Михаил Нисенбаум - Почта святого Валентина
— Пристегнись-ка, — попросил он. — И ничего не бойся.
Он повернул ключ. Музыка завелась вместе с двигателем.
— Ты простыл? Закрой окно, — попросила Ульяна.
— Может, я растрогался.
Ульяна порылась в сумочке и протянула пачку салфеток. «Ей неприятно или она мне сочувствует?»
— Лишь бы не разболелся, — сказала она просто. — Во сколько начало этого «Чужого сада»?
— Без нас не начнут. — Студент-музыкант не отрываясь глядел на разгоняющуюся дорогу; теперь он и впрямь растрогался.
Деревья аллей, трамваи, гаражи, редкие прохожие проносились по сторонам пестрыми лентами, негромко играло что-то цыганско-аргентинское, машина была надежна, а мальчик очень мил и вовсе не походил на знаменитость. Ульяна глубоко вздохнула и вдруг почувствовала себя беззаботной.
Дома, ангары, рельсы, асфальт — все приметы города остались позади. Машина мчалась по парку — или по лесу, как будто это была уже не Москва. «Почему мы едем не в центр, а в лес?» — выскочил было неугомонный чертик беспокойства, но опять, как и в первый раз, события опередили чертикову тень.
Сергей остановил машину у высокого плетня и заглушил двигатель. В наступившей тишине были слышны пересвист птиц, травяное шевеление ветерка, кузнечики, иногда бас тяжелого шмеля. Где-то далеко призрачно качнулась сирена «скорой» и затихла, словно и не было ее. Но власть сельских звуков была ничто в сравнении с властью запахов. Пахло скошенной травой, подсыхающими ягодами шиповника, землей, парниковой огуречной духотой.
— Сергей! Куда ты уволок беззащитную девушку?
— В сад. Не забывай, у нас два билета.
— Я думала, это какое-то шоу.
— Я тоже… — Студент сам не знал, чего ожидать от этой поездки, и клял себя за излишнее доверие к Басистому. — Будем надеяться, ничего ужасного…
Не успел он договорить, как из зарослей подсыхающей травы вырос старикашка в стеганом артиллерийском шлеме и с охотничьим ружьем, буднично торчавшим из-за плеча. Сторож вовсе не походил на столичного жителя.
— Стой! Кто там? Кто, то есть, здесь? — дохнул дед.
— Свои.
— Извини, сынок, недослышал.
— СВОИ!
— А, ну-ну. Так идите отсюда подобру, понимаешь, поздорову.
— Сереж, пойдем! — шепотом сказала Ульяна Соловцу.
— Дедушка, у нас би-ле-ты! Ульян, покажи!
Девушка не понимала, как могут быть связаны билеты с плетнем, вооруженным пенсионером и кузнечиками, но послушно достала из сумочки две яркие полоски плотной бумаги. На каждой полоске была изображена пара улыбчивых красных шариков, напечатано «Билет» и что-то совсем уж непостижимое: Добро пожаловать в Чужой сад. Начало по прибытии. Время действия — 1 час 37 минут. И маленькими буковками внизу: Примечание. Все плоды запретны.
Мысли Ульяны Зоряновой пустились в пляс. Как может билет пропускать в чужие владения? Хотя не в свои же владения входить по билетам. Далее, как понимать эти «запретные плоды»? И что означает один час тридцать семь минут?
Тут она обнаружила, что дедушка ушуршал обратно в травяные заросли, надорванные билеты судорожно зажаты у нее между пальцами, а Сережа топчется в нерешительности, очевидно подумывая вернуться в город.
— Слышишь, как пахнет? — Она потянула его за рукав. — Ну давай уже! Время пошло!
Они свернули за угол, в плетне наметилась калитка, окаймленная плетями хмеля. «Это Ботанический сад?» — подумала Ульяна. Шпильки ее туфелек тут же вязли в земле, прикрытой светлыми опилками.
— Может, разуешься? — предложил Соловец.
Но разуваться она не стала, пошла по дорожке на цыпочках. Запахи! Запахи! Запахи! Глаза хотели во что бы то ни стало обнаружить их источники. По обеим сторонам дорожки поднимались в человеческий рост цветочные шпалеры — стены из багровых, желтых, белых, рыжих гербер, а из-за них выглядывали причудливые фигуры, тоже сплошь цветочные: светло-лиловый заяц, ведьма из черных и белых лилий, благоуханный поросенок — из мелких розочек. Ароматы гудели по-пчелиному. Из-за ограды казалось, сад невелик, но изнутри он выглядел нескончаемым. Живые стены плавно изгибались влево вместе с дорожкой, и вдруг царство цветов кончилось, словно несколько шагов изменили время года. Шпалера отяжелела иссиня-спелыми виноградными гроздьями и одуряюще пахла «изабеллой».
— Как думаешь, — Ульяна понизила голос, — тут можно только смотреть?
— Это же чужой сад. Тут ничего нельзя. Но у нас билеты, помнишь? Хочешь виноград?
— Хочу. Только надо бы…
— Здесь все чистое!
