Владимир Марченко - Сон о золотых рыбках

– Андрей, не забудь ножи. …Салфетки в ящике трельяжа, – гоняла хозяйка гостя, осматривая остывший торт, будто без него Новый год не придёт в городок Тасино.

За столом Аня села рядом с Андреем и следила, чтобы ел самое вкусное и меньше пил самодельного вина. Вот такой заботливой и чуткой была в тот вечер. Это огорчало Жанну Косичкину, сидевшую слева от Листовского, пытавшуюся оказывать знаки застенчивого девичьего внимания. Уставшие от еды и танцев, молодые люди интенсивно засобирались в клуб.

– А я? – притворно удивилась Аннушка, глядя Андрею в глаза. – Я – не Золушка. Давайте вместе убирать…

– Мы зайдём, – сказал Иван Басандайкин. – Поможем. …Утром…

– Когда придёте? Торт состарится. Девочки, вы-то куда? Я так не согласна…

– Мне – домой, – сказала Жанна. – Только до часа разрешила мама. Проводи меня, Андрей… У нас там такие собаки.

Листовский вышел со всеми, но споткнулся у калитки и воткнулся головой в сугроб. Его подняли. Жанна отряхнула шапку. Генка Лыжин отряхивая пальто, сказал Графу:

– Ему нужно отдохнуть. …Дойдёшь?

– Он дошёл, – сказал Граф. – Повели к нам. Пусть поспит.

Андрей видел, как силач Толя Бирюков подхватил Жанну на руки и понёс. Его ввели в кухню и столкнули на руки Ани. Андрей повесил пальто, хотел причесаться, но вместо своего отражения в большом зеркале увидел пунцовые губы, курносый носик с капельками пота. Губы девушки оказались властными нетерпеливыми. Было жутко приятно и по-праздничному хорошо. Он тронул её пушистую мягкую кофту и очень удивился, ощущая волнительность Ани. Даже зубы стали постукивать о зубы, а под ложечкой в животе распространилась космическая невесомость. Андрей забыл, что надо дышать, моргать и быть нестерпимо счастливым. Он потерял себя, но нашёл славную девушку, которая не задавака и очень храбрая, вдруг захотевшая при нём переодеться. Она бесконечно долго снимала с себя одежду. Он тактично отвернулся. Слушая магнитофон.

Было жарко и темно. Они не знали, как правильно быть взрослыми, но пытались узнать, ведь это часто показывали по местному телеканалу поздно ночью, хотя одно – видеть и слышать, а другое – попытаться войти в новую ситуацию жизни. …Они огорчились. Ожидали чего-то сказочного. Было волнение, но великой радости не испытали. Проверили так ли всё чудесно, как пишут в новых книжках, как показывают по видеоканалу. Мудрая Анечка повесила на входную квартирную дверь замок, чтобы с улицы показалось, что «все ушли».

– Ложись на мамину кровать. Что стоишь? Я свет погашу. …Это всё мне? – удивилась девушка, дыша шампанским и пельменями. – Если как-то уменьшить. Что-то боязно. Я только потрогаю. Я впервые вот так… подержу… и разберусь. – магнитофон, хотя и трудился посредством нагревания своих радиоламп, но звучание имел чистое и звонкое. Тактично умолк, а его левая пустая кассета страстно завращалась, перемалывая душную полутьму спальни, настоянную на запахах кухни и умирающей в зале сосенки, увешенной сверкающей «чепухой». – Я давно решила. Я мечтала о тебе. Представляла нас. …Спасибо. Я тоже ещё ни с кем не была так… Мне нравится. А тебе? Ну, вот теперь всё. – равнодушно проговорила Аня. – Значит всё, – повторила вызывающе и зло. Теперь не страшно. Так просто. Девки говорили, будто бы больно. …У меня ничего не получается. Ты давишь сильно.. Какая-то волна накатила. А у тебя? …Тоже? Почему-то неприятно стало.

Андрей хочет сказать, что ему противна близость, но боится обидеть Анечку. Ему кажется, что бредёт по горячему рыхлому песку. Прилагает усилия, но оглянувшись, понимает, что топчется на месте. А что дальше должно быть? Спрашивает себя. Не знает ответа. Не знает, как должен поступить.

– Подожди. Хватит. …Давай посуду мыть. …Я это поняла. Ты первый и последний. Замуж я не собираюсь. Иди в душ. – Начала раздражаться хозяйка, сбрасывая ногами простыню.

Он думал, что исковеркал ей жизнь, воспользовавшись слабостью. Ругал себя, понимая, что Аня всё рассчитала, всё предусмотрела. Она так хотела, используя его, как реквизит, как пособие.

– Давай не станем встречаться. Ты не обижайся. Может быть, когда-нибудь повторим. Нам нужно учиться. Ты ещё и в армии не служил. Поступать будешь? Ты мне нравишься, но это ничего не значит. Я старше на три года. Это много. Мы жили на кордоне, школа за десять километров. …Мама меня учила иногда. …Ну, и Пугачёва старше Киркорова. Это у них там. А у нас – иначе. Будем переписываться. Летом на каникулах встретимся.

