Чарльз Буковски - Женщины
– В чем дело?
– Я видела, что за люди туда заходят! Такие бороды, и все эти волосья, и всё это тряпье дранозадое! Браслеты, бусы… да они похожи на банду коммунистов! Как ты только таких людей терпишь?
– Я тоже этих людей терпеть не могу, миссис О'Киф. Мы просто пьем пиво и разговариваем. Это ничего не значит.
– За ними глаз да глаз нужен. Они из тех, что трубы воруют.
Она закрыла дверь.
Лидия приехала поздно. Вошла в двери, как актриса. Первым делом я заметил на ней большую ковбойскую шляпу с лавандовым перышком, приколотым сбоку. Не сказав мне ни слова, она немедленно подсела к молодому продавцу из книжного магазина и завязала с ним интенсивную беседу. Я начал пить по-тяжелой, и из моего разговора испарились энергия и юмор. Продавец был парень ничего, пытался стать писателем. Его звали Рэнди Эванс, но он слишком глубоко влез в Кафку, чтобы добиться хоть какой-то литературной ясности. Мы считали, что лучше его в «Слабительном Подходе» печатать, чем обижать – к тому же, журнал можно было распространять через его магазин.
Я допил пиво и немного побродил вокруг. Вышел на заднее крыльцо, сел на приступок в переулке и стал смотреть, как большой черный кот пытается проникнуть в мусорный бак. Я подошел к нему. Но стоило мне приблизиться, как он спрыгнул с бака. Остановился в 3-4 футах, наблюдая за мной. Я снял с мусорного бака крышку. Вонь поднялась ужасающая. Я срыгнул в бак, уронив крышку на мостовую. Кошак подпрыгнул и встал всеми четырьмя лапами на край бака. Помедлил, а потом, яркий под полумесяцем, нырнул внутрь с головой.
Лидия все еще разговаривала с Рэнди, и я заметил, как под столом одна ее нога касается рэндиной. Я открыл себе еще одно пиво.
Сэмми смешил толпу. У меня это получалось немного лучше, когда хотелось рассмешить народ, но в тот вечер я был не в настроении. 15 или 16 мужиков и всего две тетки – Лидия и Эйприл. Эйприл была жирной и сидела на диете. Она растянулась на полу. Примерно через полчаса она поднялась и свалила с Карлом, перегоревшим наспидованным маньяком. Поэтому осталось человек 15—16 мужиков и Лидия. На кухне я нашел пинту скотча, вытащил ее с собой на заднее крыльцо и то и дело прикладывался.
По ходу ночи мужики начали постепенно отваливать. Ушел даже Рэнди Эванс. Остались, наконец, только Сэмми, Лидия и я. Лидия разговаривала с Сэмми. Сэмми говорил что-то смешное. Я заставил себя рассмеяться. Затем он сказал, что ему надо идти.
– Не уходи, пожалуйста, Сэмми, – попросила Лидия.
– Пускай идет парень, – отозвался я.
– Ага, мне пора, – сказал Сэмми.
После его ухода Лидия наехала:
– Вовсе не нужно было его выгонять. Сэмми смешной, Сэмми по-настоящему смешной. Ты его обидел.
– Но я хочу поговорить с тобой наедине, Лидия.
– Мне нравятся твои друзья. У меня не получается так встречать столько разных людей, как у тебя. Мне нравятся люди!
– Мне – нет.
– Я знаю, что тебе – нет. Но мне нравятся. Люди приходят увидеть тебя. Может, если б они не приходили тебя увидеть, они бы больше тебе нравились.
– Нет, чем меньше я их вижу, тем больше они мне нравятся.
– Ты обидел Сэмми.
– Хрен там, он пошел домой, к своей мамочке.
– Ты ревнуешь, в тебе нет уверенности. Ты думаешь, я хочу лечь в постель с каждым мужчиной, с которым разговариваю.
– Нет, не думаю. Слушай, как насчет немного выпить?
Я встал и смешал ей один. Лидия зажгла длинную сигарету и отпила из своего стакана.
– Ты отлично выглядишь в этой шляпе, – сказал я. – Это лиловое перышко – нечто.
– Это шляпа моего отца.
– А он ее не хватится?
– Он умер.
Я перетянул Лидию к тахте и взасос поцеловал. Она рассказала мне об отце. Тот умер и оставил всем 4 сестрам немного денег. Это позволило им встать на ноги, а Лидии – развестись с мужем. Еще она рассказала, как у нее было что-то вроде срыва, и она провела некоторое время в психушке. Я поцеловал ее еще.
– Слушай, – сказал я, – давай приляжем. Я устал.
К моему удивлению, она пошла за мной в спальню. Я растянулся на кровати и почувствовал, как она села рядом. Потом закрыл глаза и определил, что она стягивает сапоги. Я услышал, как один сапог ударился о пол, за ним – другой.
Я начал лежа раздеваться, дотянулся и вырубил верхний свет. Потом разделся до конца. Мы поцеловались еще немного.
– У тебя сколько уже женщины не было?
– Четыре года.
– Четыре года?
