Раймон Кено - Упражнения в стиле
— Во всяком случае, идея им понравилась, — сказал Габриель.
— Они не представляют, что их ждет, — заметил Федор Балванович.
— Зато им будет что вспомнить, — сказал Габриель.
— И мне тоже, — сказала Зази, вдумчиво продолжая эксперимент по сравнительному поглощению клубничного и шоколадного мороженого.
— Да, но кто будет платить в «Золотом петухе»? — поинтересовался Федор Балванович. — Если надо приплачивать, они не пойдут.
— Не боись, они у меня в руках, — заверил Габриель.
— Кстати, — сказала ему Зази, — мне кажется, сейчас самое время вернуться к вопросу, который я хотела тебе задать.
— Перетопчешься, — обрезал ее Федор Балванович. — Дай поговорить взрослым.
Потрясенная Зази закрыла варежку.
Мимо как раз пробегал халдей, и Федор Балванович остановил его.
— Принеси-ка мне пивного соку, — сделал он заказ.
— В бокале или в банке? — спросил халдей.
— В гробу, — ответил Федор Балванович и знаком дал понять халдею, что тот свободен.
— Ну, классная шутка, — рискнула выразить восторг Зази. — Такого даже сам генерал Вермо не придумал бы.
Но Федор Балванович не обратил внимания на слова соплячки.
— Так ты думаешь, — обратился он к Габриелю, — их можно будет раскошелить на сверх того?
— Да я ж тебе сказал, они у меня в руках. Этим надо попользоваться. Кстати, куда ты их везешь ужинать?
— Ну, тут все уже улажено. Ужинать они будут не где-нибудь, а в «Серебряной купине»[*]. Только все это оплачивает туристическое агентство.
— Послушай. Я знаю одну ресторацию на бульваре Тюрбиго[*], где все это обойдется раз в десять дешевле. Ты пойдешь к хозяину той шикарной обжираловки и заставишь выплатить часть денег, что он получит от агентства, так что прямая выгода будет всем, и к тому же там, куда я их поведу, они нажрутся от пуза. Платить, само собой, будем из того, что они соберут на посещение «Золотого петуха». Ну а башли, которые ты выудишь в «Серебряной купине», поделим пополам.
— Ну, вы оба и ловкачи, — заметила Зази.
— Ты все неправильно понимаешь, — обиделся Габриель. — Все, что я делаю, я делаю только ради их (жест) удововольствия.
— Да мы ни о чем другом и не думаем, — подтвердил Федор Балванович. — Все это ради того, чтобы у них остались незабываемые воспоминания о сем достославном и достохвальном граде, нарицаемом Паруаром[*]. И чтобы они снова вернулись сюда.
— Что ж, все получается лучше некуда, — сказал Габриель. — А в ожидании ужина они смогут навестить подвал ресторации с двадцатью биллиардными столами и пятнадцатью столами для пинг-понга. Такого в Париже нигде больше нет.
— Это будет для них незабываемое воспоминание, — сказал Федор Балванович.
— Для меня тоже, — сказала Зази. — Я в это время пойду погуляю.
— Но только не на Севастопольском бульваре! — испугался Габриель.
— Да не боись ты за нее, — успокоил его Федор Балванович. — Она не похожа на беззащитное существо.
— Но мать доверила мне ее не для того, чтобы она шаталась между Центральным рынком и Шато д’О[*].
— Ладно, я буду гулять туда-сюда перед этой ресторацией, — примирительным тоном сказала Зази.
— Ага, чтобы все решили, что ты вышла на заработок на панель, — ужаснулся Габриель. — Тем более в блуджинсах. Любители найдутся.
— Любители находятся на все, — заметил Федор Балванович тоном человека, знающего жизнь.
— Это не слишком лестно для меня, — жеманным голоском сказала Зази.
— Если она начнет клеиться к тебе, это вообще будет конец света, — сказал Габриель.
— Почему? — спросила Зази. — Он что, гормо?
— По этой части у меня норма, деточка, — ответил Федор Балванович. — Ну как, дядюшка, недурной каламбурчик?
И он хлопнул Габриеля по ляжке, отчего тот поежился. На них с любопытством глазели туристы.
— Похоже, они уже начали скучать, — отметил Федор Балванович. — Пожалуй, самое время везти их на биллиард, чтобы они малость развлеклись. Бедные глупыши, они думают, что это и есть Париж.
— Ты забыл, что я все-таки показал им Сент-Шапель, — не без гордости произнес Габриель.
— Дурачок, — отвечал Федор Балванович, который досконально знал французский, поскольку родился в Буа-Коломб. — Ты их сводил в Коммерческий суд.
— Разыгрываешь, да? — недоверчиво спросил Габриель. — Нет, это точно?
— Счастье еще, что Шарля тут нет, — заметила Зази, — а то до ночи бы не разошлись.
