Виктор Ерофеев - Русская красавица
2
Ритуля утверждает, что я ночью кричала. Очень может быть, но я не слышала. Ритуля показала мне в доказательство свою руку со следами ногтей. - Я едва вырвалась! - Это мне, наверное, после шампанского кошмары приснились. А чего я кричала? Просто "а-а-а-а-а-а-!.."
Я люблю Ритулю, но молчу, как рыба об лед. Официальная версия: я скрываюсь от одного мужика. В ней есть слабая доля правды. Самое страшное как раз в том, что я должна зарыть тайну в себе и мне не с кем с ней поделиться, боюсь, что меня объявят сумасшедшей, скрутят, сгноят, сожгут, как ведьму, в крематории. С меня достаточно Мерзлякова. Мерзляков, когда я ему рассказала в самых общих чертах, в ужасе протянул было руку старой дружбы. Он повез меня, на всякий пожарный, в подмосковную церковь, где велел помолиться. Я помолилась, как могла, от всего сердца, выложила перед образами целую кучу жалоб и разревелась, а потом мы поехали в ресторан. В ресторане мы немножко выпили, отошли, и я под воздействием свежего страха предложила Мерзлякову остаться у меня ночевать и тем самым вспомнить нашу забытую шестидневную любовь. Однако Мерзляков смалодушничал и уклонился под предлогом, что заразится черт знает каким мистическим сифилисом. Ну, не свинья ли? Он меня кровно обидел. Я бы выгнала Мерзлякова из дому, но он к тому времени был уже изрядно пьян. Вместо итого мы совсем напились и непроизвольно заснули.
Проверив человеческую реакцию на мою тайну, я поняла, что вообще с ней лучше не выступать. Но носить в себе тоже, надо сказать, громоздко и обременительно... Единственная моя, сообщаю тебе некоторые события, имевшие место. Не исключаю, что случай со мной, хотя и довольно неслыханный, а также возмутительный сам по себе, с точки зрения нарушения сложившегося в мире порядка вещей, не представляет собой чего-то совершенно уникального, об этом предпочитают просто умалчивать, потому что бабы думают: зачем связываться? Я умалчивать не собираюсь, терять мне нечего, хотя бы в интересах науки, потому что наука могла бы дать объяснение, если бы только мне поверили, а не свезли в дурдом. Я же категорически уверена, что с ума не сошла и ведьмой в отличие от Вероники, не являюсь, а Тимофей у нее для прикрытия глаз, а если случилось так, как случилось, то, значит, были причины, о чем напишу дополнительно.
Написать, конечно, я могу, но невольное беспокойство вызывает у меня то, что я не знаю как, то есть к литературе не имею никакого отношения. Было бы куда лучше, если бы мою историю взялся описать, например, Шолохов. Представляю, он бы ее так описал, что у всех бы рты отвалились, но он уже очень старый и, к тому же, говорят, до такой степени спился, что начал распространять о себе, ложные слухи, будто свои гениальные произведения сочинил нe он, а совершенно другой человек. Остальные из живущих писателей не вызывают во мне доверия, потому что пишут скучно и все врут, норовя или приукрасить факты народной жизни, или, наоборот, полностью осквернить, как Солженицын, о котором мне B.C. достоверно рассказывал, что тот в своем лагере был известным доносчиком и дезертиром, недаром потом и сбеленился, в отличие от того же Шолохова, который писал честно и как было и потому заслужил всеобщее уважение и даже имеет собственный самолет. Более интересно и по-человечески пишут иностранные авторы (за исключением, пожалуй, монголов), которые зачастую печатаются на страницах журнала "Иностранная литература", на которую меня раньше регулярно подписывал Виктор Харитоныч, а теперь не подписывает. Они удачнее, чем наши, умеют передать психологию, да и потом про иностранную жизнь читать веселее, потому что про нашу и так все понятно, чего про нее читать, я и в кино-то не хожу на всякую эту чушь, времени жалко, но они тоже иногда чего-нибудь такое завернут и заумь напустят, не поймешь, где конец, где начало, сполошной модернизм, который ослабляет художественную силу, и неясно, зачем публикуют. А так, исходя из своего опыта, должна сказать, что писатели - народ мелкий, как мужчины еще того мельче и, несмотря на импозантную внешность, кожаные пиджаки, вечно какие-то взбудораженные, суетятся и очень быстро кончают. Я никогда и не хотела выйти за кого-либо из них замуж, хотя несколько раз подвертывалась возможность, даже был один директор издательства. Довольно молодой еще человек, по с совершенно испорченной нервной системой, который мечтал всех заново раскулачить. Он особенно мечтал раскулачить певицу Аллу Пугачеву. В своих мечтах он доходил до истерики. Из скромности я выдавала себя за воспитательницу детского сада. Это его пленило. Но он, тем не менее, хотел меня тоже сначала раскулачить, а уж потом жениться. Пришлось с ним расстаться. И многие женились на таких дешевках, что даже обидно.
