Хулио Кортасар - Закатный час Мантекильи
— Взаимно. Всего доброго.
— Чао!
Он проводил глазами Вальтера, который двинул вслед за толстяком, громко спорившим о чем-то со своей женой. А сам пошел позади типа в синих брючках, явно никуда не спешившего; в конце концов их отнесло влево, к проходу. Рядом кто-то спорил о техничности боксеров, но Эстевес загляделся на женщину — она обнимала не то мужа, не то дружка, что-то крича ему в самое ухо, все обнимала, целовала в губы, в шею. Если этот мужик не полный идиот, усмехнулся про себя Эстевес, ему бы понять, что не его она целует — Монсона. Пакет не оттягивал больше карман пиджака, можно вздохнуть повольготнее, посмотреть по сторонам — вон как прильнула к своему спутнику молодая девушка, а вон те мексиканцы, и шляпы вроде не такие уж большие, аргентинский флаг наполовину свернут, но поднят над головами, два плотненьких итальянца понимающе переглядываются, и один торжественно говорит: «Gliel’a messo in culo»[12], а другой полностью согласен с таким четким резюме; в дверях толкотня; люди устало шагают по дощатым настилам в холодной темноте, мелкий дождик, мостки проседают под тяжестью ног, а в конце, привалившись к перилам, курят Перальта и Чавес, они как застыли: уверены, что Эстевес заметит, не выкажет удивления, а просто подойдет, как подошел, вынимая на ходу сигареты.
— Он его отделал! — сказал Эстевес.
— Знаю, — ответил Перальта. — Сам видел. Эстевес глянул удивленно, но Перальта с Чавесом отвернулись и пошли с мостков прямо в толпу, которая заметно редела. Эстевес понял: надо следовать за ними, увидел, как они пересекли шоссе, ведущее к метро, и свернули в плохо освещенную улочку. Чавес лишь раз оглянулся — не потерял ли их Эстевес, а потом они прямиком направились к машине и сели в нее тут же, но без торопливости. Эстевес сел сзади, рядом с Перальтой, и машина рванула в южную часть города.
— Выходит, ты был?! — сказал Эстевес. — Вот не думал, что тебе нравится бокс.
— Гори он огнем! — сказал Перальта. — Хотя Монсон стоит всех денег. Я пришел на всякий случай, подстраховать тебя, если что.
— Стало быть, ты видел. А Вальтер, бедняга, болел за Наполеса…
— Это был не Вальтер.
Машина по-прежнему шла к югу. Какое-то седьмое чувство подсказало Эстевесу, что они едут не к площади Бастилии, но это мелькнуло подспудно, в самой глуби, потому что его словно ослепило взрывом, словно Монсон нанес удар прямо в лицо ему, а не Мантекилье. У него не было сил спрашивать, он молча смотрел на Перальту и ждал.
— Мы не смогли тебя предупредить, — сказал Перальта. — Ты, как назло, ушел слишком рано, и, когда мы позвонили, Мариса сказала, что тебя нет и она не знает, когда ты вернешься.
— Захотелось немного пройтись пешком, — сказал Эстевес. — Но объясни…
— Все лопнуло, — сказал Перальта. — Вальтер позвонил утром прямо из Орли, как прилетел, мы ему сказали, что надо делать, он подтвердил, что билет на бокс у него, — словом, все было на мази. Договорились, что перед уходом он позвонит от Лучо, для верности. В полвосьмого — никакого звонка, мы звоним Женевьеве, а она перезвонила и говорит, что Вальтер даже не заходил к Лучо.
— Они стерегли его на выходе в аэропорту, — подал голос Чавес.
— Но кто же тогда… — начал Эстевес и осекся, он разом все понял, холодный пот, выступивший на шее, потек за ворот, желудок свело судорогой.
— За семь часов они вытянули из него все, — сказал Перальта. — Доказательство налицо — этот тип до тонкости знал, как себя вести. Ты же представляешь их работу, даже Вальтер не выдержал.
— Завтра или послезавтра его найдут на каком-нибудь пустыре, — устало и отрешенно прозвучал голос Чавеса.
— Какая теперь разница, — сказал Перальта. — До прихода в шапито я успел всех предупредить, чтобы сматывали удочки. У меня, понимаешь, еще была слабая надежда, когда я примчался в этот растреклятый цирк, но тип уже сидел рядом с тобой, и куда деваться.
— Но после, когда он пошел с деньгами? — спросил Эстевес.
— Ясно, что я следом.
