Руслан Белянцев - Дети проходных дворов
— Еще по одной? — спросил Макс, когда банка уже значительно опустела.
— Не, Макс, кончай, мы тут ляжем. И так по шарам дало нехило.
— Ладно. Закрываем баночку.
Макс и сам уже окосел. Глупо улыбается, глядя нам в глаза.
— Сейчас поиграем! — грозится он в сторону, где должна быть восьмая школа.
Мы начинаем двигаться дальше, и понимаем, что наши головы соображают, а ноги ходят плохо, и языки заплетаются. От этого нам становится весело, мы долго смеемся друг над другом. Парк наполняется весельем. Кроны огромных вековых деревьев над нашими головами покачиваются, дорога петляет и мы, пошатываясь, бредем играть в футбол.
Нужно ли говорить, что мы проиграли? Проиграли с разгромным счетом! Восьмая нас сделала по полной. Это оттого, что трезвых на поле было всего шесть человек из одиннадцати. Нам всем ввиду общей усталости пришлось принять участие в игре, заменяя друг друга без согласования с судьей. В один момент нас было 13-ть на поле. Но это мало помогало. Игра стала балаганом. Ширма удивлялся тому, почему игроки падают на поле, еще до того как мяч попадал в их ноги. Саня несколько раз ловил мяч руками, потому, что он летел в пустые ворота, в которых Макс, исполняющий обязанности вратаря, падал на покосившихся ногах. От этого нам заклепали еще и два пеналя, третий не забили только оттого, что противник не попал по воротам.
Ширма и наши трезвые футболисты поначалу злились, потом расслабились и воспринимали игру как стёб.
— Да, это был выдающийся матч, — смеялся Ширма, потом он спохватился и вошел в роль разгневанного учителя. — Вы, что выпившие, это все границы переходит? Ладно, главное участие. — смирился он. — но вы на следующий матч лучше не заявляйтесь в таком состоянии.
Мы и не заявились. Его отыграли за нас пацаны с параллели, трезвыми и в ничью. Что автоматически нашу школу от дальнейшего участия в чемпионате отстранило.
— Предлагаю двинуть ко мне, добить эту несчастную банку! — говорит после игры Макс.
— Ой, ё! Ладно.
И мы едем к Максу, его частный двор сегодня сильно пострадает от содержимого наших неокрепших желудков.
* * *— Завтра все идем в театр. Я вам билеты взяла. — радостно сообщает Константиновна.
— У-у… — как-то неопределенно реагируем мы.
— Саня, ты когда-то в театре был? — тихо спрашиваю я.
— Неа.
— И я не был. Может сходим?
— Ясень, что сходим, чего еще делать-то? — весело соглашается Санёк.
На улице оттепель. Заканчивается февраль. Снег почти весь сошел. Грязно, сыро и тепло. Тепло так, как это бывает в конце зимы, когда уже адаптируешься к холоду, и плюс три воспринимается как приход лета.
Черным вечером мы подтягиваемся почти всем классом к зданию нашего местного городского театра. Помимо нас, одинадцатиклассников, пришла еще небольшая группа учеников из девятых.
Я поднимаюсь по лестнице. Театр находится на втором этаже одного из наших ДК. На афише возле массивных дверей с тяжелыми бархатными портьерами написано название пьесы: "Чапаев".
— Это нам, что решили про гражданскую войну какую-то муть впарить? — удивляюсь я.
— Та, какая разница, хули нам! — веселится Саня.
— Ладно, Чапаев, так Чапаев.
У дверей две женщины в длинных юбках и классических белых блузах, поверх которых накинуты на спину и плечи пуховые платки. В здании почти не работает отопление, в батареях еле теплится жизнь. Женщины призывают нас к тишине. Этот провинциальный театр все равно по духу действительно похож на храм искусства. И мы притихаем. Девятые классы спускаются на улицу, чтобы там еще раз перекурить и покуражиться. Их по-видимому загнали сюда принудительно, угрожая двойками. И теперь их учительница уже сама об этом жалеет. Большинство из них уйдет после девятого и им вообще плевать на этот культпоход, лишь бы не испортили и без того неблестящие табеля.
По лестнице поднимается Кира и Анка. Мы киваем им головами, но не подходим. Мы с Кирой последнее время почти перестали общаться по совершенно непонятной для меня причине. Лишь изредка, будто заключая перемирие, мы созваниваемся, ища для этого весомый предлог.
"Нафиг, не бегай за ней, захочет — сама подойдет!" — грызет меня моя гордыня. Но глаза то и дело отыскивают лицо Киры. В какой-то момент мы пересекаемся взглядами, и нам становится обоим неудобно от этого. Как будто мы застали друг друга голыми врасплох. Откуда это у нас? Что с нами произошло? Почему мы так уперты в своей закрытости и не в состоянии сделать отношения проще?
