Борис Виан - Пена дней
— Ты замерзнешь, — повторил Колен.
Он целовал ее и гладил по волосам.
— Почему я не встретила тебя раньше, чем его? Я так любила бы тебя. Но теперь я не могу. Я его люблю.
— Понимаю, — сказал Колен. — Я теперь тоже больше люблю Хлою. — Он поставил ее на ноги и поднял с пола платье. — Оденься, котенок, ты замерзнешь.
— Нет. И вообще, какая разница.
Она машинально одевалась.
— Я не хочу, чтобы тебе было грустно, — сказал Колен.
— Ты так добр ко мне, но мне очень грустно… Что-то я для Шика, пожалуй, все же сумею сделать.
— Иди к родителям. Они, наверное, хотят тебя видеть… Или к Исиде…
— Там не будет Шика. А мне незачем идти туда, куда он не придет.
— Он придет. Я схожу за ним.
— Нет, — сказала Ализа. — К нему нельзя войти. У него теперь дверь всегда заперта на ключ.
— Уж как-нибудь я к нему попаду. А может, он сам придет ко мне.
— Вряд ли. Он уже не тот Шик, что прежде.
— Да нет. Он тот же самый, — сказал Колен. — Люди не меняются. Меняются только вещи.
— Не знаю…
— Я провожу тебя. Мне все равно надо идти искать работу.
— Мне в другую сторону.
— Я провожу тебя хоть до подъезда.
Они стояли лицом к лицу. Колен положил Ализе руки на плечи. Он ощущал тепло ее шеи, а ее пушистые, вьющиеся волосы почти касались его кожи. Он провел ладонями вдоль ее спины. Она уже не плакала. Она как бы отсутствовала.
— Я не хочу, чтобы ты сделала какую-нибудь глупость, — сказал Колен.
— О, я не сделаю глупости…
— Если затоскуешь, приходи ко мне.
— Быть может, я еще приду.
Ее взор был обращен вовнутрь. Колен взял ее за руку. Они спустились по лестнице. Кое-где они оскальзывались на сырых ступеньках. Перед домом Колен простился с ней. Она стояла и глядела ему вслед.
LIV
Шик только что получил от переплетчика последний том и теперь поглаживал его, прежде чем поставить на место. Книга была переплетена в толстую гусиную кожу цвета небытия с вытесненным на ней именем Партра. Все тома обычного издания стояли на отведенном для них стеллаже, а все варианты рукописей, первые издания, наброски занимали специально для этой цели пробитые в стене ниши.
Шик вздохнул. Этим утром он расстался с Ализой. Он был вынужден ей сказать, чтобы она ушла. У него остался только один инфлянк в кармане, да еще валялся кусок сыра на кухне, к тому же ее платья занимали место в шкафу, где он хранил старую одежду Партра, которую книготорговец чудом ему добывал. Шик уже не помнил, когда он в последний раз целовал Ализу. Он не мог тратить время на поцелуи. Ему надо было срочно починить проигрыватель, чтобы выучить наизусть лекцию Партра. Если вдруг разобьются пластинки, он должен суметь восстановить этот текст от слова до слова.
Здесь были собраны все книги Партра, все, что когда-либо печаталось. Роскошные переплеты, надежно защищенные кожаными футлярами, позолоченные застежки, подарочные издания на голубой бумаге с широкими полями, нумерованные экземпляры, малые тиражи, напечатанные на липучке для мух и на туалетной бумаге верже, — всему этому была отдана целая стенка, разделенная на уютные ячейки, обитые замшей. Каждое сочинение занимало отдельную ячейку. На противоположной стене, сложенные сброшюрованными стопочками, хранились статьи Партра, ревностно вырезанные из газет и журналов, из несметного количества всевозможных периодических изданий, которые он щедро одаривал своим благосклонным сотрудничеством.
Шик провел рукой по лбу. Сколько времени прожила с ним Ализа? Колен дал ему инфлянки, чтобы они поженились, но ведь она на этом не настаивала, была рада тому, что могла его ждать. Она вечно ждала его, делила с ним жизнь и этим вполне довольствовалась. Но разве можно допустить, чтобы женщина оставалась с вами просто потому, что она вас любит? Он тоже ее любил. Поэтому он не мог ей позволить попусту терять время, раз она больше не интересовалась Партром. Как можно не интересоваться таким человеком, как Партр?.. Человеком, способным написать, что угодно, на какую угодно тему, и притом с такой точностью… Меньше, чем за год, наверное, Партр выпустит в свет свою Энциклопедию блевотины, и герцогиня де Будуар будет участвовать в этой работе, а значит, появятся новые рукописи невероятной ценности. До этого надо еще успеть заработать достаточно инфлянков, чтобы собрать необходимую сумму и вручить ее книготорговцу в виде задатка. Да, Шик не уплатил налогов. Но предназначенные на это деньги ему были куда нужнее для покупки экземпляра «Клоаки Святой голубки». Ализе, конечно, хотелось бы, чтобы Шик прежде всего уплатил налоги, и она даже предложила ради этого продать что-нибудь из своих украшений. Он не стал ее отговаривать и таким образом получил как раз столько инфлянков, сколько стоил переплет «Клоаки Святой голубки». А Ализа прекрасно обходилась и без колье.
