Михаил Веллер - Мишахерезада
Поэтому сейчас на душе праздник. Малый день победы. Расслабуха, от которой мы отвыкли.
Костер, блики, еда, водка, тепло, сухо, баран спит. И ничего неожиданного не ожидается. Луна! Тишь и звезды.
А отоспались. Отлежались. Расслабились и расправились. И даже мнительный Женька Шишков стонет, что у него температура, а бессердечный Колька Черников сухо издевается, что авось не сдохнет. В перегоне мысль о болезни отсутствует.
А не усталые. Не загнанные. Выпили, закусили, засмолили, повторили. Свободны! Хорошо!.. Кайф!..
Бойцы повспоминали минувшие дни. После очередной произошло расширение сознания и высвобождение творческого начала. Поднялись над собственным бытом и стали рассказывать анекдоты.
Анекдоты дико тупые, топорные. А ребятам нравится!
Черт! Много месяцев мы вообще не рассказывали анекдотов. Ни разу. И ни разу не говорили о бабах. И мыслей не было. Не было позывов. Отчасти чифирок глушит. А вообще — урабатываешься. Вроде и свежий воздух, и движение, и все нормально. Ан на психику нагрузки ложатся. Отдохнуть — выпить — пожрать: пьедестал ценностей на три первые места. За ними остальных не видать.
А все уже поддатые, и мне тоже охота выступить, я тоже хочу внимания и славы, и вставляю меж их перлами наилучшие анекдоты, я их много знаю. И — не катит мне! Из вежливости подсмеются слегка — и дальше регочут над своей тупятиной.
Меня заело. Я просто отбираю ударные и вкладываю все актерские способности! Ни хрена. Ноль. Снисходительный хмык. И дальше радуются своей фигне. Черт. Вроде и нормальные ребята, а вроде и куда делось взаимопонимание. Проклятое искусство разъединяет социальные слои. Но мы же свои!
Я заткнулся и стал вникать в их эстетические запросы. Осталось попасть в унисон. Остальное пролетело.
И я выбираю самый тупой и грязный анекдот. В салонной версии этот ужас звучит примерно так:
«Два рыбака на рыбалке. Один спрашивает: — Ты, говорят, женился? — Да было дело. — Жену-то красивую взял? — Честно говоря, коряга, конечно. — Но хозяйка, наверно, хорошая? — Слушай, неряха, в доме грязь, зайти страшно. — А… готовит хорошо? — Отрава. В столовой жру. — Ну, эта… в постели, наверное, горячая? — Да ты что, бревно холодное. — Зато, наверно, девушкой взял? — Кого?! Ее?! Да ее весь район! — Погоди. Не понял. Дак ты зачем тогда на ней женился? — Чо ты не понял?! Не видишь? На ее глисты сазан знаешь как берет!»
Мужики схватили воздух и рухнули в костер. Они дрыгали ногами, взвизгивали и гасили друг на друге искры.
Следующие два часа были мои. Я солировал, как Карузо в приюте для умалишенных. Я лил грязь, как ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный призванный, и поток не кончался.
Они умирали, брызгали всеми жидкостями организма и просили пощады. То, что я рассказывал с мрачным неподвижным лицом, добавляло эффекта. Мне не было смешно. Я мстительно вываливал.
Я рассказывал, а сам оплакивал свои невостребованные и пропадающие умственные способности. Я презирал себя и презирал их, но по-разному. Они были примитивны, а я поднимал свой рейтинг.
— О-о-о-о-о!.. — рыдала без сил публика.
Меня просили делать перерывы на выпивку. Водка вдруг вылетала из глоток обратно, человек трясся сжимал живот.
Это был триумф.
— Чего ж ты всю дорогу молчал! — укоряли меня назавтра и прыскали.
Этот творческий вечер на всю жизнь подорвал у меня доверие к отзывам и оценкам публики.
Вот что я вам скажу. По-скотогонски. Ни хрена искусство народы не сближает. И не фиг выяснять литературные вкусы нормальных людей. Дилемма встает перед писателем, как леший с топором. Или страшно далеки они от народа, или голосуют за легализацию проституции, облеченной в слова о разумном, добром, вечном.
Прошу плеснуть.
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
Неосторожное обращение
Охотники работали от госхоза «Таймырский». В коридоре барака на Талнахе висела выколотка по латуни: олененок сосет олениху. Московский художник изобразил ей ветвистые рога, и таким образом теленок сосал у быка.
— Вот так и мы! — хмыкали охотники. — Художник-то дурачок, а картина-то со смыслом…
Вертолет закинул нас на Рассоху. Это два часа лету за Норильск, на север по Пясине.
Накануне закинули трех квартирьеров. Рассоха — это базовая точка, оттуда на лодках по участкам в тундру. Река встанет в сентябре, и вскроется в следующем июне. Июль — это время смены и отпусков.
