Сяолу Го - Краткий китайско-английский словарь любовников
Включаю радио. Прогноз погоды — как всегда, очень важный. Диктор говорит таким опечаленным голосом, как будто только что узнал, что Англия проиграла футбольный матч:
«До конца дня сохранится облачная погода, дождь продлится большую часть уик-энда. Сохраняется небольшая вероятность кратковременного появления солнца, так что будем надеяться на лучшее…»
Да. Будем надеяться на лучшее.
Я мою все грязные чашки и тарелки, подметаю пол и прислоняю твои скульптуры к стене. Бросаю все твои носки и пропотевшие рубашки в стиральную машину. Прибираюсь на твоем столе. Потом сажусь и начинаю ждать.
Когда на улице становится совсем темно, ты возвращаешься домой с компанией друзей. Ты обнимаешь меня и говоришь «привет» точно так же, как сказал бы какому-нибудь из них. Потом все рассаживаются, начинают курить, пить чай, шутить непонятные английские шутки и смеяться. Я так и не научилась понимать шутки. И еще я знаю, что ты терпеть не можешь табачный дым, но сейчас разрешаешь своим друзьям курить по всему дому. Дружба. Достопочтенный термин.
Я пытаюсь присоединиться к разговору, но ничего хорошего из этого не выходит.
Твои друзья говорят об операциях по перемене пола. У одной женщины очень много косметики на лице и длинные вьющиеся светлые волосы. Но есть в ней что-то странное, она почему-то выглядит как-то по-мужски. Возможно, она раньше была мужчиной. Боже, откуда мне знать.
Она эксперт в этой области:
— Он вполне уверен, что хочет сделать операцию? Тогда, милый мой, он должен делать ее в Штатах, уж поверь мне. Я могу дать ему всю нужную информацию и рассказать о ценах.
— А в самом деле, сколько это стоит? — не терпится узнать одному из твоих друзей.
— Ну, доктор Бронштейн берет 7750 долларов, а «Хирургический центр» — три тысячи… но на самом деле приходится выкладывать еще чертову кучу денег за всякие другие услуги. Анестезия стоит семьсот баксов…
— Ну ни хрена себе! — говорит любопытный друг.
— Расскажи поподробнее о самой операции, — просит другой.
— Это, надо сказать, довольно сложный процесс. Хирург должен создать вагину и обеспечить максимально возможную чувствительность и ей, и клитору, при этом оставив минимум рубцов…
Я режу морковь и пытаюсь следить за разговором. Морковь очень твердая.
Я слушаю, слушаю, слушаю. Слушаю очень внимательно, даже перестаю резать морковь. Но в конце концов совершенно теряю нить. Я в этом кругу посторонняя, отрицать это невозможно. Я всего лишь чья-то жена-деревенщина. Мне одиноко. Мне хочется одного — поговорить с тобой наедине. Я чувствую, что ожидание, копившееся во мне все путешествие, уходит в никуда. Меня начинают одолевать горькие мысли. Сомневаюсь, что мое пятинедельное отсутствие в этом доме хоть как-то на тебе сказалось.
Пока они продолжают свою беседу о смене пола, я говорю тебе, что потеряла свой рюкзак и все твои карты. Ты говоришь: ничего страшного, тебе они больше не нужны.
Один из твоих друзей услышал наш разговор и понял, что я только что вернулась из Европы.
— Так значит, ты была в Дублине?
— Да.
— Ну и как там?
— Хорошо.
Другой друг спрашивает:
— А в Париже?
— В Париже тоже хорошо.
Третий:
— А в Венеции понравилось?
— Да.
— Это хорошо.
Вот так, значит, и разговаривают англичане? Если да, то я теперь тоже стала немножко англичанкой.
Наконец все уходят. Только табачный дым плавает под потолком, да на столе остались пустые стаканы. Вот мы и остались наедине, лицом к лицу.
Ты ставишь чайник на огонь и садишься напротив меня.
— Ну, как ты, милая? Не хочешь ли чашечку чаю?
— Нет.
— Точно?
— Да. Если хочешь, пей. Мне не хочется.
— Хорошо.
Ты смотришь на меня и изучаешь выражение моего лица.
— Ты любишь множество людей, а я люблю только тебя, — говорю я. Мне больно говорить. Но я хочу подвести разговор к главной теме.
— В чем дело? Неужели ты думаешь, что я тебя не люблю?
— Я не чувствую той близости, что была между нами раньше.
— Почему?
— Не знаю. У меня появилось ощущение, что я не очень-то тебе нужна, и никогда не была нужна по-настоящему. Не знаю, зачем я вернулась.
— Что ты хочешь этим сказать? Ничего же не изменилось. Я тот же, что и раньше.