– Да.
– Я думаю, ты заслужил немного любви, – сказала она. – Мне про тебя сон приснился. Я открыла твою грудь, как шкафчик, там были дверцы, и когда я их распахнула, то увидела, что у тебя внутри много всяких пушистых штуковин – плюшевых медвежат, крохотных мохнатых зверюшек: такие мягкие, что потискать хочется. А потом мне приснился другой человек. Он подошел и дал какие-то куски бумаги. Он был писателем. Я эти куски взяла и посмотрела на них. И у кусков бумаги был рак. У его почерка был рак. Я слушаюсь своих снов. Ты заслужил немного любви.
Мы снова поцеловались.
– Слушай, – сказала она, – только когда засунешь в меня эту штуку, вытащи сразу перед тем, как кончить. Ладно?
– Я понимаю.
Я влез на нее. Это было хорошо. Тут что-то происходило, что-то подлинное, причем с девушкой на 20 лет моложе меня и, в конце концов, на самом деле красивой. Я сделал где-то 10 толчков – и кончил в нее.
Она подскочила.
– Ты сукин сын! Ты кончил у меня внутри!
– Лидия, просто уже так давно… было так хорошо… я ничего не мог сделать. Оно ко мне подкралось! Христом-Богом клянусь, я ничего поделать не мог.
Она убежала в ванную и пустила в ванну воду. Стоя перед зеркалом, она пропускала свои длинные коричневые волосы сквозь щетку. Она была поистине прекрасна.
– Ты сукин сын! Боже, какой тупой студенческий трюк. Это говно студенческое! И хуже времени ты выбрать не мог! Значит, мы теперь сожители! Мы сожители теперь!
Я придвинулся к ней в ванной:
– Лидия, я люблю тебя.
– Пошел от меня к чертовой матери!
Она вытолкнула меня наружу, закрыла дверь, и я остался в прихожей слушать, как набегает в ванну вода.
5
Я не видел Лидию пару дней, хотя удалось позвонить ей за это время раз 6-7. Потом наступили выходные. Ее бывший муж, Джеральд, на выходные всегда забирал детей.
Я подъехал к ее двору в ту субботу около 11 утра и постучался.
Она была в узких джинсах, сапогах, оранжевой блузке. Ее карие глаза казались темнее обычного, и на солнце, когда она открыла мне дверь, я заметил естественную рыжину в ее темных волосах. Поразительно. Она позволила себя поцеловать, заперла за нами дверь, и мы пошли к моей машине. Мы выбрали пляж – не купаться, стояла середина зимы, – а просто чем-нибудь заняться.
Мы поехали. Мне было хорошо от того, что Лидия – в машине со мной.
– Ну и пьянка же была, – сказала она. – И вы называете это брошюровочной вечеринкой? Да это прямо какая-то брюхатовочная вечеринка была, во какая. Ебля сплошная!
Я вел машину одной рукой, а другую оставил на внутренней стороне ее бедра. Я ничего не мог с собой сделать. Лидия, казалось, не замечала. Пока мы ехали, моя рука вползла ей между ног. Она продолжала говорить. Как вдруг сказала:
– Убери руку. Это моя пизда!
– Извини, – ответил я.
Никто из нас не произнес ни слова, пока не доехали до стоянки на пляже в Венеции.
– Хочешь бутерброда с кокой или чего-нибудь еще? – спросил я.
– Давай, – ответила она.
Мы зашли в маленькую еврейскую закусочную взять еды и потащили всё на поросший травой бугорок, откуда хорошо смотрелось море. У нас были бутерброды, соленые огурчики, чипсы и газировка. На пляже почти никто не сидел, и еда была прекрасна и вкусна. Лидия не разговаривала. Я поразился, насколько быстро она ела. Она вгрызалась в свой бутерброд с дикостью, делала огромные глотки колы, съела пол-огурца одним махом и потянулась за горстью картофельных чипсов. Я же, напротив, – едок очень неторопливый.
Страсть, подумал я, в ней есть страсть.
– Как бутерброд? – спросил я.
– Ничего. Я проголодалась.
– Они тут хорошие бутерброды готовят. Еще чего-нибудь хочешь?
– Да, шоколадку.
– Какую?
– О, все равно. Что-нибудь хорошее.
Я откусил от своего бутерброда, отхлебнул колы, поставил все на землю и пошел к магазину. Купил две шоколадки, чтоб у нее был выбор. Когда я шел обратно, к бугорку двигался высокий негр. День стоял прохладный, но рубашки на нем не было, и тело перекатывалось сплошными мускулами. По всей видимости, ему было чуть за двадцать. Он шел очень медленно и прямо. У него была длинная гибкая шея, а в левом ухе болталась золотая серьга. Он прошествовал перед Лидией по песку, между бугорком и океаном. Я подошел и сел рядом.
– Ты видел этого парня? – спросила она.
– Да.
– Господи Боже, вот сижу я с тобой, ты на двадцать лет меня старше. У меня могло бы быть что-нибудь вроде вот этого. Что, к чертям собачьим, со мною не так?