Но я не только хочу поставить науку в тупик, снабжая ее новыми сведениями. Это меня, признаться, ничуть не волнует. Пора наконец навести порядок в своей судьбе. Однако каяться не собираюсь. Иногда я кажусь себе несчастной и глупой бабой, которую измордовала жизнь в лицe, между прочим, крикливой мордовки Полины Никаноровны, и ничего другого не остается, как пойти удавиться в собственной ванной, где гудит, не смолкая ни на минуту, нечеловеческая выдумка - газоаппарат, а иногда, распустив пушистые полосы, я смотрю на себя и говорю: утри слезы, Иpa! Может быть, ты в самом деле новая Жанна д'Арк? Пусть ты обосралась. Ну и что? Подумаешь! Ты не смогла спасти Россию, но зато не побоялась пойти на смертельный риск ради этой сомнительной затеи! Ну, кто еще из твоих соотечественниц, чья самая большая смелость состоит в том, чтобы в тайне от мужа завести, как говорит моя мама, набегавшая в Москву душиться моими духами, посторонний интерес и жить с ним раз-два в неделю, по дороге с работы домой, прикрываясь погоней за дефицитом, кто из них рисковал так красиво и безнадежно, как ты?!
Не раз садилась я в лужу в вечерних нарядах, не раз обрекала себя на позор, и меня выводили, но ведь не из какого-нибудь кабака, как привокзальную курву, а из зала консерватории, где на премьере я забросала апельсинами британский оркестр из-за полной безвыходности моего положения! Нет, Ира, ты была не последняя женщина, от твоей красоты балдели и блекли мужчины, ты пила исключительно только шампанское и получала букеты цветов, как солистка, от космонавтов, послов и подпольных миллионеров.
Потрясающий мужчина, племянник президента латиноамериканской республики, красавец Карлос, любил тебя на столе своей резиденции, забыв о костлявой жене, и Володя Высоцкий часто подмигивал тебе со сцены, выходя кланяться после "Гамлета"... Были и другие, попроще, были и просто шушера и подлецы, но только в сравнении видится величие человека! А по-настоящему любила я только крупных людей, с их лиц лучился маслянистый свет жизни и славы, перед которым была я бессильна, и вся горела, но я тоже умела делать чудеса, и недаром Леонардик называл меня гением любви, а он знал толк. Да и вся любовь с ним, какой бы зловещей и пагубной ни оказалась она для меня, разве можно назвать ее пошлой? - Нет, Ира, говорю я себе, рано вешать нос, твоя судьба решается не в какой-либо мелкой конторе, за ней, между прочим, неотрывно следят шесть самых красивых красавиц Америки, на которых, видя их постоянно в кино и по телевизору, дрочится миллионная армия средних американцев, и они собрались раз все вместе - пять белых, одна - шоколадная - в фешенебельной русской чайной в Нью-Йорке на 57-й стрит и под вспышки фотоаппаратов, жужжание камер в один голос потребовали, чтобы меня не обижали, чтобы не трогали их сестричку, которая в единственной своей шубе из огненно-рыжей лисы казалась далекой нищенкой, золушкой, замарашкой, затерявшейся в снегах и несчастьях. Я думала, вместе с приветом они пришлют мне какой-нибудь милый подарочек, хотя бы дубленку на память, которую я все равно не приняла бы из гордости, доставшейся мне от прабабушки, на которую я похожа, у меня над кроватью ее портрет, но они не прислали, не разорились... - Да плюнь ты на них! - Сказала Ритуля, когда мы рассматривали фотографию, где они обнялись: пять белых, одна - шоколадная. Противные рожи! Зубастые как на подбор! - ворчит Ритуля, ревнуя меня к американкам. - Правильно им Харитоныч отписал! - злорадствует она. Ритуля вообще Недолюбливает иностранных женщин за то, что они претендуют на львиную долю иностранных мужчин. Но ко мне она очень добра и ласкова, как козочка. Второй месяц живу у Ритули в состоянии ежеминутного переполоха. Я верю в нежные узы женской дружбы. Без них я бы совсем Погибла. - Ты бы лучше позвонила своему Гавлееву! - Советует Ритуля. А что Гавлеев? Он тоже от меня отшатнулся. Да ну их, опротивели все! А раньше я и трех дней не могла прожить, я благоухала, как голубой бергамотовый сад в лунную ночь, когда звезды торчат в южном небе, а рядом в волнах плещется моя Ксюша. Но сад растоптали. Креститься? А вдруг мне нельзя? Ведь я ни за что на свете не признаюсь отцу Вениамину! Все в заговоре против меня! Не зря, не зря он выспрашивал насчет Леонардика, как, дескать, умер. Пожалуйста, я отвечу, как на духу, как перед следователями, которые мучили меня и оправдали, и уж кто должен был быть главной на панихиде, так это я, а не она, или по крайней мере должно было произойти примирение, равносильное тому, как у гроба раздавленной Анны Карениной примирились со слезами на глазах ее муж и офицер Вронский, потому что перед смертью все одинаковые, но не хватило у Зинаиды Васильевны великодушия, да и откуда ему у стервы взяться, так мало того, что в шею вытолкали, но козни Зинаиды распространились еще дальше! Она употребила все свое вдовье влияние, чтобы меня стереть. А тут еще бега... Ах, зачем я бегала?
