Тэру Миямото - Когда приплывут младенцы?
— А Кодзава-сан хотел у этого типа только что родившуюся ляльку купить! Старик Хання так сказал полицейскому. — От возбуждения в уголках рта у Ко-тяна появилась белая пена, и он, схватив меня за рукав, зловещим шепотом закончил:
— Наверное, теперь Кодзава-сан в полицию заберут…
И тут я вспомнил, что старик Хання, который обычно украшал свою «Тибисима-мару» ярким флагом и отправлялся в первый рейс нового года вниз по реке, к Осакскому заливу, в этом году пролежал дома до самого конца января и всем говорил, что у него болит спина.
Машинально я затолкал кусок сушеного тунца в рот и при этом тупо смотрел на щеки K°-тяна, обметанные чесоточной сыпью. Ко-тян посмотрел туда, откуда доносился грохот крана, забивающего сваи:
— Говорят, тот мужик был доктором, а потом что-то натворил, и ему запретили лечить людей…
В окнах Кодзава-сан у Хадатэкура-баси зажегся свет. Я спросил Ко-тяна:
— А почему он младенцев продает? Ко-тян задумался ненадолго и ответил:
— Этого я не знаю.
А потом с таким видом, словно придумал что-то необыкновенное, предложил мне сегодня вечером пойти в баню позже обычного, а на обратном пути разузнать, что творится в доме того типа.
Я чувствовал, что произойдет что-то страшное, и от волнения раскусил еще не размякший кусок тунца. Ко-тян сказал, что будет ждать меня в восемь часов в «Эбису-ю», и побежал домой.
В том, что у старика Хання содрали со спины его гордость- татуировку, было что-то зловещее, но рассказ Ко-тяна о том, что Кодзава-сан хотел купить у непонятного мужичка младенца, напугал меня еще больше…
Еще до того, как жена Кодзава-сан заболела, они водили меня в зоопарк у храма Тэнно-дзи. Кодзава-сан приехал в Осаку три года спустя после войны из Исикавы. Он поступил работать в лавку и пять лет назад женился. Тогда ему только исполнилось двадцать пять лет, он был младше своей жены на три года. Сразу после женитьбы Кодзава-сан записался в вечернюю школу и в прошлом году ее закончил. Об этой самой школе мать с отцом говорили так часто, что мне стало казаться, будто я слышал об этом от соседа. Но сам Кодзава-сан был жутким молчуном, и даже когда он говорил со мной, ребенком, то не смотрел мне в лицо. Может быть, виной всему было то, что он заикался, но на самом деле это было совсем незаметно.
В вечернюю школу поступают многие, но не многие ее заканчивают. Отец постоянно подчеркивал это и говорил, как трудно целый день работать, а потом еще учиться. Тут без большого терпения и упорства ничего не выйдет.
— Я перед теми, кто закончил вечернюю школу, снимаю шляпу, — хвалил отец Кодзава-сан.
Я вернулся домой и, прижавшись ухом к стенке, стал напряженно прислушиваться к тому, что происходит у соседей. Мать готовила ужин. Пробили настенные часы, и впервые их бой показался мне неприятным — из-за него не было слышно, что происходит в комнате у Кодзава-сан.
Я сидел напротив матери и ужинал, а мысли были заняты совсем другим. Я спросил у матери, откуда берутся дети. Мать сказала, что они рождаются из головы. Она вовсе не хотела обманывать меня и ответила в общем-то правильно, но после этого я еще года четыре думал, что дети и вправду рождаются из головы. Я отложил палочки и стал расспрашивать мать: сколько стоит ребенок, если хочешь его купить; правда ли, что меня она сама родила; а может, все-таки купила?
Тут мать сообразила, что я что-то скрываю от нее, и сама стала задавать мне разные наводящие вопросы. Для того чтобы выведать у меня все, что я услышал от Ко-тяна, много времени ей не потребовалось.
— В баню сегодня можешь не ходить. Сиди дома, — распорядилась мать и, не доев ужина, вышла из комнаты и постучалась к соседям. Она вернулась, обнимая и поддерживая жену Кодзава-сан.
