Тибор Фишер - Идиотам просьба не беспокоиться
У него был обратный билет, но с фиксированной датой, и ему оставалась еще неделя. Проникновенный рассказ о массовой смерти родных и близких не смягчил суровые сердца служащих авиакассы. Кид рылся в мусорном баке рядом с закусочной, где подавали жареных цыплят, и тут судьба послала ему избавление в образе Макгрегора.
У Макгрегора была небольшая свиная ферма, и ему нужен был человек на неделю, который бы мог присмотреть за домом, пока он поедет в Чикаго на свадьбу к сыну. Английский акцент Кида и его познания в истории Дикого Запада, в частности о событиях в Коффейвилле в 1892 году, убедили Макгрегора, что он был младшим братом самой Честности, и он доверил ему свой дом и коллекцию уругвайских избирательных бюллетеней, а за свинопаса остался один пузатый коротышка-мексиканец. Макгрегор вручил Киду новенький револьвер с таким напутствием: «Если кто сюда сунется, сразу стреляй, даже без разговоров».
У Макгрегора не было никаких интересов помимо латино-американской псефологии (прим. наука о выборах). У него не было книг, не было телевизора, не было магнитофона, не было даже колоды карт. Был только радиоприемник, который либо вообще не работал, либо как-то работал, но Кид не мог понять как. Всю неделю Кид тихо скучал, опустошая хозяйский холодильник (старый заплесневелый сыр и совсем-совсем старый заплесневелый сыр) и постоянно напоминая себе о том, как ему повезло. Мексиканец вообще не говорил по-английски, и первым же утром, наблюдая за тем, как этот латинос кормит свиней, Кид понял, почему Фрэнк Джеймс изобрел ограбление банков в 1886 году.
До ближайшей от фермы дороги было почти три мили, и делать там было абсолютно нечего, кроме как периодически наблюдать за вертолетом Иммиграционной службы и расхаживать по двору в голом виде (он вбил себе в голову, что хороший загар поможет ему как-то устроиться в жизни, когда он вернется обратно в Манчестер), но на улице было так жарко, что он не выдерживал больше двадцати минут за раз.
К концу недели у него совсем уже съехала крыша: он вышел ночью во двор и принялся палить по кактусам в лунном свете. Ему стало немного легче, но надо было как-то объяснять использованные патроны, и он придумал целую историю про двух подозрительных байкеров, которые ошивались поблизости, что принесло ему дополнительную сотню долларов (которые он потратил на свою пару ботинок «Нокона»).
Никто не знал, где теперь Баз. Но зато все знали, где Войтек: в тюрьме. Пожизненное заключение. Войтек («Человек без имени» – на самом деле у него было имя, но совершенно неудобоваримое, непроизносимое и вообще какое-то нечеловеческое) был слишком пылким и впечатлительным для человека, у которого есть свободный доступ к огнестрельному оружию. Он перебрался в Англию, когда в Польше объявили военное положение; Дикий Запад привлекал Войтека тем, что это была Америка в чистом виде (а, стало быть, совсем не Россия) и что там у каждого были револьверы. Войтек записался в стрелковый клуб и регулярно ходил в тир, приговаривая за перезарядкой пистолетов: «Когда-нибудь мы с Ярузельским сойдемся один на один».
Кида не было рядом, когда все случилось, но зато он был на суде. Пятница, вечер. Все нормальные люди развлекаются после рабочей недели (плохое начало; ничто так не бесило Войтека, как веселье). Войтек сидел – выпивал в одиночестве, и его случайно толкнул какой-то молоденький плотник-ирландец. Войтек пролил полкружки на пол. Даже самое неискреннее извинение – и инцидент был бы исчерпан. Войтек был конченым психопатом, но все-таки вежливым человеком. Но плотник-ирландец и не подумал извиняться. Он как будто вообще не заметил Войтека и уселся за столик к своим приятелям. Войтек достал свой револьвер 22-го колибра и приставил его ко лбу обидчика.
– Не стреляй, не стреляй, – завопил плотник. – Мне так страшно, что я аж обоссался со страху. – Он плеснул пива себе между ног. В этом-то и проблема: если ты начинаешь говниться со скоростью сто миль в час, вовремя остановиться уже нельзя. Плотник думал, что Войтек – просто придурок. Ему и в голову не приходило, что пистолет может быть настоящим, и он вряд ли успел осознать свою ошибку, потому что уже в следующую секунду ему вышибло все мозги.
Ошибкой Войтека было то, что он носил с собой револьвер. Если ты носишь с собой револьвер, то рано или поздно тебе обязательно встретится идиот, который будет буквально напрашиваться на пулю. И тем не менее Кид понимал, почему Войтек застрелил того ирландца: всем нам хочется, чтобы нас воспринимали серьезно.
