Юлия Вертела - Интенсивная терапия
– Может...
Но вместо психолога, который оказался в дефиците, беременную почему-то повезли на новокаиновую блокаду – с блокадами проблем не было.
Сорокалетняя докторица, закованная в хрустящие накрахмаленные латы, смотрела на распластанную Симу, как гестаповец на допросе:
– Чего трясешься, Зоя Космодемьянская?
– Холодновато. А что мне делать будут?..
– Новокаиновую блокаду. – Густо перекрашенные ресницы врачихи казались траурными крыльями...
– А без нее можно?
– Как можно без блокады?! – Глаза над марлевой повязкой сверкнули, и Серафима догадалась: никак нельзя.
Живот обкалывался со всех сторон множеством маленьких уколов с новокаином.
«Множество маленьких уколов». О, Фрида! – ты знала о боли так много, как никто другой... Множество маленьких уколов. Серафима скрестила руки на груди. Слезы текли сами собой, но великая и важная тайна внутри нее требовала молчать и терпеть.
В палате Симе повезло с соседкой. Ею оказалась профессиональная проститутка. Невероятно душевная и простая девка, откровенно получавшая удовольствие от профессии. Делала по заказу клиента все, кроме анала. Последний парень оказался страшно горячий, они трахались до самозабвения, так что от перенапряжения лопнул яичник. Ирка потеряла сознание, а партнер чуть не умер с перепугу. Она была похожа на красную рыбу нерку, которая, отметав икру, в экстазе умирает с выпученными глазами и разинутом ртом.
Спасли только потому, что в приемном покое дежурил хороший хирург. Распилил и зашил где надо. Как кошка, она поправилась за считаные дни, натянула кожаные сапоги до шеи и, накрасившись, уплыла из палаты со своим оставшимся без пары органом. А вот нерки, отметавшие икру, не оживают, ни одна из миллиона самок...
После ухода Ирки Серафима осталась скучать в палате с такими же инкубаторами, как она. Некоторые мамочки лежали в роддоме неподвижно почти девять месяцев. До туалета и обратно. Прием пищи три раза в день. Утром и вечером укол магнезии. Все разговоры сводились к гаданию «девочка или мальчик», в тонусе матка или нет и сколько недель осталось ждать. Еще одна тема – мужья, оставленные на воле. Некоторые умудрялись давать им едва ли не в стенах больницы, чтобы не гуляли на стороне, другие просились домой на выходные по той же тривиальной причине. И только Серафима не просилась никуда, у нее не было мужика, у нее был только ребенок. Она безропотно принимала капельницы и горсти таблеток, уже не спрашивая от чего и не заглядывая в противопоказания. У Симиной соседки по подъезду после подобного курса химического сохранения мальчик родился почти слепым. Но Серафима уповала, что все будет хорошо.
До родов оставалось два месяца. Летом роддом собрались закрыть на проветривание. Домой идти страшно, вдруг что случится? Тем более тонус, проклятый тонус не только не исчезал, но с еще большей силой терзал беременную матку.
– Может, у вас шейка короткая? – засомневалась врач, не зная, что предпринять.
– Может... – ответно засомневалась Серафима.
Поколебавшись, врачи измерили шейку, посчитали ее коротковатой, поставили диагноз «истмико-цервикальная недостаточность», после чего предложили кардинальное решение: зашить матку нитками, как мешок.
Теперь уж ребенок точно никуда не денется, обрадовалась Сима.
Операцию делали под наркозом. Технология нехитрая: щипцами вытаскивают шейку и накладывают на нее швы по Широдкару. Что уж это был за изобретатель такой иностранный, Сима не ведала, но нитки толстые, надежные... Краем глаза Серафима видела их разложенными на столе. Но на всякий случай осведомилась:
– Нитками зашивать будете?
– Шнурками от ботинок... – схохмил некто, зачехленный в белое, и ввел снотворное в вену.
После операции Серафима поверила, что «шнурки от ботинок» крепко держат ее сокровище, и выписалась.
Врач строго предупредила Симу, что за две недели до родов надо явиться и снять швы...
Желая хотя бы на последнем этапе подышать свежим воздухом, беременная уехала в пригород, к бабушке.
Восьмидесятилетняя неграмотная Евлампия Павловна, всю жизнь изводившая и привораживающая беременности только травами и горячей ванной, услышав про зашивание маток в больницах, крестилась всю ночь, как перед концом света.
Придя в себя, старушка активно готовила еду, стирала, вязала пинетки для будущего новорожденного, а Серафима ходила в местную женскую консультацию, где ей снизили срок на пару недель – животик небольшой...