— А раньше, коль скоро ты знал…
— Куда деваться, — повторил Перальта. — Пойми он, что завалился, ему крышка так и так. Устроил бы такое, что нас замели бы всех, сам знаешь, кто их опекает.
— Ну и дальше?
— Снаружи его ждали трое, у одного было какое-то удостоверение, короче, я опомниться не успел — а они уже в машине на стоянке, отгороженной для дружков Делона и богатеев, а кругом до черта полицейских. Словом, я вернулся на мостки, где ждал Чавес, вот и все. Ну запомнил номер машины, а на хрена он теперь?
— Мы едем за город? — спросил Эстевес.
— Да, в одно местечко, где поспокойнее. Тебе, надеюсь, ясно, что теперь проблема номер один — ты.
— Почему я?
— Потому, что тот молодчик знает тебя в лицо, и они все силы положат, чтобы разыскать тебя, а у нас ни одной «крыши» после того, что случилось с Вальтером.
— Выходит, мне уезжать? — сказал Эстевес. И сразу пронзило: а как же Мариса, малыш, как увезти их с собой, как оставить; мысли путались, мелькали, как и деревья ночного леса, и назойливо жужжали, будто толпа все еще ревет: «Монсон! Монсон! » — прежде чем ошеломленно смолкнуть, когда на середину ринга упадет полотенце, в этот закатный час Мантекильи, бедный старик. А тип болел за Мантекилью, надо же, за неудачника, ему бы в самый раз болеть за Монсона, который забрал все деньги и ушел, как он сам, неглядя, показав противнику спину и тем еще больше унижая его, потерпевшего поражение, беднягу с рассобаченной мордой, надо же — протянул руку, «был очень рад»… Машина затормозила среди деревьев, и Чавес выключил мотор. В темноте вспыхнула сигарета — закурил Перальта.
— Стало быть, мне уезжать! — повторил Эстевес. — В Бельгию, наверно, ты же знаешь, кто там…
— Если доберешься, считай, что спасен, — сказал Перальта. — Но вон что вышло с Вальтером, у них всюду люди, и какая выучка.
— Меня не схватят!
— А Вальтер? Кто думал, что его схватят и расколют. А ты знаешь побольше Вальтера, вот что худо.
— Меня не схватят! — повторил Эстевес. — Но пойми, надо подумать о Марисе, о сыне, раз все прахом, их нельзя оставить здесь, они прикончат Марису просто из мести. За день я управлюсь, все устрою и увезу их в Бельгию, там увижусь с самим, а потом соображу, куда двинуть.
— День — слишком много, — сказал Чавес, оборачиваясь всем телом. Глаза Эстевеса, привыкшие к темноте, различили его силуэт и лицо Перальты, когда тот затягивался сигаретой.
— Хорошо, я уеду, как только смогу! — сказал Эстевес.
— Прямо сейчас, — сказал Перальта и вынул пистолет.
Примечания
1
Мантекилья (букв.: сливочное масло) — прозвище кубинского боксера Хосе Наполеса (р. 1940), чемпиона мира 1969 и 1971 годов. В рассказе мексиканцы называют Наполеса «своим» потому, что и Мексика, и Куба относятся к Карибскому региону Латинской Америки (Аргентина — к Ла-Платскому).
2
…вроде анекдота с украденным письмом. — Намек на рассказ Эдгара По «Похищенное письмо». Сюжет рассказа построен на том, что искомое письмо находится у всех на виду и именно поэтому его никак не могут найти.
3
Монсон Карлос (р. 1942) — аргентинский боксер, чемпион мира 1970 года.
4
Буттье Жан Клод (р. 1943) — французский боксер, чемпион Европы 1971 года.
5
Клинч — положение в боксе, когда один (или оба) из боксеров зажимает одну или обе руки противника.
6
Чарро — в Мексике: костюм наездника.
7
Вилья Панчо (Франсиско; 1877—1923) — национальный герой Мексики, руководитель крестьянского движения в период Мексиканской революции 1910—1917 годов.
8
Корридо — народная мексиканская песня-танец; музыка к ней. Наибольшее распространение получила в годы Мексиканской революции.
9
Пуглиесе Освальдо (1905—1993) — аргентинский композитор, пианист, руководитель оркестра танго.
10
Карпантъе Жорж (1894—1975) — французский боксер.
11
Бенвенути Нино (р. 1938) — итальянский боксер, чемпион мира 1967 года.
12
Вставил ему перо в зад (ит.).
