Митч Каллин - Страна приливов
— Здесь больше не взрывают, — сказал он.
Потом он взял руку Барби и, словно указателем, ткнул ею в направлении самого дальнего от нас края каменоломни, на утес, вершину которого опушала чахлая рощица мескитовых деревьев.
— Вон за теми деревьями, вот где они сейчас. Взрывают там новую грохочущую дыру, но там нет ни океана, ни даже медуз.
Только он успел это сказать, как раздался взрыв, земля вокруг завибрировала, точно от удара грома, скала под нами закачалась, внутренности у меня в животе затряслись. Диккенс уткнулся лицом в сгиб руки, а я прикрыла ладонями уши, не отрывая взгляда от далекой рощицы и ожидая, что вот сейчас из-за деревьев вырвутся клубы пламени и обломки полетят вверх. Вместо этого мне показалось, что мескитовые деревья вдруг разлетелись на осколки, — это целая стая каких-то черных птиц сорвалась с веток и с громкими криками взмыла в небо; словно сердитое облако, они покружили над утесом, то взлетая, то снова опускаясь все разом, и наконец, когда грохот взрыва стих, вернулись на свои насесты.
Я медленно опустила ладони, прислушиваясь к резким крикам птиц.
— Сумасшедшие какие-то, — сказала я. — Они, наверное, спали, когда раздался взрыв. Им надо отсюда улетать, а то гром их прикончит.
И тут я вспомнила рассказ отца о том, как он убивал скворцов, когда был маленьким мальчиком. То же самое делали все его двоюродные сестры и братья. И бабушка тоже. В их городе все убивали скворцов.
— А все потому, что они срут повсюду, — говорил мой отец, — и шуму от них не оберешься. Да и вообще убивать их было весело, мне нравилось. За каждую птицу, которую нам удавалось поймать и придушить, мы получали по десятицентовику. Как-то раз почти пять долларов заработали, а на них в те дни жвачки и сухариков можно было купить целую уйму.
Это называлось Ежегодной Облавой Грохочущих Кастрюль.
Мужчины, женщины и дети высыпали на улицы города и шли по ним из конца в конец, колотя ложками по горшкам, кастрюлям и крышкам от мусорных ведер, чтобы напугать скворцов. От этого грохота птицы взлетали и часами оставались в воздухе, кувыркаясь над головами людей и ища тихое местечко, чтобы приземлиться, но его не было, и они кружили в воздухе, пока крылья не отказывались им служить, и тогда, измученные, они камнем падали вниз. Скворцы шлепались на землю, врезаясь в мостовые и тротуары, их тела устилали дворы и крыши домов. И тогда мой отец, его кузены, бабушка и все остальные пускали в ход ложки, как будто то были молотки.
— Тем, которые еще дышали и пытались взлететь, — рассказывал отец, — мы расплющивали головы. Иногда мы давили их ногами, а бывало и такое, что череп уже расколется, а крылья еще долго продолжают хлопать.
Моя мать терпеть не могла эту историю. И я тоже.
— Диккенс, мой папа убивал птиц. Это значит делать вот так.
Но он не обратил на меня внимания.
— Вот это грохнуло так грохнуло, — сказал он.
Потом он перевел глаза на кукольную руку и пристально смотрел на нее с минуту, вдавливая большой палец в пластмассовую плоть.
— У меня есть тайна, — выдавил он наконец.
— Какая?
— Только если я тебе скажу, ты никому не говори, ладно? Если Делл узнает, она меня убьет, и тогда у меня всегда будут одни неприятности.
— У меня тоже есть тайна.
Он посмотрел на меня.
— Расскажи сначала ты свою, а потом я свою, ладно?
— Ладно.
Мы оба уселись на утесе, подобрав под себя ноги, как индейские вожди. Потом я зажала Стильную Девчонку в кулаке, чтобы она не подслушивала. И прошептала ему свою тайну: сказала, что он — мой дружок, а я — миссис Капитан и что мне нравится в шутку целовать его губы.
— А-а, — сказал он, — моя тайна другая. У меня в комнате спрятан динамит, и для меня это очень плохо.
Динамит. Целых две шашки. Он нашел их в новой грохочущей дыре.
— Я обо всем тогда забыл, — сказал он, — и о том, что воровство до добра не доводит. Так оно и будет, вот почему это тайна.
— Я хочу посмотреть, — сказала я.
Он вздохнул и изобразил губами куриную гузку.
— Ну, не знаю, может быть, завтра, когда Делл поедет в город. Не знаю. Когда она уезжает, я остаюсь за старшего, так что могу сам о себе позаботиться, если надо.
— Покажешь, тогда поверю, — сказала я. — Покажешь, тогда оставляй руку себе, в подарок на день рождения.
Тут он должен был улыбнуться, но его лицо осталось неподвижным. Он снова посмотрел на руку.
— А как ее зовут?
