Н. Денисов - Арктический экзамен
— Это почему же?
— Яман там бродит…
— Это кто такой еще? — Черт, дьявол по-русски, по-вашему, называется.
— Ну, хозяин, не пугай, — рассмеялся Чемакин, — я партийный, в чертей не верю. Вот и Виктор — мой звеньевой — комсомолец.
— Э — э, начальник… Вижу, ты начальник Не смейся, он и партийных не жалует. Я тоже немного грамотешку кумекаю. Не ходи туда.
— Хозяин, понимаешь, хозяин, у нас задание от рыбзавода — разведать здешние озера. Вот мы в Нефедовке месяц ловили… Никто не тронул… Ямал! Правда, вчера опять за корягу невод зацепился. Мы поехали, остальные чинят. А завтра все снимемся — на Заболотное. Там жилье, говорят, пустует?
— Ешьте, ешьте, — потчевал старик. — Мяса у нас много, есть некому, ешьте. Да… Как же, пустует целая деревня. Побросали дома, за болота ушли. Жили, пока яман не стал шастать… А проехать просто. Верст, однако, шесть отсюдова. Перемело, правда, как проедете!
— Надо, хозяин, — удовлетворенный сговорчивостью старика, сказал Чемакин. — Думаешь, рыбку повыловим, себе бережешь, а?
— Нам се хватит, начальник, зачем обижаешь. Езжайте, коли так.
Разговор за столом стих. Молча пили кирпичный чай — густой, горьковатый, обжигающий. Старик поднялся, сказал, что вынесет коню воды. Вернулся, снова присел к столу. Чемакин с Витькой допивали последние чашки.
— Скажи, дедушка, правда, что ли, там яман бродит? — спросил Витька. — Легенда, наверное, какая-то?
Хозяин отер бороду, склонил набок маленькую голову.
— Не вру, паренек… Ну, слушайте на всякий случай. Было это несколько лет назад, когда яман больно шибко шалил в наших местах. Пойдет охотник в тайгу, не вернется, на озеро выплывет рыбак, лодка опрокинется. По ночам стучался в окошки, в двери скребся когтями, крыши разворачивал, в трубы рычал.
— Медведь, наверно, был, — воскликнул Витька.
— Медведя мы знаем. Обожди, парень… Дошло до того, что снялись люди, ушли за болота, счас спокойно живут… А слух-то прошел далеко, и заходит как-то в тот год ко мне ученый человек, из самой Москвы назвался. На лыжах шел, с карабином. Хочу, говорит, самолично узнать, что тут у вас за существо появилось. Может, как это… снеговой человек.
— Снежный, — радостно подсказал Витька.
— Так — так, — кивнул старик. — Я говорю ему, если хочешь идти, то иди, но не ночуй в той деревне у озера. Он посмеялся и ушел. А на другой день приходит — лица на нем нет, поседел весь волосом. А чуб смоляной был… Что, спрашиваю, видел? Видел, говорит. Хорошо, оружие с собой было, а то бы — конец!
— Интересная байка, — покачал головой Чемакин.
— А дело было так. Только устроился он ночевать в одном доме, печь затопил, смотрит — в окне другого дома огонек. Парень-то и жахнул из карабина по нему. Огонек метнулся, но не исчез… Темно уж на дворе-то… Смотрит, а огонек к нему направляется. Снег только хрустит, тяжело так ступает.
— Кто ступает? — не выдержал Витька.
— Кто его знает, кто? Ступает. Ученый этот выпалил еще раз, да, видать, промазал. Огонек — глаза это светились — уже возле дома, на угол лезет так хватко, что вмиг на крыше очутился. И давай плахи на потолке ворочать. Парень обойму выпалил, да все же попал, видать. Яман завизжал, кинулся с крыши в сугроб… До утра просидел ученый в карауле у окошка. Никто не шевелил его боле. Утром видит — на снегу лапы шириной с лопату и кровь… Вот какое дело-то! — закончил старик.
Во дворе, запирая за путниками ворота, он спросил Чемакина:
— Ружье-то есть с собой?
— Есть одноствольное.
— И то ладно… Ну, добрый путь.
— Благодарим за гостеприимство.
Тайга осталась позади, и розвальни оказались в продутом пустынном тюле. Из — под снега торчали чахлые елочки, хлипкие прутья, кованые полозья ударялись о скрытые под сугробами кочки.
Чемакин опустил вожжи, и Егренька, тяжело ступая по целине, все чаще останавливался. Пошли пешком. Вечерело. Ветерок стих. Снег неожиданно стал мягким и густым, наст ослаб и не держал уже розвальни.
— Иван Пантелеевич, — нарушил молчание Витька. — А вы верите старику… Тому, что он рассказал?
Чемакин задумчив, сосредоточен. Он слов но бы возвращает свои мысли от чего-то дальнего, своего:
— Слыхал я эту байку… Кто его знает? Может, и правда какая легенда, как ты сказал… Да. Что-то хитрил старик. Ты ничего не заметил?
— Нет, а что?