Аня прислала два письма. Он забыл ответить на последнее. Отправлял праздничные открытки с равнодушными словами. Аня училась в Бийском педагогическом, но заболела. …Летом к ней пришёл. Встретила отчуждённо. Граф с отцом были в топографической экспедиции. Нехотя перебрасывались пресными фразами. Он приглашал её в парк, на лодочную станцию. Аня отказывалась, ссылаясь на свою редкую болезнь.

Он устроился на работу в «дорстрой», кидал горячий вонючий асфальт, зарабатывая на одежду. Отец помогал, но скудно и редко. Потерял работу. Пытался организовать строительную контору, но его подставили коллеги. На него повесили долг.

…Но почему-то часто видит во сне хитрую Анечку. Тот памятный Новый год. Была ещё одна встреча; суетная и холодная, после кино, они долго ходили по зимнему городку. Потом забрались на сеновал. Душистое сено хрустело под ними. Внизу вздыхала корова и переступала копытами. Анины глаза светились в полумраке, блестели, как вымытые виноградины. Он лежал с ней, обнимал знакомое тело и ласково что-то плёл. Она неожиданно задышала, засопела, вероятно, поняв, что лежание затягивается, рассерженно сказала, что другого случая ему больше не представится. Он боялся за её здоровье, ведь очень холодно, могла застудить в себе что-нибудь, а вполне могла быть и настоящая беременность, со многими последствиями, которые не принесут радости ни ему, ни ей.

Андрей обошёл несколько знакомых магазинов, предлагая услуги по переноски коробок и пивных бочат. Его помнили, и разрешали сложить тару. В коробках иногда были куски печенья, вафлей. Предлагали за работу китайскую лапшу, пачки сигарет в разодранных упаковках, а иногда просили забрать просроченные продукты. Это были вздувшиеся банки с рыбными консервами, плесневые куски масла или сыра. Не отказывался и от батонов колбасы с белым налётом. Если не чувствовал запах явной гнили, то жиры, сыр переплавлял, удаляя накипь, а консервы обрабатывал паром. Грязную сорную крупу мыл под краном, а потом варил. Проветривал комнатку и дегустировал «исправленные» продукты. Оля со страхом следила за ним, входила на кухню с учебником. Говорила, чтобы выбросил «варево». Она боялась за него. Они ни разу не отравились. Обжаренная в духовке колбаса, ничем не отличалась от купленной… Олины подруги с удовольствием ели макароны с колбасным фаршем. Хвалили Великого кулинара. А Валя Сокольникова целовала Игоря в щёку, говоря, что это от всех.

Придя как-то с разгрузки вагонов очень поздно, Игорь тихо разделся, не включая свет, лёг на кровать. Машинально обнимая жену, вдруг понял, что это не она. Девичьи руки настойчиво касались его плеча, шеи, а губы… Тотчас раздавался сонный голосок Оли:

– …Валь, так же нельзя. Надо спрашиваться. Игорь устал, а ты пристаёшь, как ненормальная, – полушутя, переползая через подругу, говорила хозяйка кровати и её окрестностей, – …Я не жадоба, Валь, но он-то устал. В другой раз разрешу тебе, как близкой подруге, – раздавался тихий смех, а Андрей молчал, обнимаемый женой.

Зимой пожилая соседка – Зоя Петровна Денисова пригласила Андрея посетить ларёк мясокомбината, в котором продают за сущие копейки кости на суп, ливер, кровь, свиные шкурки и прочие «деликатесы» для пенсионеров и малообеспеченных горожан. Согласился помочь, прихватив разбирающуюся детскую коляску, ведро и мешок. Ларёк не открывали. Тогда женщина повела Андрея на специальную свалку, где, толкаясь с другими женщинами и небритыми мужчинами, набрали не замёрзших коровьих копыт, кишок и требухи. Взяв ведра, соседка ушла на проходную. Её долго не было. Через некоторое время призывно замахала с крыльца варежкой. «Тут моя кума работает, – пояснила Денисова. – И я до пенсии колбасу варила. Можно грузчиком тебе устроиться. В ночную смену возьмут. Поговорю? Выпьешь с кем нужно, примут. Плохо то, что ты учишься, а на заочное нельзя тебе перейти? Будете жить-поживать. Думай, пока кума не ушла на пенсию. Посылай свою, научу колбаску-кровянку делать, оладики печь». Он подумал тогда, что перевод на заочное не прост, а в армию заберут, как дважды два.

Оленька не разрешила работать в кочегарке, плакала, не хотела оставаться одна. А, когда Андрей работал ночью, звонила Валентине, приглашая к себе. Панически боялась одиночества. Андрей уговаривал пойти с ним. …Могла делать в котельной домашние задания, а он – следил бы за котлом, бросал уголь. Отказывалась, говоря, что заболит голова от запаха горелого угля. Ему пришлось смириться.