Жемчуга - Гусева Надежда
– Первый снег!
– Ура!
А он смотрел и смеялся.
– К окну идите, так же лучше видно.
И мы ринулись, роняя стулья и парты. Кто-то залез с ногами на стол, кто-то повис на товарище…
Он не ругался. Он просто стоял и ждал, пока мы нарадуемся и наоремся.
Взял и подарил праздник.
Однажды, в самом начале работы в маленькой сельской школе, во время моего урока пошел первый снег. У меня в это время сидел пятый класс – мелкие, разношерстные, ушастые человечки. И я замолчала, заранее зная, что будет потом. Ничего ведь, по сути, не меняется. А когда все ребята, радостно вереща, зависли у подоконника, от счастья мне захотелось плакать.
Эпизод 3
Кто бы ты ни был
Писали и рисовали – на чем могли и как могли – на скамейках, партах, стенах, на бумажках, приклеенных к чужой спине. Пресловутые три буквы – это для совсем умственно отсталых. Шедевры эпистолярности, карикатуры, призыв к бунту и насилию, признания в любви – в общем, все, что душа пожелает. И опасность, конечно, – вдруг застукают!
«Если ты не голубой, нарисуй вагон другой» (по парте стыдливо корячатся разношерстные вагончики – целый товарняк).
«Весь мир – бардак. Все люди – б…и. И Солнце – гребаный фонарь».
«Ответы на тесты по математике № 8, 6 класс (Георгиевна) 1а, 2а, 3в, 4а, 5б… ДоброжИлатель».
«– Мартынова, обрати внимание на Зюзю.
– Он козел.
– Ты тоже коза. Кто согласен, ставьте +
– + + + + +…»
В раздевалке – роскошная голая девица. Кто-то скромно подрисовал трусики помадой.
На последней парте в углу – узнаваемая толстая тетка со зверским лицом, увешанная автоматами и гранатами, – «В.А. всех порвет!!!» (к слову – это наша завуч).
И совсем шедеврально – печальный Гитлер стреляет себе в висок. Кабинет истории, естественно.
Переполненный актовый зал. Какое-то мероприятие. Наш класс, естественно, пришел последним, и приличных мест не хватило. Приличные были в начале зала – новенькие кресла, обшитые коричневым дерматином. Мы же забились на последние ряды допотопных скрипучек, да и то не всем повезло – многие подпирали стенку.
Мне досталось последнее кресло. Только сев на него, я поняла, отчего сегодня такая везуха. Сиденье было сломано, и, чтобы не провалиться попой, приходилось неудобно опираться на ноги.
Само собой, сидя враскорячку в самом конце зала, ничего ценного не услышишь. Я и не пыталась. Под общий гул и скрип сидений хотелось спать. От нечего делать я вперила взгляд в спинку впередистоящего кресла.
И обомлела.
Вот это да! Кто-то нарисовал рисунок необычайной красоты. Всего несколько росчерков синей шариковой. Что-то между девочкой и кошкой – легкая, красивая, с серьезным взглядом раскосых глаз, с вытянутым хвостом и торчащими острыми ушами, сказочная и реальная. Вот это да!
Минут пять я рассматривала рисунок.
Потом огляделась по сторонам, убедилась, что никто не смотрит, и быстро написала под рисунком: «Кто бы ты ни был(а) – молодец, рисуй еще».
Ух. Я только что написала на кресле. При всех.
Оставшееся время меня немилосердно трясло. Я опасливо озиралась по сторонам – а вдруг кто увидел и сдал? Но ничего страшного не случилось. Я покинула зал, жалея только о том, что у меня нет маленького шпионского фотоаппаратика (кто бы сказал тогда, что через двадцать лет их у каждого будет что грязи, – ни за что бы не поверила!)
Вечером я попыталась воспроизвести рисунок по памяти, но только потеряла время, скомкала кучу бумажек и очень расстроилась.
В актовый зал я смогла попасть только дня через три. Закончилась вторая смена, по коридорам разбредались последние ученики, а сердитые уборщицы их подгоняли. Дверь была открыта. Оттуда только что вышла техничка с ведром и пошла в туалет менять воду. У меня было минут пять. Я бросилась к последнему ряду.
«Спасибо! Вот тебе еще».
Рядом сидела, опустив голову, изящная лиса. Я замерла от восторга.
