Перекрёсток двенадцати ветров - Верещагин Олег Николаевич
Только Ратке что с того? Папа с мамой пропали! Другой бы мальчишка в слёзы, а он в тайгу. Первую четверть в интернате коту под хвост пустил, только в ноябре обратно выбрался - уже по снегу и по морозу. "Не нашёл, - говорит. А потом: - Погибли они." И снова - ни слезинки… Это двенадцатилетний-то пацан!!!
…Бабка, конечно, над ним опекунство взяла, ну да это ещё посмотреть, кто над кем… До июня они дожили, он набрал для неё продуктов в долг, а сам к одной артели самопальной пристроился, опять золото мыть - кто мальчишку одного на такую работу отпустит? Только лучше бы один - там что? Пьянки, драки, да мат. Я так и думал - перело-мится пацан. Говорю ему: "Плюнь, у меня работай." А он мне: "У меня отец был казак и офицер - и я сам казак. И ни торговать, ни прислуживать не умею." Ушёл, вернулся в августе - с золотом. Я потом краем расспрашивал, как там было. Пробовали, конечно, на нём ездить, а он чуть что - за нож, да не в шутку и без злости, вот что самое-то страшное - спокойно так. Короче, не только обидеть не смогли, но к концу сезона и сами как-то очеловечились немного, что ли… А он и на будущий год так же… А в прошлом году нанялся каких-то новых русских водить по турмаршрутам - он паспорт получил, мог уже официально зарабатывать. Они тоже вроде вас - извините, прибалдели от него.
В этом году тоже работу нашёл - наверное, опять с туристами, вон, аванс взял… А потом собирается в Суворовское училище поступать. Он, между прочим, девять классов без единой тройки окончил. Правда, колебался - как ему с бабкой быть, болеет она у него часто. Ну, я обещал присмотреть. В конце концов, мы с её сыном год на камнях спина к спине спали, а это, знаете…
Короче, будет Рат офицером. Жаль только, что у нас так: сегодня орден на грудь, а завтра за решётку. Я ему говорил, да он только бровями водит…
… - Это есть весима печареная история, - японец покачал головой. - Печареная и… как это русики?.. За-хва-ты-ва-ю-сиая.
- Это кому как, - буркнул Сентяпин. - Мальчишка один, как перст, на белом свете.
- О да, - японец вздохнул. - Ми это понимаем. Черовеку крайне трудно без бризких. Я бы… - он полез в карман аккуратного пиджака, - я бы крайне хотер помочь марьчику. Я весьма небедный черовек. Мозет быти вы передавайте ему эти деньги? - он отсчитал пять сотенных еврокупюр и протянул с вежливой улыбкой хозяину закусочной. - Не средует говорить ему, от кого. Это, - и японец вдруг очень чётко выговорил, хотя это стоило ему очевидных усилий, - несправедЛиво, когда так бывает.
- Он не возьмёт, - убеждённо сказал Сентяпин. - Просто так он деньги не возьмёт ни у кого - ни как подачку, ни как помощь.
- Жарь, - японец помедлил, положил деньги на стол. - Тогда я убедитерьно просить вас - вы будете передавать эти деньги старая зенщина, его бабуска. Под… под предрог. Вы придумать предрог и передать, когда марьчик уходить в рес. Сказите ей, - он вдруг печально улыбнулся, - сто это от одного тозе старого узкоглазого, который быр сордатом и потеряр и веру, и страну… - японец помедлил снова и тихо закончил: - Да и семью. Я визу мои внуки раз в год. На праздник. И сын - торько на праздник. К чему мне денги? Я умру - и… - японец вежливо улыбнулся и сказал: - У вас крайне вкусная еда. Брагодарю вас.
Скакал казак через долину.
В трёх километрах от "Загляни, дружище!" от шоссе уходила в лес грунтовка до самого посёлка, но Рат знал, что она делает петлю до моста, и в результате набегает лишних пятнадцать километров. Поэтому он повернул в лес сразу за домиком - и уже около часа ехал по тайге.
Человеку непосвящённому тайга показалась бы одновременно безжизненной, но и полной шумов, враждебной - трудно было даже представить себе, что всего в нескольких километрах по асфальту проносятся автомобили.Под широкими лапами кедров царил вечный полумрак. Солнечные проплешины среди кусочков лиственного леса казались скорее тревожными, чем весёлыми. Вечно неизменным и вечно меняющимся выглядел лишён-ный каких-либо особых примет пейзаж - затягивающим своим зелёно-чёрным одноообра-зием. Пели невидимые птицы, в тенях крались странные шорохи, и даже журчание скрытого в ложбине ручейка казалось загадочно-враждебным.