— Арми, — ответила я.
— Это мальчик или девочка? Лучше бы девочка.
— Это мальчик.
— А ты откуда знаешь?
Я взяла руку и зажала ее между ног так, чтобы крохотная конечность торчала наружу, как эти штуки у мальчиков.
— Это еще ничего не значит, — сказал он.
— Значит, значат. Это одна штучка. У тебя такая тоже есть, я знаю. Я ее видела, когда мы целовались. Я видела, как она растет.
— Ничего ты не видела. Врешь ты все. У меня ее нет.
И он качнулся вперед, сложив руки поверх плавок. Поднялся легкий ветерок, взвихрил пыль и припорошил нас каменной мукой.
Я положила кукольную руку на его левое колено.
— Диккенс, я хочу взглянуть на динамит.
— Может быть, завтра, — сказал он, — когда Делл в город поедет. Не знаю.
— Но ведь ты же мой дружок, — сказала я.
— Я не знаю, что это такое, — ответил он, стащил с головы парик и бросил его мне на колени. — Пойду-ка я домой лучше.
«Я люблю тебя, — подумала я. — Мой дорогой, мой милый капитан».
И на вершине утеса над Столетним Океаном наши губы соприкоснулись на мгновение в послеполуденном свете, а потом мы в молчании побрели прочь, прислушиваясь на каждом шагу, не раздастся ли новый взрыв, но его так и не было.
Глава 20
Стильная Девчонка никак не затыкалась.
— У Диккенса есть подружка, — дразнила она меня. — Он твой дружок.
— Он мой муж, — отвечала я ей. — А я его жена.
— Он сонная лодка. Солнечное облако.
Было утро, до полудня еще далеко. И хотя Диккенс никогда не приносил мне еду раньше обеда, я уже сидела на крыльце и ждала, когда же он придет.
— Поцелуй меня, — попросила Стильная Девчонка.
— Гадость какая! Ты же девочка.
— Ну, пожалуйста. Поцелуй меня, и я стану мальчиком.
— Девочки с девочками так не целуются.
— Пожалуйста…
И я поцеловала ее, но это было совсем не то, что целоваться с Диккенсом; никакой щекотки в животе. Тогда я стянула ее губами с пальца и взяла в рот целиком, притворяясь, будто она форель, а я кит. У ее кожи был вкус мыла, а у волос — лакрицы. Меня затошнило. Я сплюнула ее в ладонь.
— Какая ты мерзкая, — сказала я.
Тут она должна была заплакать или начать жаловаться. Но вместо этого она расхохоталась.
— Вот это было классно, — сказала она. — Просто здорово.
Да ты спятила, подумала я. Совсем с катушек съехала.
И мы обе захохотали.
— Ты моя лучшая подруга, — сказала я ей.
— И ты моя.
— И я люблю Диккенса.
— Он милый принц. Он могучий король.
— Он яблочный сок и вяленое мясо.
— И все мы вместе — счастливая семья.
— Вот мы кто такие. А Делл будет о нас заботиться. Скоро она будет присматривать за нашими детишками, пока мы будем исследовать глубины Столетнего Океана. Она выйдет замуж за моего отца и станет моей матерью. А потом мы все — я, Диккенс, Делл и Стильная Девчонка — построим замок из мескитовых ветвей и расплющенных пенни и станем в нем жить. И у нас всегда будет мясо и фунтовый кекс на обед. А запивать их мы станем соком из позолоченных чашек.
— Вот она, сбывшаяся мечта, — сказала я.
— Прямо Рождество, — добавила Стильная Девчонка.
В животе у меня защекотало. Я потыкала себя пальцем в живот, представляя, как будто там шевелится ребенок, живая куколка Барби с настоящими ресницами, в синих плавательных очках и с настоящими мозгами. Я видела это по телеку: если мальчик будет долго целовать свою подружку, что-нибудь из этого наверняка выйдет.
— Расскажи Диккенсу, — говорила тем временем Стильная Девчонка. — Расскажи ему все про замок и детей. Тогда он покажет тебе динамит. Может, Делл уже уехала в город, а он сидит там один и думает, как было бы хорошо, если бы ты зашла взглянуть на динамит.
— А вдруг она еще там…
— Тогда она пригласит нас на чай или на пикник, потому что она любит нашего папу и она наш друг. Вот почему она не пьет нашу кровь. Да и вообще, она этим больше не занимается, Диккенс ведь говорил.
В животе у меня заурчало: это толкался мой ребеночек. Вот почему у меня всегда покалывало в животе, когда мы с Диккенсом чмокали друг друга губами, — от каждого поцелуя ребеночек немножко подрастал. Мне следовало знать, что так будет.
— Надо рассказать Диккенсу, — сказала я. — По-моему, ребенок завелся внутри меня от поцелуев. Наверное, это Классик, то есть я так думаю. Она возвращается.