Шик не решался выйти из дома: вдруг она стоит за дверью и ждет, когда он повернет ключ. Впрочем, это было маловероятно. Ее каблучки застучали по лестнице, будто молоточки по наковальне, и постепенно затихли. В конце концов Ализа ведь может вернуться к родителям и продолжать учебу. Не так уж страшно она отстала. Стоит ей только захотеть, и она в два счета наверстает пропущенные лекции. Но Ализа совсем перестала заниматься. Она была слишком поглощена делами Шика, готовила ему еду и гладила его галстуки. Ну, так он в конце концов вообще не уплатит налоги. Нечего бояться, что налоговый инспектор явится на дом взыскивать задолженность. Разве ему могут привести в пример хоть один такой случай? Нет, этого не бывает. На худой конец можно внести какую-то часть, скажем, один инфлянк, и вас оставят в покое на некоторое время… Интересно, платит ли налоги такой человек, как Партр? Вполне вероятно. Но с точки зрения нравственности похвально ли платить налоги и получить за это право быть арестованным потому только, что все безропотно платят налоги, и на эти деньги содержатся полиция и крупные чиновники. Это порочный круг, который надо разорвать. Пусть отныне никто не платит налогов, и тогда все чиновники умрут от дистрофии и войны больше не будет.
Шик снял крышку со своего проигрывателя, у которого было два вертящихся диска, и поставил одновременно две разные пластинки Жан-Соля Партра. Он хотел их слушать именно вместе, чтобы две старые идеи, столкнувшись, породили новую. Поэтому он поставил себе стул на равном расстоянии от обоих динамиков, голова его оказалась таким образом как раз в точке столкновения старых идей и автоматически обогащалась удивительным результатом этого столкновения.
С легким поскрипыванием корундовые иголки соскользнули с холостых витков на звуковые дорожки, и в ушах Шика зазвучали слова Партра. Он глядел в окно и видел, как над крышами домов, и там, и тут, поднимались огромные волюты синих дымов, чуть подсвеченные снизу красным, словно жгли бумагу. Он машинально отметил про себя, что красный заметно берет верх над синим, а звучащие из динамиков слова, сталкиваясь, вспыхивали ярким светом и убаюкивали его усталое сознание, суля тот полный покой, какой нисходит только на мшистой лужайке в мае.
LV
Сенешаль полиции{65} вынул из кармана свисток и, использовав его в качестве колотушки, ударил им в огромный перуанский гонг, который висел за его креслом. В ответ на всех этажах раздался топот кованых сапог, грохот следующих друг за другом падений, и шестеро лучших сотрудников кувырком влетели к нему в кабинет.
Вскочив на ноги, они похлопали себя по ляжкам, чтобы отрясти пыль, и вытянулись по стойке смирно.
— Дуглас! — выкрикнул сенешаль.
— Есть! — браво ответил первый сотрудник.
— Дуглас! — повторил сенешаль.
— Есть! — ответил второй сотрудник.
Поверка продолжалась. Сенешаль никак не мог запомнить фамилий своих подчиненных, и «Дуглас» стало для всех них нарицательным именем.
— Особое задание! — возвестил сенешаль.
Единообразным движением все шестеро разом схватились правой рукой за задний карман брюк, чтобы продемонстрировать боевую готовность своих двенадцатиствольных уравнителей.
— Руководить буду лично я, — продолжал сенешаль.
Он снова яростно ударил в гонг. Дверь распахнулась, и появился секретарь.
— Я отбываю, — сообщил ему сенешаль. — Особое задание. Блокнотируйте!
Секретарь исправно вытащил блокнот и карандаш и встал в стойку для служебных записей по форме номер шесть.
— Принудительное взыскание налогов у мессера Шика, с предварительной описью принадлежащего ему имущества, — диктовал сенешаль. — Незаконное избиение и публичное шельмование. Полная конфискация или даже частичная с нарушением неприкосновенности жилища.
— Записано, — доложил секретарь.
— Шагом марш, Дугласы! — скомандовал сенешаль.