— Да ладно… Мне показалось, что на подворье еще кто-то был. Возле пригона лыжи стояли, снег на полозьях свежий. Добрый охотник не поставит так лыжи, обязательно снег сметет. А старик явно с утра не выходил из дома.
— Витька изумился словам бригадира. Его фантазия по-мальчишески лихорадочно заработала, придумывая самые неожиданные повороты из того, что сообщил Чемакин.
— Знакомый старик-то, — продолжал бригадир. — Но, давай, давай, — прикрикнул он на Егреньку. — Садись, Виктор.
Открылось совсем чистое поле, снег здесь выдули ветры. Егренька засеменил рысцой.
— Знакомый… Приходилось знать, когда в органах работал…
— В милиции? Следователем, наверно?
— Нет, я был участковым уполномоченным, старшиной, — сказал Чемакин. — Ну кое-что слышал о нем. Известная личность в округе была. Отсидел. Потом остепенился. Обосновался в тайге… Нет, плохого о нем больше не слышал.
— А вас он знает? — устроился поудобней Витька па сене.
— Вряд ли. Нет, точно не знает, — заключил Чемакин. — На худое сам не пойдет уж теперь, а выручать кого из бывших своих, пожалуй, может. Вон деревенька. Не боишься ямана? — бригадир улыбнулся. — Пожалуй, и нам придется заночевать, а утром посмотрим подъезд к озеру, и обратно. Как там наши, успеют управиться?
— Успеют.
— Думаю… Сашку с Анатолием Батраков попросил сена подвезти. Пусть помогут.
— Хороший он, Батраков, — сказал Витька. — Видели, сколько у него орденов?
— Нет, не видел, — хитро улыбнулся Чемакин. — А ты как сумел узнать?
— Он на свадьбу к Лохмачу и Наденьке заходил. Не помните?
— Да, Лохмач, Лохмач, — вздохнул бригадир, — отрезанный ломоть. Надо подмогу с рыбзавода просить, пусть пару человек подошлют. Ты-то не собираешься никуда от нас?
— Что вы, Иван Пантелеевич, — засмущался Витька прямоте бригадира и даже на холоде зарделся.
Деревня, о которой говорил старик, представляла жалкий вид. Давно заброшенные с десяток бревенчатых домиков зияли темными провалами окон. Покосившиеся заплоты угадывались за высокими сугробами, наметенными почти до крыш. С самих крыш висела оторванная ветрами тесовая кровля, поскрипывали расшатанные стропила. Похоже, что здесь шастал не только «яман», но прошелся более могучий разрушитель, не щадя, не жалея. Витька с замиранием сердца вглядывался в эти темные провалы окон, каждое из которых невольно таило страх, пробирающий холодом и жутью.
На ночлег выбрали маленькую избушку в полукилометре от этих домов, крепкую, поставленную много позже. Узкие окошечки избушки были целы. На подоконнике, по таежному обычаю, кто-то оставил спички и соль. Возле каминчика в углу — сухие дрова.
Пока Чемакин распрягал коня, поставив розвальни с заветренной стороны избушки, Витька растопил каминчик, принес с воза чайник, наполнил его снегом, подвесил над огнем. Снег быстро растаял, пришлось добавлять еще несколько раз.
Стемнело совсем. Уже не различались близкие дома, и только могучая стена кедрача, подступающая к самой сторожке, тихонько покачивала невидимыми ветвями. Где-то близко покоилось озеро, и Витька думал о том, что вот совсем скоро им обживаться здесь в глухом безлюдном месте. Он думал о Нефедовке, за эти недели ставшей совсем близкой и родной. Жаль уезжать. Он думал о том, что провожать их приплетутся все старики, повыползут из своих полузаметенных домов — может быть, пожалеют, что они уезжают, или молча проводят долгими взорами.
Наверное, приедет с молоковозом из Еланки Нинок и будет тоже смотреть удивленно и растерянно своими глазищами и скажет: «Приезжай, Витя, как-нибудь, здесь ведь близко». А он ответит: «Не знаю, Нина. Может быть, и приеду… Не знаю».
— Попоить бы коня, снег хватает, — прервал его мысли Чемакин, низко пригнувшись в дверях. Он достал из вещмешка банку тушенки. — Разогрей… Поужинаем, и на боковую. Утром рано подниматься.
Потом он принес из розвальней охапку сена, кинул на низкие нары, улыбнулся Витьке: ничего, мол, перебьемся ночку.
— Ого, да тут и фонарь есть, — поднял он к потолку взгляд, — молодцы, таежники, а то старик заливает — яман… Черт бы его побрал!
Избушка осветилась тусклым неровным светом. Возле каминчика было уже жарко, и путники, сбросив гуси, расстегнули полушубки, плотно поужинав, легли спать.
Ночью Чемакин проснулся, взял ружье, вышел из избушки. Обошел ее, тревожно прислушиваясь к ночным звукам. Было все так же тепло и тихо. Егренька мирно похрумкивал сеном, ткнулся в ладонь человека, шумно фыркнул ноздрями. Чемакин укрыл его гусем, подбросил сена. Занес в избушку хвороста, кинул в прогоревший каминчик, посидел у огня.
