Владимир Козлов - Война
Дверь открывается, заходит Завьялов, с ним – несколько офицеров, включая Воронько. Завьялов пододвигает стул, садится. Остальные стоят.
– Ну как ты? – спрашивает генерал. – Все здесь нормально в палате?
– Да. Только дует от окна…
– Да? Странно. Стеклопакет же стоит. Может, плохо отрегулировали. Я распоряжусь – пусть пришлют кого-нибудь. Продуктами, прочим обеспечена? – Генерал кивает на тумбочку.
– Да.
– А как общее самочувствие?
– Сейчас уже не так больно. Но когда я вспоминаю этот момент… Битой… – Судья начинает плакать.
– Не волнуйся, девочка. Мы найдем этих ублюдков и разберемся с ними. Это я тебе отвечаю. – Он поворачивается к своей свите. – Почему не смогли обеспечить безопасность? Ведь были угрозы.
– Были угрозы? – переспрашивает Воронько. – Я про это не был в курсе.
– А мы докладывали в центр «Э», – говорит невысокий седой майор.
– Я повторяю вопрос: почему не обеспечили безопасность?
– Мы предоставили охрану, – говорит седой.
– Это ты называешь охраной? Сопливого пацана, которому дали по голове, и он отрубился? Ты это называешь охраной? Разумовский, не еби мне здесь вола, ясно? Это – твой проеб, и ты за него ответишь. Получишь пиздюлей, ты это понял? – Генерал поворачивается к Лапутиной. – Ну, выздоравливай, девочка, и ни о чем не волнуйся. Вот, если что, звони мне лично, там мобильный указан. Он вынимает из кармана визитку, кладет на пакет яблок на тумбочке. Карточка соскальзывает на пол. Он поднимает ее, наклоняется к Лапутиной, целует в лоб.
Генерал выходит из палаты в коридор, свита – за ним.
– Только не говори мне, Игорь, что опять никаких зацепок, – говорит генерал. – Если скажешь…
– Вы меня знаете, товарищ генерал-майор, я всегда говорю, как есть. Пока никаких. Ни во дворе, ни в подъезде видеонаблюдения нет. На первом этаже в двух квартирах никого дома не было. В третьей была пенсионерка, смотрела в глазок. Все слышала, но толком ничего не видела – они предварительно выкрутили лампочку… Королев, тот, кто их, получается, спугнул – видел только, что они все были в масках, толком ничего не рассмотрел. Сейчас запросили расшифровки мобильных переговоров, ждем.
– Да, не густо, не густо. Ладно, работай и докладывай ежедневно.
Генерал и свита выходят на улицу. Генерал идет к черному джипу Range Rover. Воронько достает из кармана телефон, звонит.
– Алло, – отвечает Санькин.
– Тебе сообщали, что была угроза Лапутиной, судье? Что эта группировка рассылала предупреждение по редакциям СМИ, но никто не напечатал, все зассали?
– Нет, никто про это ничего не говорил…
– Да, охуенно Разумовский работает со своим отделом… Ладно, буду через полчаса.
* * *Вечер. Квартира Стаса. Оля и Стас сидят на полу, прислонившись спинами к стене. Между ними – бутылка вина и два бокала.
– Почему ты остался в России? – спрашивает Оля, глядя прямо перед собой.
– В смысле?
– Ну, ты мог уехать за границу, начать действительно новую жизнь. Там никто бы не задавал вопросов про твою прошлую жизнь…
– Это все сложно. Может, банальные причины: языков не знаю, адаптироваться было бы сложно. А может… Может, потому что я в какой-то степени фаталист…
– …в какой-то степени…
– Да, именно. Не до конца, не полностью.
Стас разливает вино в стаканы, ставит бутылку на пол. По этикетке течет красная капля.
– Знаешь, мне пришла вот какая идея. Девяностые годы были, можно сказать, периодом дикого капитализма, нулевые – столь же дикого консьюмеризма, а сейчас наступило время абсолютного похуизма…
– Ты так говоришь, но не веришь в это сам.
Оля поворачивается, смотрит на Стаса.
– Ты говоришь о каких-то вообще абстрактных вещах вместо того, чтобы обсуждать реальную ситуацию.
– Какую реальную ситуацию?
– Нас с тобой. Тебя с Женей. Меня с Сашей.
– И что здесь можно обсуждать?
– А что, делать вид, что ничего не происходит?
– Зачем делать вид? Просто жить…
– Значит, тебе по хер?
– Нет, мне не по хер. Но и заморачиваться на угрызениях совести и тому подобном я тоже не хочу…
– «Лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал»?
– Лучше не сожалеть вообще.