— Может, поужинаете с нами сегодня чем Бог послал, а там и муж ваш вернется.
Соседка крепко держала мать за руку и только молча кивала, а когда мать собралась выйти на кухню, вдруг сказала:
— Мой муж ничего плохого сделать не может, он не такой человек, — и заплакала. Мать погладила ее по спине и велела мне подать чаю. Соседка сказала, что ей нужно принять лекарство, прописанное врачом, и я выскочил за этим лекарством. С трудом нашел в их комнате лекарство и вернулся домой. Жена Кодзава-сан вдруг повторила несколько раз:
— Скоро появятся младенцы. И мой ребеночек, которого я родила, — и хотела было уйти.
Мать велела мне побыстрее дать соседке лекарство, а сама всячески старалась успокоить женщину. Она уговорила ее выпить лекарство. Мы не знали, что с ней делать, и стали просто ждать, когда она успокоится. Снаружи послышались шаги. Я прямо босиком выскочил из комнаты. За дверью стояли полицейский и наш сосед. Кодзава-сан, кланяясь полицейскому, говорил:
— Вы уж простите меня. Столько беспокойства доставил вам…
На это полицейский преувеличенно важно отвечал:
— Ну, ничего-ничего. Хорошо, что все обошлось. Только вот на старика Хання зла не держите.
Потом полицейский сел на велосипед и покатил по Фунацу-баси.
Я сказал Кодзава-сан, что его жена у нас и что она опять заболела. Потупившись, Кодзава-сан зашел к нам в комнату и позвал жену. Та как-то боком приблизилась к мужу и спросила: «А где ребеночек?». Кодзава-сан пытался что-то ответить, но не мог выговорить ни слова. Встретившись взглядом с моей матерью, он покраснел и попытался улыбнуться.
— Да зачем нам ребенок-то, не все ли равно? — наконец выдавил он.
— Младенцы больше не появятся?
— Ну да, не надо нам больше ребенка ждать.
— Это неправда! — закричала жена и, указав пальцем в сторону Досабори-гава, прошептала:
— Только что туда младенцы приплыли… Неожиданно мать схватила фонарик, лежавший у входа в подвал, и сказала:
— Ну так давайте поищем вашего ребеночка. Как только его увидите, сразу мне покажите. Я уж вытащу его вам из реки, — и заставила супругов идти за ней. Я был страшно удивлен и напуган, но все же пошел вслед за ними.
Мать прошла по Хадатэкура-баси и, перегнувшись через перила, стала светить фонариком по темной воде. Кодзава-сан поддерживал жену, а она напряженно вглядывалась в бурлящую внизу реку. Ветер, налетевший с Адзи-кава, растрепал волосы матери, казалось, что они встали дыбом. Супруги молча смотрели на круг света, пляшущий на грязной воде. Вскоре жена Кодзава-сан замотала головой:
— Нет нашего маленького, нет нигде. Свет-то какой, мне страшно от него…
Я подумал, что соседка пришла в себя. Мать отдала мне фонарик и велела светить на реку. Потом мать тихо спросила Кодзава-сан:
— Вы новорожденного купить хотели? Тот утвердительно кивнул головой.
— А кто его продавал-то? Кодзава-сан показал вверх по реке:
— Один человек, врач бывший, этим занимается. К нему приходят те, кому в больницу не с руки.
— А правда, что у старика Хання татуировку вырезали? И каких только людей на свете не бывает, страшно-то как… — напоследок пробормотала мать.
Кодзава-сан печально потупился, словно не находя слов для ответа. Я смотрел то на жену Кодзава-сан, то на круги света на речной глади. Подошел катер. Луч света от фонаря упал на рубку и на мгновение выхватил из темноты черную кошку. Катер прошел под Хадатэкура-баси, поплыл по Адзи-кава и исчез в темноте.
— Надо же… А ведь совсем недавно я тут столько маленьких видела… — все твердила жена Кодзава-сан, и под ее причитания мы пошли домой.
