Тоби Литт - Песни мертвых детей
— Теперь все по-настоящему, — говорит Эндрю. — Я не позволю мелюзге вроде тебя все испортить.
И тут я понимаю, что Питер спекся.
Но у Эндрю хватает ума не позволить мне довести Питера до дома. Мы сопровождаем его оба. Питер молчит. Я посматриваю на него и надеюсь, что дождь смоет следы слез.
Мы наблюдаем, как он входит в дверь.
Мы знаем, что он сделает, как только окажется дома. Он поднимется к себе в спальню, сядет на кровать, выпьет апельсинового сока и будет читать книгу про динозавров.
Мы с Эндрю переглядываемся; наши светлые волосы потемнели от дождя. Мы знаем, о чем думает каждый из нас. Мы читаем мысли друг друга. Мы думаем о мести. Эндрю знает больше фактов и знает их подольше меня, но я вижу глубже и вижу то, что плавает в самой глубине. Эндрю хочет отомстить быстро. Сделать что-нибудь тривиальное. Пожар. А мне хочется идеальной мести. Причем мести, которая сойдет нам с рук. В этом главное отличие между нами.
— До свидания, — говорим мы.
Домой мы бежим каждый своей дорогой. Я спрашиваю себя, что Эндрю замышляет. Я знаю, он тоже спрашивает себя, что замышляю я.
Следующие несколько дней мы встречаемся, но ничего не обсуждаем. Думаем мы только об одном. Каждый из нас думает сам по себе, и все же он не самостоятелен в своих раздумьях.
Нам нравится жить среди взрослых, во взрослом мире. Все остальные учатся в школе.
Некоторые взрослые спрашивают, почему мы не в школе, и, если они при этом возмущенно кривятся, мы выкладываем, почему.
Потому что на прошлой неделе умер наш лучший друг.
Мы не считаем, что предаем Мэтью, дразня его смертью взрослых. Мы знаем, он бы сказал нам, что хочет именно этого, — если бы сумел.
Когда кто-то наконец нарушил молчание, оказалось, что сделал это Питер — к изумлению остальных. Это очень странно. Прежде Питер трусил. И Питер удивляет нас не последний раз.
День не дождливый, но ветреный. Мы приехали на велосипедах к Форту Деревá. Причем мы выбрали путь через Холм, а не по Костыльной улице.
Мы сидим вокруг маленького костра. Сырые ветки трещат и чадят черным дымом.
Питер говорит громко и внятно.
— Я вот думаю, — говорит он. — И еще читаю.
Эндрю уже скучно.
— Книги, — говорит он. — Что можно узнать из книг?
— Что, Питер? — спрашиваю я.
— Вы знаете мою любимую книгу.
Он лезет в ранец
— Про динозавров? — спрашиваю я.
Питер улыбается, он доволен. Но вообще-то мы оба знаем. Просто Эндрю не говорит. В руках Питера появляется книга в синей обложке. Он сохранил даже суперобложку, всю в трещинах. Он хранит ее отдельно, в ящике стола, она сплошь заклеена скотчем. Книгу про динозавров Питер всюду таскает с собой. Даже когда едет на каникулы.
Питер откидывает обложку, и я вижу, что на первой странице перечислены все места, где он побывал: Корнуолл, Девон, Суффолк и снова Корнуолл.
Питер читает название так, словно это самая важная в мире вещь.
— «Смерть динозавров: научное исследование и объяснение» доктора Тедди Шокросса, ЧКГО (член Королевского геофафического общества). С размышлениями об эволюции. Тридцать вклеек
Эндрю говорит:
— Мы всё об этом знаем.
То, что Эндрю называет «помешательством на динозаврах», прошло у него много лет назад. К динозаврам он потерял интерес, как только отец помог ему собрать все карточки из коробок с чайными пакетиками «Пи-Джи-типс».
В младших классах Питеру так хотелось заполучить бронтозавров Эндрю, что он даже поэтому напросился в Команду. (Тогда она еще не называлась Командой.)
— Нет, вы только послушайте, — говорит Питер. Его пальцы ищут нужную страницу. — «Одним из динозавров, хуже всего приспособленных к изменившемуся климату, был бронтозавр. Это крупное, неуклюжее животное, длина которого порой превышала сорок футов, а вес — тридцать тонн, большую часть жизни проводило, наполовину погрузившись в воду. Его любимой средой обитания были болота, весьма распространенные в юрский период. Обладая длинной изогнутой шеей, увенчанной, как у дельфина, дыхалом (на голове), бронтозавр мог при необходимости почти полностью скрываться под водой. Этот прием был особенно удобен, когда требовалось избежать встречи с ужасным тиранозавром (см. следующую главу). Питание бронтозавра состояло в основном из растительной пищи: ползучая водная растительность и листья деревьев, растущих у воды. По некоторым признакам можно предположить, что у бронтозавpa, как и у жирафа, длинная шея возникла для того, чтобы он мог доставать до более высоких листьев и до более глубоких водорослей. Возможно, самой примечательной чертой бронтозавра, помимо необъятных размеров (ни одно животное сходного веса не ходило по земле ни до, ни после), была его непроходимая тупость. Имея тело настоящего титана, он располагал мозгом, размер которого не превышал обычного цыпленка. Кроме того, к его недостаткам следует отнести и рудиментарно развитую нервную систему».