Квартирьеры должны принять хозяйство и подготовиться к нашему приему. Они приняли и подготовились — двое встречали с мрачными харями, а третий лежал на нарах, как покойник, каковым успел сделаться.
Все выругались и стали варить чай на берегу и давить мошку́. Вечером вертолет вернулся из Норильска с ментами. Сфотографировали, описали, погрузили, допросили свидетелей. Двое в голос: выпили бутылку на троих, ссор не было, претензий не было, личной неприязни не было, а только он жаловался на жизнь и говорил, что у него депрессия и он уже вешался. И что, сам покончил с собой тремя ударами ножа в грудь? Да вот просыпаемся, а он мертвый, и нож в руке. А вы чего? А мы ничего не трогали и стали вас ждать.
Все всё понимали. Версия самоубийства всех устраивала: чтоб преступность не росла, глухарь не повис и следствие не загружать.
Здесь работали серьезные люди.
— «Вследствие неосторожного обращения с холодным оружием…» — выводил следователь.
— Так, нары помыли, пол помыли, — велел старший по участку, Салтан Цалагов, сипатый немолодой осетин.
Цалагов был крут, спокоен и справедлив. Его уважали.
— Салтан Цалагович, а с тюфяком чего, и с одеялом?..
— Ну вы чего, сами не понимаете, что все Цалагова спрашивать надо? Сними и положи в кладовую. Да посуши сначала. Новенькие приедут, заберут. Спать же можно.
Мы готовились принять баржу с сезонным припасом: соль, консервы, мука, водка и патроны.
Убить и не убить
Когда мне выдали патроны с утиной дробью пятерка, я им крутил пальцем у виска:
— Ты хоть смотришь, чего выдаешь?
— А чего тебе не нравится?
— Мне же на оленя!
— Ну, и чего?
— Пятерка же! Ты еще бекасинник выдай.
— Да тебе какая разница?
— Это тебе, дятлу, может без разницы что выписывать, а мне-то разница, как ты думаешь?
— Все берут. И ты бери, хватит базарить, слушай.
Оказалось, что разницы нет.
Револь сидит сзади на моторе, а ты на передней банке с кастрюлей патронов между ног. Дюралька подходит к плывущему через широкую воду оленю, уравнивается в трех метрах, бах! и соседнего — бах! Перезаряжаешься и продолжаешь.
Стрелять надо под основание головы, в самый верх шеи. Чтоб не попортить лишний край шкуры и килограмм мяса. На такой дистанции дробь с пыжом летит как кулак.
Олень опускает голову в воду и всплывает боком. Воздух в жирной шерсти и вздутый кишечник держат его на плаву. Речное течение в плоской тундре почти стоит, сплывают туши медленно.
Иногда переправляется огромный табун и «строит мост» — передние уже выходят на берег, а задние еще не вошли в воду. Тогда может не хватить патронов. Один патрон — один олень. Промахов здесь нет.
Жадничать нельзя. Во-первых, всех оленей надо собрать и привезти на берег. Во-вторых, всех надо за сегодня обработать.
На веревочный поводок нанизано десять двухметровых отрезков с затяжными петлями на концах. Сбрасывая тихий газ, Револь подводит дюральку впритирку к оленьей туше. Не слишком перегибаясь через борт, ты чалишь оленя за ногу или рог. И, держа поводок в руке или привязав к банке, вы буксируете этого оленя до следующего, зачаливая и его к связке. Когда набирается десяток, лодка упирается в связку носом и на полной мощности толкает плот к берегу.
Стрелять можно только выше по течению. Чтоб в результате вытолкать их к себе на точку. Сплывают вниз, толкаешь вбок. Против течения ты их не вытянешь. Медленное оно медленное, но и подвесной «Вихрь» не буксир.
По инструкции стрелять положено в ассортименте. Столько-то быков, столько-то важенок, по стольку телят первого и второго года. На самом деле охотник бьет рогачей побольше. Платят с килограмма мяса. Пожелания биологов насчет сохранения пропорций стада все имели в виду.
Олень красивое животное, и голова у него красивая, и глаза, у теленка этой весны головка как у кошки, у важенки средняя, матерый рогач куст над головой несет, и вот они пытаются в последние секунды отвернуть, уйти, и молча, не спастись, а ты целишься точнее и равновесие в лодке удерживаешь, и злоба возникает, что они еще мешать тебе пытаются. Не злоба, но легкое раздражение наготове, негативная реакция на любое их поведение.
…С песцом зимой легче. Снегоходов еще практически не было. Редко кто достал себе «Буран». Путик обходили на лыжах. Капканы по маршруту то есть. Главное не вспотеть кто потливый. Лучше куртку снять и иди себе в свитере, когда разогрелся, а то застынешь потом в мокром.