— Ну, даже если это и не была Сент-Сопель, — сказал Габриель, — там все равно было красиво.
— Сент-Сопель??? Сент-Сопель??? — обеспокоенно переспрашивали самые франкофонные среди туристов.
— Сент-Шапель, — сообщил им Федор Балванович, — неповторимый шедевр готического искусства.
— Ну помните же (жест), — сказал Габриель.
Успокоенные туристы снова заулыбались.
— Так что? — спросил Габриель. — Растолкуешь им?
Федор Балванович прочичеронил дальнейший план на нескольких чужих наречьях.
— Здорово чешет этот славянин, — с видом знатока оценила Зази.
Надо признать, туристы выразили свое согласие, с энтузиазмом выкладывая монету и подтверждая тем самым, во-первых, высокий престиж Габриеля, а во-вторых, широту лингвистических познаний Федора Балвановича.
— А вот, кстати, и мой второй вопрос, — сообщила Зази. — Когда я подошла к тебе у Эйфелевой башни, ты чесал по-иностранному не хуже его. Как это у тебя получалось? И почему сейчас ты не говоришь?
— Понимаешь, — сказал Габриель, — этого я и объяснить тебе не смогу. Бывают вещи, которые случаются непонятно как. Озарение гения.
Он допил гранатовый сироп.
— Чего ты хочешь, с артистами и не такое случается.
XII
Зашибю и вдова Аз уже некоторое время медленно шли рядом[*], однако куда глаза глядят и к тому же в молчании, прежде чем обнаружили, что они медленно идут рядом, но куда глаза глядят и к тому же в молчании. Тут они переглянулись и улыбнулись: то заговорили их сердца. Они стояли, смотрели друг на друга, раздумывая, что им друг другу сказать и на каком языке. И тогда вдова Аз предложила немедля отметить их встречу, осушив по бокалу, и с этой целью вступить в зал кафе «Велосипед» на Севастопольском бульваре, где несколько торговцев с Центрального рынка уже заливали свой пищепереварительный трактат, прежде чем катить дальше принадлежащие им овоща. Там мраморный столик гостеприимно предложит им опуститься на бархатный диванчик, и они омочат губы в стаканах, ожидая, когда мертвенно-бледная подавальщица отвалит, чтобы слова любви наконец пробились сквозь шипение пивной пены. В час, когда положено пить безградусные фруктовые соки ярких цветов и крепкоградусные бледноцветные напитки, они будут сидеть на вышеупомянутом бархатном диванчике, сплетая трепетные руки, и обмениваться перегоняющими друг друга вокабулами, предвещающими сексуальное взаимообщение в очень недалеком будущем. Нет, нет, ответил ей Зашибю, мне нельзя, я в мундире, позвольте мне сменить прикид. И он назначил ей свиданку на предмет принять апередиф в ресторации «Сфероид» на той же улице, только чуть дальше по правую руку. Потому как проживал он на улице Рамбюто.
Возвратясь в состояние одиночества, вдова Аз испустила вздох. Я совершаю безумство, произнесла она вполголоса, говоря сама с собой. Но несколько этих слов не упали, в пошлом значении, на тротуар, дабы кануть в неизвестность, нет, они попали в ушные раковины некой особы, которую глухой никак не назовешь. Три этих слова, предназначенные для собственного употребления, немедленно вызвали нижеследующий ответ: а кто их не совершает? С вопросительным знаком, поскольку ответ был перконтативный[20]:
— Э, да это ты, — бросила вдова Аз, обнаружив Зази.
— Я только что видела вас с этим мусорменом. Вы были здорово комичны.
— В твоих глазах, — сказала вдова Аз.
— В моих глазах? Что «в моих глазах»?
— Комичны, — пояснила вдова Аз. — А в других глазах вовсе не комичны.
— А те, в которых не комичны, я в гробу видала, — сказала Зази.
— Ты что, одна?
— Да, дорогуша, я гуляю.
— Но в этом квартале в такое время нельзя выпускать девочку одну гулять. А что приключилось с твоим дядей?
— С туристами связался. Повел их играть в биллиард. А я пока дышу свежим воздухом. Биллиард я в гробу видала. Но я туда вернусь подзаправиться с ними. А потом они пойдут смотреть, как он танцует.
— Кто танцует?
— Дядя.
— Этот слон танцует?
— И еще в балетной пачке, — с гордостью сообщила Зази.
У вдовы Аз отпала челюсть.
Они дошли до бакалейной лавки, торгующей оптом и в розницу; на другой стороне бульвара с односторонним движением аптека, оперирующая в той же степени распивочно и в не меньшей мере на вынос, изливала свой зеленый свет на толпу, алчущую ромашки, деревенского паштета, леденцов, цитварного семени, камамбера и медицинских банок; на ту самую толпу, что, по правде сказать, потихоньку начинала уже редеть вследствие притягательной близости нескольких вокзалов.