— Откуда ты знаешь?
— Просто чувствую. — Он сказал это наугад, сознавая огромность работы, проделанной ради них.
Ульяна осторожно сорвала ягоду — та была черной с боков и туманно-свинцовой на макушке — и быстро поднесла ее к губам студента. «Проверка», — хихикнула она, чтобы отвлечь его от ласковой сути жеста. Можно было остаться рядом с «изабеллой», но любопытство тянуло дальше, в глубины сада. Дорожка вдруг стала выпускать из себя извилистые тропинки-отводки. Куда бы парочка ни сворачивала, в каждом уголке она для начала ошарашенно переглядывалась.
И было чему удивиться! Пышное, как прическа растамана, дерево, усыпанное черешней, — от одного только несчетного изобилия ягод делалось весело: сколько ни рви с ветки, все равно не убавится.
— Всю жизнь мечтала поесть черешни с дерева! Можно?
— Только попробуй!
— А чего сам лопаешь?
— Не могу удержаться.
— Ну и я тогда не смогу. Сереж! — Она обращалась к нему протяжно-вопросительно, как к старшему. — У меня маленькие брат и сестра, я тебе не говорила. Можно будет немного им повезти гостинцев? А?
— Сделаем.
Прохладные брызги хлестнули по ногам — фонтанчик плясал между грядок, вертя плетями сверкающих струй. Но куда холодней окатило, когда рядом с ажурной скамейкой обнаружилась пара литых резиновых сапог огромного размера. Ульяна застыла на месте:
— Тебе не кажется, что мы здесь не одни?
Соловец оглянулся по сторонам и молча протянул девушке медово-зеленый плод, растрескавшийся от спелости.
— Это еще что?
— Винная ягода. Инжир. Никогда не ела?
— Сушеный ела. Но он не такой совсем. Непохоже. Слушай, давай отсюда…
— Откуси и загадай желание!
— Мм… — лицо ее просияло удовольствием, — ну хорошо… Желаю еще инжира!
За очередным поворотом на садовом столе оказалась кофейная чашка, в пепельнице дымилась непогашенная сигарета. Кто-то здесь был — рядом, может быть, в шаге от них. Ульяна беспокойно огляделась, но увидела только новые дары райского сада. Бугристые груши, янтарные сливы, оранжевую мушмулу… А на этом дереве плоды и вовсе невиданные — огромные, ярко-зеленые, с желтыми макушками, красной лаковой кожурой… Что такое! Вот один плод раскрылся, расправил крылья и оказался попугаем, сердито прокричавшим что-то картавым голосом.
— Попугаи на свободе? Мы вообще-то где? О! Вон какая веточка! Сережа, достанешь?
— Достану, конечно. Подставляй! — И в Ульяну полетели ягоды — в ладони, на плечи, в волосы.
— Ах ты гад! Ну погоди. Сейчас я… Где у них тут дыни или свекла какая-нибудь! Получай, свиноферма! — Она хохотала и кидала в него сливами, сорванными цветами, пучками травы.
Вдруг, чего-то испугавшись, фрукты-попугаи, хлопая крыльями и вереща, начали падать вверх.
— Вы это… Стой! Стой, кому говорят! — раздался грубый окрик в глубине сада.
— Карпыч, ты чего, дуралей! — донеслось с другой стороны, из-за шпалер. — Положь ружье, пока беды не наделал!
Где-то совсем близко зашуршали листья.
— Вот сейчас я научу кого-то вторгаться во владения! Уж они у меня попомнят, — пропел тенор справа. — А ну-тко выбирайтесь отсюда, пакостники!
Ульяна взвизгнула, подхватила в одну руку туфли, другой вцепилась в рукав Соловца, и они понеслись сквозь хлещущие ветки и запахи, взметая золотистые фонтанчики опилок.
— Стой! Стой, чумовая! — За спиной раздался оглушительный выстрел.
— В мякиш сомну! Сотру в какао-порошок! — проревел пьяный баритон, и вновь грянул выстрел.
Что-то мягкое, шелковистое защелкало в воздухе и настигло бегущих, путаясь в волосах и щекоча шею: сотни мотыльков обрушились на парочку, сбились в голубую стайку и прянули куда-то вбок.
— Мы по билетам! — истерически хохоча на бегу, пыталась крикнуть Ульяна преследователям.
— По расхитителям частной собственности прямой наводкой… Огонь! — прогнусил тенор.
Треснуло из ружья, и на беглецов невесть откуда обрушился теплый ливень розовых лепестков.
— Скорей, в машину! — выкрикнул Сергей. — От винта!
Верный джип рванул с места, а в заднее стекло застучали, зашуршали «белочки», и «мишки в лесу» — шрапнель последнего выстрела. Оглянувшись, Ульяна успела разглядеть три удаляющиеся фигуры: мужчину в пиджаке на голое тело и в голубых кальсонах, толстую бабу в соломенной шляпке и давешнего прожженного стариканчика — все трое грозно потрясали вилами, ружьем, невесть откуда взявшимся бразильским флагом и что-то кричали им вслед.