По иронии судьбы, у того ирландца нашли какие-то штуки, которые террористы используют для изготовления бомб (хотя на суде об этом не говорили), и полиция была даже рада, что Войтек его угрохал. Им хотелось как-то ему помочь, но ничего у них не получилось. Если бы Войтек просто его застрелил, это можно было бы квалифицировать как непредумышленное убийство (временное помутнение рассудка), но поскольку он дал плотнику время извиниться, ему склеили предумышленное убийство.
Первые пару лет мы регулярно навещали Войтека в тюрьме, передавали ему сигареты и шоколад, а потом Войтек вдруг заявил, что не хочет никого видеть – самое оскорбительное и унизительное из всего, что случалось с ним в жизни.
Остается еще Легкомысленный. Легкомысленный («Мельник-Убийца») проектировал аэропорты. Он проектировал аэропорты, хотя никто не использовал его проекты (только однажды его проект чуть не купили в Либерии, но что-то у них там не склалось). В Брэмхолльской команде он занимался рекламой и прочей общественной деятельностью. А потом он поехал в отпуск с какой-то девицей, и больше они его не видели. Правда, он еще прислал им открытку из Абердина, где директорствовал в музее иголок.
Кид остался последним из Брэмхолльской команды. Брэмхолл Кид громко пернул, дабы подчеркнуть эту печальную мысль. Он пердел постоянно, что весьма удручало его самого и делало пребывание в собственном обществе практически невыносимым. «Чего ж вы хотите, вы уже старый». Доктор не говорил этого вслух, но явно подразумевал. Когда тебе пятьдесят два, годы уже не прибавят бодрости и здоровья. Разнообразная диета, активированный уголь, антибиотики – ничего не помогало. Его кишечник упорно не поддавался лечению.
Кид взглянул на часы и увидел, что подошло время финального счета. Он включил телевизор. «Арсенал» выиграл у «Манчестер Юнайтед» 1:0. Унылая серость стиснула руки у него на горле. Он сразу понял, даже не слушая комментатора с отчетом о матче, что во всем виноват Энди Коул. Еще одна из великих вселенских загадок: почему Фергюсон, который, наверное, понимает в футболе побольше Кида, с маниакальным упорством выпускает Коула на поле вместо того, чтобы честно признаться, что он выкинул деньги на ветер, и пусть бы Коул занялся чем-нибудь полезным. Например, продавал бы программки.
По дороге в любимый бар Кид не заметил, что в «порше», остановившемся на светофоре на перекрестке, сидит Дэвид Бэкхем (одна рука – на руле, вторая – почти до упора в левой ноздре), потому что задумался об успехе.
Как близок он был к успеху. Буквально касался его руками, оставив на нем отпечатки пальцев. Брук не состоял в Брэмхолльской команде, но иногда они выпивали вместе. Брук увлекался индейской мифологией и вечно рассказывал историю про леопарда, который потерял свой мужской причиндал. Кид всегда ладил с Бруком, и когда в 1972-м Брук открыл свой первый солярий, он предложил Киду войти в долю на правах младшего партнера за тысячу фунтов.
Обычно в карманах у Кида никогда не водилось больше пятерки, а если бы он попросил кредит в банке, то там скорее полили бы деньги соусом для барбекю и спалили бы их на огне, чем дали ему. Но однажды ему повезло. Как-то на выходные он подрабатывал чернорабочим – они ломали один древний дом, – и на чердаке, в свертке, прикрепленном к обратной стороне потолочной балки, нашел тайник старых гиней эпохи Регентства (о котором решил не распространяться).
Он помнил, как вышел из дома, чтобы встретиться с Бруком в пабе. Помнил, как положил толстый конверт во внутренний карман пиджака. Помнил свой тихий ужас, когда он собрался отдать конверт Бруку, а конверта не оказалось на месте. Помнил, как он лихорадочно обшаривал все карманы, покрываясь холодным потом.
А спустя три недели случилось совсем уже невозможное: конверт нашелся. Он завалился за диван. Однако Брук уже нашел себе другого партнера – какого-то нигерийца, который, как выяснилось потом, безбожно его обманывал. Но Брук все равно сделался мультимиллионером, поскольку «принес в Ланкашир больше ультрафиолета, чем солнце». Если бы Кид тогда отдал ему деньги, он бы давно уже обеспечил себе безбедное существование. На всю оставшуюся жизнь.
Вместо того чтобы подвизаться на поприще искусственного загара, Кид купил револьверы – подлинные, пусть и списанные кольты. Каждый раз, когда они встречались, Брук говорил: «Давай выпьем» и «Я посмотрю, может, получится тебя куда-нибудь пристроить». К началу девяностых Брук перестал это говорить и только натянуто улыбался.