Внезапно начавшиеся схватки не на шутку испугали Симу. Ведь ее уверяли, что рожать еще рано. А тут такое! И матка зашита!
Белые ангелы на колесах привезли Серафиму в первый попавшийся роддом.
Воды отошли, кровь струилась по ногам...
Весь персонал был занят роженицей, у которой трудно выходил ребенок. Симу потрясли глаза тужившейся – выпученные и алые от полопавшихся сосудов. Не справившись с красноглазой дамой, два доктора повезли ее на кесарево, остальные переключилась на Серафиму.
Сгибаясь от боли, она сбивчиво рассказывала про швы, а живот схватывало через считаные секунды.
Врачиха, заглянувшая внутрь влагалища, охнула так, что самой роженице захудило...
– Чего там?
– Нитки ушли вглубь, под напором схваток они просто кромсают шейку на куски. Их надо как-то разрезать... Потерпишь наживую?
– Ни за что!!! – проорала Серафима, лежащая в липкой кровяной луже.
– Придется. Нитки снять надо, ребенок пойдет и тебя разорвет, понимаешь, дура?! – ответно проорали ей.
Сима безмолвно откинулась на гинекологическое кресло, намертво зафиксировав взгляд в трещине на потолке, откуда светило нечто похожее на Божий образ – по крайней мере так она пыталась представить.
Перекрестившись, врачиха запихала внутрь влагалища штуковину вроде железного рожка для обуви, просунула руку и начала тянуть и резать нитки, глубоко погрузившиеся в живые ткани.
А схватки ускорялись. Адская боль, помноженная на адскую боль и еще раз на боль, дает полное обезболивание...
На полу окровавленные веревки от швов, тех, что по Широдкару... чтоб его к ядреной фене!..
Головка, плечики... Сморщенная и синюшная живая пружина рванула изо всех сил на волю, прочь из сжатой матки, из русла крови, забитого успокоительными!
Крикливую новорожденную показали мамаше, взвесили, измерили и тут же унесли. Врач долго рассматривала крупный дольчатый послед, затем убрала таз с кровью и стала раскладывать нитки для штопки разрывов шейки и промежности.
В родильном зале воцарилась тишина.
Слева от Симы беззаботно «стекало» в таз еще одно отрожавшее тело – помоложе и покрасивее.
Зашивали опять наживую, но Сима не чувствовала боли, находясь под наркозом счастья.
Вскоре подкатили две грохочущие каталки – под Серафиму и под ее соседку. Акушерки перевалили женщин на рыжие холодные клеенки, прикрыли одеялами и, выставив в коридор, пошли искать места в палатах.
Лежа на железной тачке в тусклом коридоре, Серафима понимала, что только что в этих стенах сотворилось чудо и ничего чудеснее быть не может! Слезы радости вспухли, забулькали в груди и вырвались наружу жгучими потоками лавы. Исполнилось – дочка! Роженица рыдала и тряслась крупной дрожью, так что подскакивала положенная на низ живота грелка со льдом.
На соседней каталке ерзала веселая молодая мамочка, которой не терпелось поделиться впечатлениями. Оказалось, что беременность она ощутила только на пятом месяце, – что-то в животе зашевелилось. Бегала в институт до последнего дня. Да и роды прошли всего за час, без трещин, без разрывов.
– Знаешь, как в туалет сходила, – удивленно хлопала глазами девчушка. – Хорошо, что родился мальчик, а впрочем, мне было все равно.
Два новорожденных малыша, завернутые в выцветшие больничные одеяльца, лежали рядышком в кроватках, почти не отличаясь друг от друга. Пока...
Пока не разойдутся их дороги в этом огромном городе, где спасенные, возможно, не нуждались в спасении, – а остро нуждающиеся в нем так и не были спасены.
Хирургия
Розы растиражированы, лисы поражены генетической болезнью. И на всех маленьких принцев не хватает отдельных планет.
1Когда во всем городе ложатся спать, остается место, где лампы не гасят и всегда бодрствуют по крайней мере двое – тот, у кого болит, и тот, кто эту боль снимает. Тот, кто умирает, и тот, кто вытаскивает умирающего с того света. Они работают в связке, и разъединяет их или конец жизни, или конец смены. И то, и другое решает начальство – одно на небе, другое на земле.
Операционная.
Здесь с человеческим телом происходят невероятные метаморфозы, трансформации, модификации – как хотите назовите то, что с первосозданными тканями и органами делают скальпель хирурга и хирургическая нить.
Когда едешь на каталке, потолок проплывает перед глазами, как небо при сильном ветре, синтетические солнца над операционным столом слепят глаза, и вы покорно подставляете вену для укола.
