босое, большие пальцы на руках и ногах капроновым шнурком стянуты. Серёжа-маленький вязал, его узлы, фирменные. Туловище воняло растворителем, капало кровищей и билось на каталке так, что Серёжа его еле удерживал. А весу в Серёже сто двадцать кило, очень серьёзный мужчина. Стальные шины Крамера в трубочки от скуки сворачивал. Тут мужики анамнез и выдали.

– Не, ну представь. Заходим, дверь выломана, кровищи на полу – как кран прорвало, и этот чудик с ножом мечется. Ну, Серёжа его успокоил, а на мужике лица нет. В натуре, нет. Уши и нос себе отрезал, орёт, явно белку поймал.

– А дихлорэтан?

– Так это потом поняли, когда флакон нашли, да и запашок от него, сам понюхай. Мы с вызова ехали, а соседи «скорую» вызвали, так нас с дороги завернули.

– Ни фига не понял, ладно. Ну, уши, ну, нос – откуда кровищи столько?

– Так он себя потом порезал, а до этого родителей престарелых топором вообще в кашу порубил. На мясокомбинате бывал – такого не видел.

Мужики остограммились, Серёжа – так и с каталки не слезая, он на клиента просто сверху сел, устал.

– Не боись, мы в реанимацию его закатить поможем. Во! Слушай, а давай приколемся. У нас тут уши и нос его в салфетке, собрали с пола, пришивать всё равно без толку, до утра не дотянет, так мы девкам на стол положим!

Ничем не проймёшь, такой народ. Им бы только шутки шутить.

Естественно, не только из трэша, мордобоя и блевотины всё состояло. Бывали, хоть и редко, смены тихие, благостные, когда прекрасное мгновение хочется остановить навсегда.

Cидим однажды на дежурстве. Ларкины домашние пельмени с обеда перевариваем. Батареи шпарят, тепло, хорошо! С утра бомжик амбулаторный в порядке трудотерапии отсадник отдраил до блеска. И не воняет почти. Благорастворение на воздусях, да и только!

Ларка на топчане прикорнула, дремлет. А я, ноги на стол положив, журнал листаю. Чифирь маленькими глоточками отхлёбываю, курю – эх, так бы и сидел до утра! Дым партагасный колечками прицельно по комарам выпускаю, в кого попал – те юзом летать начинают. Охочусь, типа! Комары у нас круглый год не переводились.

Дочитал журнал, решил записи регистрационные в порядок привести. А то у Ларки почерк – она через полчаса сама уже прочитать ничего не может. Листаю наш кондуит с поступлениями.

– Лариска, нет, ну ты посмотри! За два дня привезли пятерых Мухиных, из них трое – дураки учётные, а два – просто мудаки по жизни. И не родственники вроде! Это к чему, интересно?

А Ларка, на другой бок поворачиваясь, отвечает:

– Это, Сергуня, одно из двух. Или вы...т, или обсеришься.

И засопела в подушку.

Tакие смены – раз, два в году случались. Не чаще. За что и ценились безмерно.

О питерской токсе можно рассказать ещё очень много самых разных историй. Это лишь отдельные, обрывочные воспоминания, записанные через много лет. Просто стало ужасно обидно, что те события, атмосфера места и времени – начинают постепенно забываться. A oни этого не заслужили.

Ни время, ни место. Ни события, ни атмосфера.

Иерусалим, октябрь 2009

Полина Гёльц

Хирургический фикшн

Винчестер – маленький городок, расположенный в центре в Западной Вирджинии. Для того чтобы охарактеризовать данное место одним словом, необходимо взять с полки «Толковый словарь». Открыть страницу с перечислением слов на букву «Г» и ткнуть жёлтым ногтем в слово «глушь».

Над неровной зелёной поверхностью лесной чащи летел небольшой пассажирский самолёт. Самолёт подскакивал на воздушных ухабах. Пассажиры зевали, наблюдая за изменениями линии горизонта в иллюминаторах. Сонная стюардесса заперла дверь туалетной кабинки, расположенной в конце салона, и сердито приказала пассажирам пристегнуть ремни.

Когда маленький самолёт приземлился в маленьком аэропорту города Винчестера, к серебристому дюралюминиевому борту подкатили трап. На лётное поле начали спускаться пассажиры. Десяток заезжих бизнесменов. Бородатые охотники с зачехлёнными ружьями. Пара старушек, приехавших повидаться с детьми, волею судьбы заброшенными в дремучую глушь Северо-Американского континента. Семейная пара, решившая незадолго перед Рождеством навестить родителей. Последней из покинувших борт небольшого самолётика оказалась маленькая женщинка с огромными, не по возрасту детскими глазами. Она волокла за собой неподъёмного вида дорожный чемодан.

– Доброе утро, миссис Ингрид Зорг. Добро пожаловать в Винчестер! – сказал усатый полицейский. Сказал и поставил печать в её паспорте.

– Доброе утро, мэм, – сказал дежурный шофёр, прибывший в аэропорт по поручению руководства городской больницы.

Шофёр любезно придержал дверь битого микроавтобуса, помогая гражданке Зорг подняться в салон. После чего он открыл заднюю дверцу и втолкнул внутрь гигантский зорговский чемодан:

– Боже! Что вы везёте? Кирпичи и гранаты?

– Трусы и бюстгальтеры, – слегка огрызнулась гражданка Зорг, прибывшая на Северо-Американский континент из одной страны бывшего социалистического лагеря. В командировку.

Гражданку Зорг временно поселили в старинной гостинице, некогда перестроенной из складского помещения. Через гостиничное окно был виден городской пейзаж: квадрат кирпичной стены и унылый перелесок. Когда над городом сгустились синие сумерки, Ингрид вышла на улицу, чтобы купить себе сигарет. Чужой город тонул в темноте. Незнакомые пустые кварталы петляли непонятным образом. Она отправилась бродить по улицам в поисках табачной лавки. На заколоченном подвальном окне одного из домов было написано «Don’t give up».

Всё правильно. Никогда не нужно сдаваться.

Над крыльцом небольшого строения в конце переулка висела кривенькая неоновая вывеска «Shop». Ингрид зашла в шоп. За прилавком стояла маленькая испанская девочка.

– Вам чего надо? – спросила девочка.

– Твоих маму или папу.

Девочка куда-то убежала. Из темноты дальних помещений продуктовой лавочки донёсся громкий детский шепот:

– Мама! Папа! К нам пришёл покупатель!

Через пять минут в лавочку спустились сонные мама и папа, которые продали гражданке Зорг желанную пачку сигарет.

Дымя сигаретой, Ингрид продолжила прогулку по ночному Винчестеру. На крылечках старинных домов лежали тыквы. Свежие тыквы и тыквы, слегка подгнившие. Иногда мимо неё проходили лохматые собаки, выгуливавшие своих хозяев.

Утром гражданка Зорг приехала в больницу города Винчестера. На стене в приёмном покое висел стенд с пожелтевшими вырезками газетных заметок. Героем заметок выступал некий зубной врач. Турок с непроизносимой фамилией. Подробности жизни турецкого врача оказались типичными для многих иммигрантов, приехавших на чужой континент молодыми и успевших покорить его:

В возрасте 23 лет приехал в Америку.

Днём учился. Ночью работал.

Обычная трогательная биография бедного переселенца.

Ингрид читала заметки, и вдруг её тронули за плечо. Маленький человек с огромным носом пожал тонкую, почти детскую руку:

– Привет! Это ты про меня читаешь? Только не пытайся выговаривать мою фамилию. У нас тут всё просто. Я буду доктор Яу.