Но для Рата это был привычный и естественный мир - как для городского подростка привычны людные улицы и пахнущий асфальтом и бензиновым выхлопом воздух. Он никому никогда не говорил об этом, но в Зее - небольшом вообще-то городке - всегда страшно тосковал по этим кедрам, падям, холмам с голыми вершинами, увенчанными ква-рцевыми коронами, по горам Станового хребта над горизонтом… Если что-то и могло бы его остановить, удержать от поступления в Суворовское - так это мысль, что придётся на-долго расстаться с тайгой, горами и небом над всем этим. Рат очень жалел, что сейчас нет настоящей кавалерии. Впрочем, он читал в одной книжке, что мысль о "призыве" на воинскую службу лошадей бродит где-то в генеральских головах, и мечтал, что, может быть, будет ещё служить в модернизированной кавалерии, как когда-то дед - казачий офицер Первой Мировой - служил в обычной.
Деда живым Рат никогда не видел, конечно, но отец всегда говорил о нём - своём отце - с любовью, уважением и сожалением…
Мальчишка пригнулся, пропуская над головой толстенную ветвь. На таких любят лежать желтоглазые рыси и, хотя они вовсе не так склонны прыгать на человека, как пишут и показывают, такая мысль вполне может придти в голову лесной кошке… Ему вспом-нились отец и мать - такие, какими он видел их последний раз, когда уезжал с весенних каникул: они стоят на протаявшей земле возле плетня и, опершись на верхнюю слегу, с улыбкой смотрят, как он седлает Угадая. Говорят, что дети быстро забывают, но Рат помнил именно это необычайно ярко и безо всяких фотографий…
…Когда он пришёл на место лагеря, то сразу понял, что в нём уже очень давно не было людей, но сперва не обеспокоился, а просто начал искать записку или какое-то ука-зание - куда идти. И даже когда не нашёл, то как-то не сразу заволновался. Просто не хватало злой фантазии - представить, что с ними и вправду могло что-то случиться. То, что было потом - чёрное отчаянье (именно чёрное, этот цвет всплывал в памяти первым делом), слёзы (их никто не видел, но…), сумасшедшую надежду, переходившую обратно в отчаянье (так, что останавливалось сердце, и он думал, что сейчас умрёт - и радовался этому), свои метания по тайге, по всем местам, какие только приходили на ум… и наконец - понимание того, что ни мамы, ни отца больше никогда не будет.
Никогда. Не. Будет.
Когда он осознал это, то вернулся в посёлок. Тщательно зарядил недавний отцовс-кий подарок - штуцер-"вертикалку" - патроном 16-го калибра с медвежьим зарядом картечи. Зашёл в холодную баню, белую внутри от инея по стенам. Сел на полок, разулся и, сунув стволы в рот (боком, иначе не проходили), положил палец ноги на спуск. И нажал его.
Через минуту его уже тошнило в углу. Рвота пахла (или ему казалось) ружейной смазкой, и этот запах выкручивал внутренности новыми и новыми приступами. Двенадцатилетнему мальчишке повезло - он забыл переставить переключатель курка, сработал верхний - незаряженный нарезной - ствол… Ужас от пережитой на миг собственной смерти был так велик, что он, вывернувшись наизнанку, потерял сознание. Там, в бане, и нашла его бабка…
Нет, он жил не через силу. В конце концов, он - то, что осталось от мамы и отца, и если бы он застрелился, то навсегда, без возврата, ушли бы и они. Но такие вот приступы тоски накатывали нередко. И во время них Рату вопреки всей очевидности не верилось, что родители мертвы. Ему легче было бы поверить, что его просто бросили - мало ли по- чему так бывает, пусть; лишь бы они были живы! Но он понимал: никогда бы его не бросили, а значит…
… - Привет, Рат.
Рат выругал себя - Ксанка стояла перед самой мордой Угадая, и тот уже тянулся к знакомой девчонке мягкими губами. Замечтался, блин… Ксанка улыбалась - нипочему, просто так, глядела на сидящего в седле Рата и улыбалась - тоненькая, но крепкая, невысокая, смуглая, с чуть раскосыми голубыми глазами и чёрными волосами, заплетенными в тугую косу, падавшую на камуфляжную грудь. Ксанка Барджиева была буряткой на три четверти, русский у неё только один из дедов. Она и Рат вместе учились в интернате, только Ксанка - годом младше, поэтому она торчала дома уже недели две.
