Норман Мейлер - Человек, который увлекся йогой

Сегодня Сэм думает, что, пожалуй, зря стал радикалом — это было неумно. Мысль, что большинство людей, преуспевших в продажном приобретательском обществе, и сами не могут не быть продажны, так что, если ты не преуспел, — что ж, за идеализм приходится платить — не утешает. Сэма больше не греет горечь от сознания, что ты пострадал за свои убеждения. За такое Сергиус спуска не дает.

Они ухлопали уйму времени на этот вопрос. Сергиус считает, что озабоченность Сэма мировыми вопросами всегда была ложной. К примеру, в процессе анализа они докопались, что Сэм написал ту статью о рабочем так, чтобы неминуемо получить отказ. Сэм — что есть, то есть — ненавидит редакторов, и, прими они его статью, это означало бы, что он ничуть не лучше их, что он — посредственность. А до тех пор, пока он не достиг успеха, ему не надо оценивать себя. Следовательно, Сэм — не реалист. Умом он отвергает мир, и это позволяет ему не оценивать трезво бросающиеся в глаза факты своей жизни.

Сэм затевает спор с Сергиусом, но переспорить его трудно. Сэм скажет:

— А что, если вы насмехаетесь над радикалами, потому что гораздо удобнее пренебрегать их идеями? Стоит увлечься, и, глядишь, в вашей жизни произойдут нежелательные перемены?

— Почему, — возразит Сергиус, — вам непременно нужно считать меня буржуа, заинтересованным исключительно в своем благополучии?

— Как я могу обсуждать подобные вопросы, если, по-вашему, мои соображения — это проявление невроза, ваши же — беспристрастные медицинские рекомендации и ничего более?

— Вам во что бы то ни стало хочется победить меня в споре, — так обычно отвечает Сергиус. — Готовы ли вы признать, что интеллектуальный спор дает вам сознание собственной значимости и потерпеть поражение в споре для вас мучительно?

Влияние Сергиуса на Сэма отрицать не приходится. У Сэма уже появились мысли, которые несколько лет назад были бы для него неприемлемы. К примеру, сейчас Сэм думает, что, наверное, лучше бы жить как рабочий, жить просто, думать исключительно о еде и о деньгах. Тогда он верил бы, что для счастья надо иметь больше денег, материальных благ и меньше забот. А что, не так уж и плохо, размышляет Сэм, верить, что в твоих бедах виноват не ты, а твой начальник, мир или невезенье.

Сэм среди дня нередко предается таким мечтам. Ему приятно думать, что он мог бы прожить жизнь иначе: множество самых разных занятий представляются ему более предпочтительными. Почему ему хотелось бы жить, как чиновник, легко понять: у чиновника есть власть, есть право руководить, но в действительности по тем же соображениям Сэм предпочел бы вести богемный образ жизни — поселиться на нетопленом чердаке, перебиваться изо дня в день с петельки на пуговку. А один раз, прочтя какую-то статью, Сэму даже захотелось стать священником. Минут примерно десять ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем посвятить жизнь Б-гу. Такие фантазии, как мне известно, вовсе не редкость. Просто я лучше Сэма знаю, насколько он на самом деле серьезен, насколько прихотливо и детально его воображение.

Звонит телефон. Сэм слышит, как Элинор кричит, чтобы он взял трубку. Сэм встряхивается и подносит трубку к уху. Звонит их старый друг Марвин Росман, у него неожиданная просьба. Разговор продолжается минут десять, Сэм поеживается. Уже готовясь повесить трубку, он вдруг смеется:

— А что, мы застоялись, почему бы не взбодриться, — говорит он.

Под конец их разговора в комнату входит Элинор.

— О чем речь? — спрашивает она.

Сэм явно чуточку взбудоражен. Стоит ему притвориться, что ничего не происходит, как Элинор тут же смекает, что дело нечисто.

— Видишь ли, Марвин купил порнографический фильм, — с заминкой говорит он.

— У кого? — спрашивает Элинор.

— Он сказал, вроде как у старого воздыхателя Луизы.

Элинор смеется.

— Чтобы у Луизы был старый воздыхатель — вообразить такого не могу.

— Никогда не знаешь, чего ждать от людей, — кротко ответствует Сэм.

— Послушай, а почему он именно нам позвонил? — огорошивает его Элинор.

— Да из-за нашего проектора.

— Ему нужен наш проектор, чтобы посмотреть фильм?

— Ну да, — Сэм колеблется. — Я пригласил их к нам.

— А тебе не приходило в голову, что мне захочется провести воскресенье иначе? — осаживает его Элинор.

— У нас же не было никаких планов, — мямлит Сэм.

Подобно большинству мужчин, он, когда речь идет о порнографии, поставил себе правилом держаться независимо.