— Но я чувствую, как ты холоден. Мы так долго не занимались любовью, а ты даже не поцеловал меня, когда вошел в дом. Я так по тебе скучала, я каждый день, когда только могла, писала тебе электронные письма, а ты сколько писем мне написал? Ты знал, что я сегодня приеду, и все равно привел своих друзей. Разве ты не хотел остаться со своей любимой наедине? Или дружба для тебя важнее, чем любовь?
Я очень разозлилась. Моя злость разлетелась по всему дому.
— Конечно, я люблю тебя. Но это не значит, что мне нужно бросить друзей. Мне кажется, ты немного эгоистична.
— Спасибо! Да, я очень эгоистичный человек. Я настолько эгоистична, что хочу спокойно провести вечер наедине с любимым мужчиной после пяти недель разлуки!
Я пытаюсь сдержать свою ярость. Кто знает, что я еще могу наговорить. Но я знаю, что ты за время моего отсутствия ни с кем не занимался сексом — это я сделала гадость. Мне ли тебя винить? Но в то же время я очень разочарована в тебе.
— Мне кажется, я вообще для тебя не важна! — кричу я.
И ухожу в ванную. Пускаю воду. Раздеваюсь. И смываю с себя всю эту пыль.
Ночью, когда мы лежим рядом, я чувствую, что мы отделены друг от друга. Мы больше не одно тело. Я чувствую это впервые. Большое самолюбивое эго отделяет себя от моего тела и смотрит на твое. Даже когда мы занимаемся любовью, даже когда твое тело глубоко входит в мое…
Нас, китайцев, учат употреблять слово «я» пореже. Старые товарищи могут сказать: как ты можешь все время думать о себе, а не о других и не обо всем обществе?
«Я» противостоит понятиям «группа» и «коллектив». «Я» — враг Коммунистической партии. В средней школе нас учили, что «человек, достойный восхищения», должен забыть о себе и не должен удовлетворять только свои потребности.
Помню, как в средней школе весь класс по пятницам водили в дом престарелых. Это было большое заведение для одиноких старых людей, но брошенных детей тоже отдавали туда. Это всегда были только девочки — девочки, найденные в мусорных контейнерах или просто на улице. Там была большая комната, где спало множество крошечных младенцев. Мы приносили из дома мыло и тазики, чтобы стирать пеленки и одежду. У некоторых младенцев-девочек были странные белые пятна на коже и белые волосы. Нам сказали, что у них какое-то особенное кожное заболевание. Мы боялись к ним прикоснуться, потому что думали, что тогда наша кожа тоже побелеет. А у двух младенцев были телесные изъяны. Их пальцы были как бы склеены, а одна нога скрючена, как лиана. Я была насмерть перепугана. Но эти визиты научили нас понимать скорбь и страдания других людей; понимать, какие мы счастливцы по сравнению с этими несчастными.
Но здесь, в этой старой дождливой капиталистической стране, «Я» — это все, это изначальная движущая и созидающая сила. Искусство, бизнес, мода, общественное устройство, — всё здесь покоится на этом «Я». Связь между миром и «Я» очень сильна. «Я» чрезвычайно успешно работает.
аборт
abortion (сущ.) — операция по прерыванию беременности; разг. нечто гротескное, нелепое.
Месячные не начались. Я жду неделю, потом другую. Ни одной капли крови. Одним тусклым утром я решаю пойти в аптеку и купить тест на беременность. Когда я возвращаюсь, тебя нет дома. Я должна выяснить самостоятельно. Появляется голубой плюс: тест положительный.
Держа положительный тест в руках, я понимаю, что не знаю, твой ли это ребенок. Действительно не знаю. Снова смотрю на плюс и чувствую себя грязной. Хочется вымыться.
Я жду весь день, пока ты придешь. Вечером сообщаю тебе о своей беременности. Говорю, что мне нужно пойти в больницу и сделать аборт. Как можно быстрее. Удивительно, но ты ничего не говоришь. Ты даже не спрашиваешь, когда это случилось, даже не спрашиваешь, твой ли это ребенок. Ты только грустно смотришь на меня, и я начинаю плакать. Ты крепко обнимаешь меня.
Пять дней спустя ты отвозишь меня в клинику в Ричмонде на своем разбитом белом фургоне. Мы останавливаемся на заправочной станции. Я спрашиваю, далеко ли еще ехать. Нет, не далеко, отвечаешь ты, скоро приедем. Твой фургон стар, но все-таки не совсем еще развалюха. Шоссе. Столько машин. Столько светофоров. У меня кружится голова, все вокруг кружится. Я не знаю, что ты думаешь об этом может быть твоем ребенке. Все, что я знаю, это то, что ты крепко держишь меня за руку, отпускаешь только чтобы сменить передачу. Я чувствую, что ты единственная надежная опора для меня. Ты моя жизнь.
