Алекс Тарн - И возвращу тебя…
Место, куда он приехали, по вечерам традиционно использовалось для «кислотных» вечеринок окрестными любителями травки и «экстази». Так что полиция не должна была особенно удивиться найденному здесь трупу уголовника с перерезанным горлом. Драка из-за наркотиков, сведение мафиозных счетов — ничего необычного.
Полагаясь на Колькин опыт, Берл надеялся на быстрый исход схватки. Но осторожность никогда не помешает, и поэтому на всякий пожарный он держал наготове «глок» с навинченным глушителем.
Зной плыл над полем, над убранной бахчой, над апельсиновой плантацией, над жесткой листвой, свернувшейся от жары на горячих ветвях. Вокруг не было ни души: какому дураку придет в голову лезть в такое время дня на самый солнцепек? Внутри эвкалиптовой рощи тени почти не чувствовалось — хитрые деревья, казалось, держали ребром к солнцу свои и без того узкие серые листья. Пахло раскаленной пылью и дальним коровником.
Игорь стянул через голову футболку и обмотал ее вокруг левой руки. Берл с беспокойством наблюдал за его приготовлениями. Подлец явно умел держать в руках нож. Он вытянул вперед обе руки, слегка согнув их в локтях, и маленькими приставными шагами двинулся к Кольке. Тот оставался неподвижным. Он был почти на голову ниже ростом, так что у Игоря имелось изначальное преимущество в длине рук. Колька мог уповать только на быстроту и технику, и Берл искренне надеялся, что он знает, что делает.
Берл заранее угадал момент, когда Игорь сделает выпад. Атака выглядела слишком очевидной: прямой колющий удар в грудь с продолжением наотмашь. Колька скрутил туловище вправо, шагнул назад и ударил Синева в рот рукояткой ножа. Берл покачал головой: напрашивалось совсем другое. Колька мог бы закончить схватку гораздо более простым, режущим движением по горлу. То, что он предпочел, обычно делали только очень опытные бойцы и только тогда, когда врага требовалось непременно взять живым. Да и в этом случае бить следовало не в рот, а в висок, вырубая противнику сознание.
Колька просто преднамеренно дал Игорю еще один шанс. В скоротечном ножевом бою, где все обычно решается одной сшибкой, подобная игра является смертельно опасной. По сути дела, ему повезло, что Синев не довел до конца своего второго движения, а отступил, подняв руку к окровавленному рту и выплевывая выбитые зубы.
— Это тебе, чтобы ты на том свете не кусался, — сказал Колька.
— Коля, — предупреждающе крикнул Берл. — Кончай играться, слышишь?
— Отстань, Кацо, не мешай…
Колька ждал новой атаки, стоя на месте. Он продолжал свою игру со смертью: статичная позиция ножевого бойца всегда дает преимущество нападающему противнику.
Игорь переминался вокруг него, выбирая момент для решающего броска. Он уже понял, что враг специально отдает инициативу, что можно не остерегаться нападения. Враг презирает его. Враг снова предоставляет ему возможность ударить первым. Вот и замечательно… вот и хорошо… только теперь надо быть осторожнее, надо все рассчитать, как с сучками… например, поймать на противоходе… Он увидел, что Колька поднимает вверх обе руки, и в тот же момент стремительно бросился вперед, нанося колющий удар в живот снизу.
Колька сделал быстрый шаг навстречу, резко опустил скрещенные руки, блокируя удар, и сразу же резким движением вправо вверх располосовал Игорю бьющее предплечье. Тот охнул от боли и выронил нож, но на этот раз Колька придержал противника свободной рукой, не давая ему отступить. Его клинок продолжил молниеносную круговую траекторию справа к левому плечу, разрезая по дороге Игорево горло, и оттуда — прямым ударом в грудь, в сердце. Берл восхищенно цокнул языком. Все вместе заняло секунды полторы, не больше.
Игорь упал навзничь — как ему показалось, от сильного толчка. Надо было бы тут же вскочить и защищаться, но почему-то не хотелось. Вокруг быстро темнело, и он подумал, что все равно его никто не увидит. Ноздри щекотал знакомый с детства запах эвкалиптового масла — запах ингаляции, компресса, запах уютной необременительной простуды с колючим шарфом на шее, визитом врачихи и недельным освобождением от школы. Сейчас войдет мама с чашкой малинового чая, включит свет и спросит: «Тебе почитать, Игореша?» Он скосил глаза, чтобы рассмотреть ее получше, но мама почему-то шла не к нему, а от него, пошатываясь на фоне ночных дюн и держась за голову обеими руками. «Это не мама…» — подумал Игорь Синев, и эта мысль стала последней в его странной и страшной жизни.
Глава 7
— Да это прямо Елисейские поля какие-то… Правда, Коля? Ты как — бывал на Елисейских полях?