На некоторых словах Питер запинается.
— «Недавние научные исследования показали, что нервные импульсы необычайно медленно передавались в организме бронтозавра: если отрубить ему самый кончик хвоста, это неуклюжее животное не будет ничего чувствовать еще целых три минуты».
Я видел, что Эндрю изнывает от скуки до такой степени, что готов силой заткнуть Питера. Но мне вовсе не было скучно: я понимал, что Питер хочет сказать. Я даже предвидел, что он скажет под конец.
— «С учетом столь серьезного недостатка — тупости, не имеющей аналогов у других существ, — вряд ли можно удивляться, что бронтозавру, после катастрофических событий, описанных в главе 10, было суждено вымереть одному из первых. Когда земля затряслась, воды отступили, температура повысилась, небо потемнело, выжили лишь самые мелкие животные, сумевшие приспособиться. Медлительность и размеры сделали бронтозавра символом целого рода невозможных животных. Единственное существующее ныне животное, которое может сравниться с бронтозавром и ему подобными, — это синий кит. Возможно, они тоже когда-нибудь заплатят эволюционную цену за свои гигантские размеры, сочетающиеся с крошечным интеллектом. Великолепный скелет бронтозавра выставлен для всеобщего обозрения в Большом вестибюле Музея естественной истории в Лондоне. Смотреть на него можно только с благоговейным ужасом. Требуется большое воображение, чтобы поверить, будто такие гиганты действительно существовали. При этом условия их вымирания были те же самыми, что и причины доминирования Homo erectus и, в конечном счете, Homo sapiens, то есть нас».
Когда Питер замолкает, Эндрю минуту ждет, затем говорит:
— Если бы мы скучали по школе, мы были бы сейчас там.
— Есть еще один отрывок, — говорит Питер. — Дайте мне его прочесть, и тогда я все объясню.
Эндрю достает из костра палку и пристально рассматривает оранжевое пламя.
— Ладно. Но только не слишком долго.
Питер находит еще одну страницу, почти в самом конце книги. Голос его звучит гулко и громко, отражаясь от стволов деревьев:
— «Итак, мы видим, каким образом происходит эволюция. Дарвин определил ее как «выживание наиболее приспособленных». Те организмы, которые утратили способность меняться, приспосабливаясь к новым условиям, неизбежно и быстро вымирают. Катастрофа, в чем бы она ни заключалась, обусловила гибель динозавров. Но мы не должны скорбеть по их кончине. Вымирание не просто характерно для Природы, это сама Природа. Ибо без исчезновения нет обновления. Без упадка не бывает прогресса. Без смерти — жизни. Без гибели динозавров не возникла бы сама человеческая раса. Дарвиновская теория эволюции, возможно, величайшее открытие величайшего века открытий, — это модель, с помощью которой можно понять сегодняшний мир. Если мы хотим выжить, мы должны постараться, чтобы именно мы, а не какое-то другое создание были наиболее приспособленными».
Питер закрывает книгу. Он смотрит на Эндрю, пытаясь угадать его реакцию. Я тоже.
Тем, кто не знает Эндрю, может показаться, будто он тычет палкой в костер от скуки.
Но мы с Питером знаем Эндрю лучше всех на свете и видим, что с ним происходит на самом деле. Эндрю всегда такой скучный, когда глубоко задумывается или принимает тяжелейшие решения. Он морщит лоб. Губы поджаты. Одно веко слегка подергивается.
А еще через миг его рот кривится, съезжает на одну сторону. Раз. Другой. Он делает быстрый вдох, затем с шумом выпускает воздух. Звук такой, словно пернула утка. Потом губы Эндрю обмякают, и он «пердит» уже погромче И наконец он харкает в костер, в самую его сердцевину.
— Они динозавры, — говорит он. — А мы катастрофа.
— Именно, — говорит Питер. — Я знал, что ты поймешь. Как я раньше этого не замечал, просто не знаю. Как только я понял, мне все показалось таким очевидным. Они — динозавры, мы — катастрофа.