* * *Утро. На улице еще темно. Матвей, одетый в камуфляжные штаны и куртку, открывает дверь «мужской спальни», расталкивает трех парней, спящих в спальных мешках.
– Подъем, – говорит он и выходит.
Напротив – «женская спальня», в ней четыре девушки.
– Поднимайтесь! Выдвигаемся!
– Куда? – спрашивает одна сонным голосом.
Все семь человек, одетые, обступили Матвея у входа в дом.
– У меня плохая новость, – говорит Матвей. – Наступил час «П». В смысле – «пиздец». Нам надо действовать. Я понимаю, что левых людей здесь нет, все левые отвалились и остались только настоящие. И все же… Если кто-то не готов идти со мной до конца, лучше уйти сейчас. Потом будет поздно. Если кто-то не готов доверять мне, не готов делать то, что я скажу, ему или ей лучше уйти.
Парни и девушки молча смотрят на Матвея.
– Значит, я в вас не ошибся. Тогда – выступаем. Но сначала нужно взять оружие.
* * *Светает. Члены коммуны бредут по лесу. У Матвея и парней – автоматы Калашникова. У двух девушек на плечах спортивные сумки.
Они выходят к деревне. Она выглядит заброшенной, кроме крайнего дома. Во дворе сушится на веревках белье. Из трубы идет дым.
– Вот от них идет зло, – говорит Матвей. – От инородцев. Они приносят сюда свою поганую веру. По ней они не признают за людей тех, кто не верит в их бога. То есть нас. Они приносят сюда свои поганые законы, поганые понятия. Если им дать волю, они захватят здесь все. Мы не должны этого допустить.
Матвей шагает к дому, на ходу снимая автомат с плеча. Он подходит к калитке, дергает за ручку. Она не открывается. Матвей отходит назад, разгоняется, выламывает дверь плечом. Начинает гавкать собака на цепи. Он стреляет в нее. Собака падает. На крыльцо выскакивает азиат в спортивных штанах и телогрейке. Парень в синей куртке прицеливается, стреляет. Азиат падает с крыльца. Матвей показывает парню большой палец. В доме слышны шум, крики. Матвей взбегает на крыльцо, остальные – за ним. Он заходит в дом. Слышен разговор на чужом языке, плач ребенка.
– Все мужчины – на улицу! Женщины, дети – собраться в одной комнате!
* * *Рассвело. С неба сыплется мелкий дождь. Члены коммуны стоят у крыльца. Парень в «аляске» держит, кроме своего «калаша», охотничье ружье с патронами. В доме – крики, детский и женский плач. У поленницы переминаются с ноги на ногу четыре азиата тридцати – сорока лет.
– Ключи от машины. – Матвей кивает на стоящий во дворе УАЗ.
Самый старший азиат роется в карманах куртки, находит ключи, отдает. Матвей кладет их в карман.
– Теперь – выстроились. Спиной к поленнице.
Азиаты начинают кричать:
– За что? Мы ничего не сделали! В чем дело? За что?!
Из дома по-прежнему слышен детский и женский плач.
– Вы конкретно, может, и не виноваты. Но всему пришел пиздец. Так что… – Матвей оглядывает своих ребят. – Ты, ты и ты. Приготовиться.
Парень в «аляске», парень в синей куртке и девушка в черном пальто становятся рядом, направляют автоматы на азиатов, снимают с предохранителя. Один азиат падает на колени. Другие причитают:
– Не надо… Пожалуйста… Не надо… Мы не виноваты!
– Огонь! – командует Матвей.
Раздаются очереди. Азиаты падают. На поленьях в поленнице – свежие пятна крови.
– Все в машину! – кричит Матвей.
* * *УАЗ останавливается у отделения полиции в районном центре – это одноэтажное здание из белого кирпича, с двускатной шиферной крышей и зарешеченными окнами. За оградой – полицейский УАЗ и «пятерка».
Матвей и его ребята, все с автоматами, выпрыгивают из машины, вбегают в отделение. Слышны автоматные очереди.
* * *У ограды отделения – несколько полицейских машин, две «скорые», «Урал» с ОМОНом, черный внедорожник Range Rover. У внедорожника стоит Завьялов, с ним – его замы: полковник Кутепов и полковник Нигматуллин.
– Сколько их человек? – спрашивает Завьялов.
– Точно неизвестно. Но если приехали на одном УАЗе, то десять – максимум. Я связался с Воронько – он уже выехал. Сказал, что, когда был там, видел около пятнадцати человек.
– Людей в эту блядскую секту отправили?
– Отправили.
– Какие потери личного состава?
– Тоже неизвестно. Очевидцы слышали автоматную стрельбу. Рации не отвечают. Эти отморозки говорят, что у них в заложниках пять сотрудников отделения.