Колька молча кивнул. Движение на Тель-Барухе своей интенсивностью и впрямь напоминало городские улицы в час пик. С той лишь разницей, что час пик в этом лабиринте холмов, мусорных куч и грунтовых дорожек, зажатых между морем и прибрежным шоссе, начинался много позже, с наступлением ночи. Машины медленной красноглазой колонной втягивались в темную равнину, рискуя увязнуть, съезжали с асфальта в боковые ответвления, переваливаясь на колдобинах, огибали поросшие невысоким кустарником кручи.
Там, в раздираемой хлестким светом фар темноте, ждали своих клиентов песчаные проститутки Тель-Баруха. Они выходили из-за кустов, вставали со сломанных пластиковых стульев, а то и просто с земли. Дрожащие огоньки их сигарет мерцали, собираясь в кучки, подобно светлякам. Автомобили останавливались, медленно опускалось стекло, и ярко накрашенный рот принимался вести многозначительные переговоры относительно состава и стоимости услуг.
Берл свернул на грунтовку и почти сразу же наткнулся на группу, состоящую из нескольких девушек. Одна из них, высокая блондинка, затянутая в сложную кожаную сбрую, подошла и наклонилась к окну, держа на отлете дымящуюся сигарету.
— Привет, — сказал Берл по-русски.
— Привет, — она улыбнулась одним ртом, без участия глаз. — Если вдвоем, то со скидкой.
— А если только спросить?
Блондинка хмыкнула и облокотилась на дверь, далеко оттопырив зад.
— Смотря какой вопрос…
Берл достал полусотенную бумажку.
— Вопрос простой, красивая. Нам нужна одна твоя коллега. Она тут давно, больше десяти лет. Ветеранка, из Волгограда.
— Из Волгограда? — глаза у девушки внезапно приобрели осмысленное выражение. — Дай подумать… ага…
Она ловко выхватила банкноту из Берловых пальцев.
— Знаю одну такую. Шалашовка двадцатишекелевая. Ее все «Родина-Мать» называют. Как напьется, так начинает памятник изображать. Умора. А вам она зачем? Таким хорошим мальчикам нужны хорошие девочки…
— В следующий раз, ладно? — Берл вынул еще одну банкноту. — А пока расскажи, где ее найти.
— Это не здесь, родной… — промурлыкала блондинка, обогатившись еще на пятьдесят шекелей. — Езжай отсюда на север, вон к той гостинице. Сразу, как проедешь ее, поворачивай вдоль моря. Там наш… ээ-э-э… филиал.
— В гостинице?
Девушка рассмеялась.
— В песочнице, дорогой, в песочнице. Справа от дороги там обычно сидит такая здоровенная мегера по прозвищу Танки. Вот у нее и спроси — скажи, мол, от Нюськи. Она поможет. Только много денег ей не давай, а то помрет от счастья… — она прощально шлепнула ладонью по капоту и выпрямилась. — Приезжайте еще. Я ведь языком не только молоть умею…
Здание гостиницы торчало на фоне темного моря, напоминая одинокого часового, поставленного городом на этом единственном во всей округе диком клочке берега. Поставленного, да так там и забытого. Справа простиралась обширная кочковатая площадка для парковки, а за ней тянулось пространство холмов и куч строительного мусора, поросшее низким кустарником, пустынным вереском и грехом. Такое же, как на Тель-Барухе, только еще грязнее, меньше, хуже и, видимо, дешевле. На краю площадки в огромном мягком кресле с лопнувшей обшивкой и торчащими во все стороны кусками пожелтевшего поролона восседала женщина устрашающих размеров. Издали и в темноте ее возраст еще мог сойти за предпенсионный.
— Посмотри, Коля, — сказал Берл не слишком уверенно. — По-моему, это и есть Танки… как ты думаешь?
Колька усмехнулся.
— Какая Танки? Это ж целый Титаник.
— Во-во… а говорили, что он, вроде как, утонул. Наврали людям в Голливуде… А может ее недавно со дна подняли? Смотри, какая замшелая…
Берл остановил машину метрах в двадцати от кресла.
— Может, ты с ней и поговоришь, а? — предложил он без особенной веры в успех. — А то все я отдуваюсь.
— Не могу, — непреклонно ответил Колька. — Я, как Чапаев, языков не знаю. Она ж нерусская, сразу видно.
— Трус… жалкий трус… — вздохнул Берл. — Ладно, черт с тобой.
Он вышел из машины и двинулся к проститутке. С каждым шагом ему становилось все страшнее. В момент, когда Берл оказался, наконец, на подходящем для вежливой беседы расстоянии, он твердо знал, что еще никогда в жизни ничего так не боялся. Женщина-гора весом не менее чем полтора центнера молча взирала на него, выпятив вперед гладко наштукатуренный подбородок. Ее прическа напоминала стаю галок в полете. Одежда была скупо представлена черной шелковой комбинацией и парой стоптанных шлепанец.