Ручка тряслась в руках.
«Круто! Ты мальчик или девочка?»
И бежать – пока не накрыли с поличным.
Можете себе представить, каким длинным был следующий день?
«Мальчик. А ты?»
И никаких рисунков. Видно, тоже торопился.
«Девочка. Нарисуй еще что-нибудь».
– Ты чего тут забыла?!
Господи! Меня сейчас убьют…
– Обувь потеряла…
– Бестолковые… Иди отсюда, я все в раздевалку отнесла.
На следующий день я приглядывалась к каждому мальчику. Этот тупой, и круг не нарисует. Этот спортсмен, только свой футбол и знает. Этот… очень может быть, он тихоня, а в тихом омуте… Этот… злой, какая уж тут лиса. Тот ведь точно добрый, только добрый человек сможет так нарисовать. Этот… тоже бездарь.
Какие уж тут уроки.
Вечером ждало разочарование – зал был закрыт.
Я еще немного пошаталась по сумрачным коридорам. Бесполезно.
На кресле не хватило места, но художник не растерялся и взялся за другое. Там, между брутальным «Бей рогатую контру!» и тупым «Маша-какаша» высунула голову скучающая пучеглазая рыба с сигаретой во рту. А еще изо рта выходило «разговорное» облачко: «Довольна?»
«Да. В каком ты классе?»
И бесшумно – бегом в раздевалку.
Долгие выходные.
На этот раз я успела в пересменок. Людей было – будь здоров. Из актового зала выходила толпа огромных старшеклассников. Я по стеночке прошмыгнула на задний ряд.
«В 9».
В девятом! Блин. Все. Конец света.
Я начала страдать. Не хотелось ни есть, ни гулять, ни уж, тем более – думать об уроках. Девятый класс! Нереальная, недосягаемая высота, практически взрослые люди. А я в шестом, у меня прыщи, и почти нет друзей, и двойки по математике…
И все-таки я прокралась в актовый зал.
Я хорошо подготовилась. Взяла целый пучок ручек – ведь не всякая ручка пишет на вертикальной лакированной поверхности; хорошую красную стерку – любой дурак знает, что прежде, чем рисовать на фанерке, нужно потереть; и даже кусочек шкурки-нулевки – мало ли.
Замирая от каждого звука, в ожидании кары злой технички, я нарисовала другую рыбу, поменьше, и «разговорное» облачко: «Привет, я шпрот».
До сих пор не знаю – было ли оценено мое художество. Когда я пришла в школу после Нового года (специально пришла в каникулы!), старые кресла уносили в подвал. Я потыкалась около сваленной в коридоре кучи, но так и не нашла спинки с заднего ряда.
Идиоты, не могли немного подождать.
Эпизод 4
Лак
В каникулы приводили в порядок кабинеты. Работа находилась всем: и учителям, и детям, и их родителям. В осенние каникулы первоочередная задача – затыкать окна ватой и поролоном, чтоб не дуло. Это самое главное. Остальное – второстепенно.
Учительница русского и литературы решила еще покрасить парты лаком. Классного руководства у неё не было, а это значило – все надо делать самой. Ну, мы иногда помогали, если попросит. Но красить лаком – ни-ни. Лак – штука ядовитая, детей к ней близко не пускают.
Да к тому же его и не достать.
У кого классное руководство – тем, конечно, легче. Бросил клич, и найдется хоть один родитель со стройки, склада или из магазина.
Наверно, у Светланы Юрьевны не было знакомых со строек, потому что лак она раздобыла из рук вон плохой.
Во-первых, он вонял. Как только мы пришли после каникул, сразу окунулись в тяжелое химическое облако. Лаком пахло на весь этаж.
В этом не было ничего страшного. Мы, простые суровые дети, привыкли делать ремонт с родителями, лепить колобки из цементного раствора, жевать гудрон и кидать дымовухи из пластмассы с балкона. Что нам с лака-то сделается? Проветрили, голова немного у всех поболела, но в целом – нормально, без жертв.
Второе свойство лака проявилось примерно через неделю.
Шел урок русского языка. Мы что-то усиленно писали. Вдруг тишину нарушил странный звук – одновременно трескучий и мелодичный. Мы повертели головами, не нашли источника его возникновения и снова уткнули носы в тетради. Минуты через две звук повторился. Потом красиво протрещало с другой стороны. И тишина.