Звенит звонок. Женщины приглашают нас пройти в зал, открывая перед нами двери.
Мы рассаживемся. Я рядом с Саней, Серёгой и Максом в пятом ряду. На галёрке шумно засели девятые. Наше многочисленное стадо девчонок, бухается под сцену на первый ряд. Константиновна никуда не садится, а наблюдает за нами, чтобы мы здесь не подвели ее.
— Вы, мальчики, сегодня как себя чувствуете? Что-то я запаха не слышу от вас! — шутливо намекает она на нашу любовь к атрибутике выпивона. — Молодцы! Хоть сегодня… — она уходит к первому ряду.
Помимо школьников в театре десяток обычных зрителей. Пожилая пара садится недалеко от нас.
Кира с Анкой занимают места возле выхода. Скорее всего для того, чтобы можно было незаметно улизнуть, если "Чапаев" будет скучным.
Но он пьеса оказывается совсем не о гражданской войне. Это очерк о семейной жизни пары средних лет. Это оказывается очень похоже на то, что я вижу в окнах напротив. Только вместе с картинкой присутствует звук. Как и положено каждой пьесе здесь присутствует и добро, и зло, и любовь, и измена. Пьеса занимает меня. Я даже забываю, что я в театре. Что где-то в темноте зала сидит Кира. И только глупый развязный смех девятиклассницы Тани, местной секс-знаменитости, напоминает мне о том, где я и рядом с кем. Под конец пьесы девятиклассники настолько устали от прекрасного, что стали разговаривать во весь голос, не обращая внимания на шиканье их учительницы и театральных женщин у дверей. Таня заливается смехом, как базарная баба, которую щиплет за титьки заезжий купец. Впрочем, примерно так оно и есть. Ее окружает несколько одноклассников и каждый из них, к ее удовольствию, трогает ее за что хочет. Мы тоже трогали когда-то Таню. Она была всегда рада. Но сегодня ее голос раздражает. Раздражает то такой степени, что я готов прирезать ее после спектакля и выбросить с моста в холодную реку. Почему-то мне стыдно за нее перед актерами. Хотя, те увлечены игрой и не подают вида, будто, что-то не так.
Спектакль оканчивается. Актеры выходят на поклон. Таня ржет, уже не сдерживая себя. Я вижу как один из ведущих актеров, печально качает головой. Я опладирую изо всех сил, чтобы заглушить истошный вой Тани. Занавес.
— А что, классное дело — театр! — подытоживаю я, выйдя на улицу. Саня согласно кивает головой и закуривает сигарету.
— Пока. — бросает нам мимоходом Кира и Анка и уходят под руку на остановку. Я провожаю их силуэты, пока они не скрывается за углом. Мне по настоящему жаль того, что мы с Кирой перестали общаться, но внутри уже прижилось ощущение, что ничего не изменить. Предательское ощущение. Сплетенное из собственной нерешительности и глупой мнимой фатальности.
— Пройдемся пешком? — предлагает Саня.
Мы идем по полночному городу. Сверху капает редкий уже весенний дождик. На улицах никого. И мы поем. И это так неожиданно здорово у нас получается. Без гитары, в два голоса.
"Уже поздно все спят и тебе пора спать.
Завтра в восемь утра начнется игра.
Завтра солнце встанет в восемь утра…" — Нам становится радостно от того, что так здорово это у нас получается, и что город спит и слышит наше пение, как часто слышали нечто подобное мы, когда по городу возвращались поздние компании из гостей.
"Только капля за каплей из крана вода,
Только капля за каплей из времени дни.
Ты пойдешь рубить лес,
А увидишь лишь пни"
* * *В самом начале марта я сижу в одном из дворов с Димкой и Саней. У нас гитара. Хотя никто в этот вечер не играет. Мы просто вяло общаемся.
— Привет! — здоровается с нами нарисовавшийся из темноты Джон.
— Привет. — довольно холодно отвечаем мы.
— А я тут мимо проходил, смотрю, вы стоите. В подвальчик так и не пускают?
— Забудь. Его уже нет. Тем более, мы даже не с этого дома. Это же Паша тут жил, он договаривался.
Джон переминаясь с ноги на ногу оглядывался по сторонам, а потом извеняющимся тоном просит в долг денег.
— Пацаны, вы мне случайно денег не долгонёте на недельку. Я отдам.
— Держи. — Димка протягивает Джону несколько бумажных купонов. Это новая валюта, или предвалюта этого периода, которая пришла на смену советскому рублю. Купоны скорее напоминают конфетные фантики, нежели деньги. Кажется, что их совсем просто подделать. И, наверное, тогда на этом разбогател ни один умелец народно-финансового творчества.