— Я тебе вот что скажу: меня разбирает любопытство. Ты же знаешь, я не видел ни одного порнофильма.

— Раз в жизни надо все попробовать, так надо тебя понимать?

— Что-то вроде того.

Сэм старается не показать, как он возбудился. По правде говоря, его, и исключения он не составляет, порнография притягивает. Интерес к ней у него не такой уж и сильный, но лишь из-за отсутствия возможностей, а не по какой-либо другой причине. Раз-два Сэму довелось купить набор откровенных фотографий, какие продают в третьеразрядных книжных магазинчиках, дома он, виноватясь, засунул их куда подальше.

— Глупость какая-то, — говорит Элинор. — Ты же сегодня собирался работать.

— Настроения нет.

— Их придется кормить, — ноет Элинор. — Выпивки у нас достаточно?

— Можно купить пива, — говорит Сэм с запинкой. — Алан Спербер с женой тоже придет.

— Сэм, ты сущий ребенок.

— Послушай, Элинор, — Сэм следит за своим голосом — старается не сорваться на крик. — Если это так уж хлопотно, я могу отвезти проектор к ним.

— Вот и надо было бы отправить тебя к ним.

— Я что, такой недоумок, что должен спрашивать у тебя прежде, чем кого-то пригласить?

Чутье подсказывает Элинор, что Сэм, дай он себе волю, погряз бы в порнографии. Она сердится на него, но не может и помыслить позволить Сэму отвезти проектор к Марвину Росману — там он смотрел бы фильм без нее, и кто знает, чем бы это кончилось. Вдобавок она и сама хотела бы посмотреть фильм. Элинор уверена, что от этого вреда не будет: в ней слишком сильно материнское начало.

— Будь по-твоему, Сэм, — говорит она, — но какой же ты, в сущности, ребенок.

Вернее, подросток, решает Сэм. С тех пор как Марвин позвонил, Сэм на нерве, он возбужден все равно как подросток, затворившийся в ванной. Анальная фиксация, механически отмечает Сэм.

Элинор спускается вниз — купить пива и мясную нарезку в кулинарии, Сэм тем временем принимается приводить в порядок проектор. Чистит он его кое-как. Устройство проектора ему хорошо знакомо: всего несколько недель назад он показывал фильм, в котором снимал Элинор с детьми, тем не менее с той минуты, как Элинор ушла из дому, Сэм места себе не находит: беспокоится, не перегорела ли лампочка в проекторе, волнуется — в исправности ли мотор. Прикидывает: не нужно ли смазать мотор, перерывает ящик с инструментами в поисках масленки. Смех, да и только. Сэм гонит от себя мысли о том, как на это отреагирует Сергиус. Сергиус безусловно захочет «проработать» в деталях мотивы, побудившие Сэма посмотреть такой фильм. Ну и что, говорит себе Сэм, он наперед знает, что им откроется: отстранение, нежелание иметь сексуальным партнером Элинор, уклонение от ответственности. К черту Сергиуса. Сэм не видел ни одного непристойного фильма, и упустить такой шанс не намерен.

Сэм посмеивается над собой — чувствует: иначе нельзя. Если б ему предстояло лечь в постель с женщиной, до которой он прежде не дотрагивался, он — ей-ей — нервничал бы не больше.

Когда Элинор возвращается, Сэм так и вьется около нее. Ее молчание тяготит его.

— Они, наверное, скоро придут, — говорит Сэм.

— Возможно.

Сэм сам не знает — то ли он сердится на Элинор, то ли боится: не сердится ли она на него. Неожиданно для себя самого он обнимает ее за талию и как бы со стороны слышит себя:

— Может, сегодня, когда они уйдут… Я что хочу сказать: мы ведь сегодня одни… — Элинор не придвигается и не отодвигается. — Детка, я же не из-за фильма, — продолжает Сэм. — Ей-ей. Как, по-твоему, вдруг нам сегодня и удастся…

— Может быть, — говорит Элинор.

Гости уже пришли, так что, по-видимому, самое время сказать о них пару слов. Марвин Росман — фильм принес он — дантист, хотя вернее было бы назвать его неудавшимся врачом. Росман так и сыплет статистическими данными и диковинными фактами о преступной халатности врачей, повествует он о них, как правило, замогильным голосом, с расстановкой, скорбно, что решительно убивает юмор. Однако не исключено, что тем самым он наоборот выпячивает их смешную сторону. На досуге он занимается лепкой и, если верить Элинор, далеко не бесталанен. Я часто представляю себе долговязого, костлявого Марвина — воплощенное уныние — в арендованной им мастерской на чердаке. Он шлепает на каркас шмат глины, уныло сковыривает его большим пальцем и пожимает плечами: не верит, что способен создать что-либо стоящее. Говоря с Сэмом по телефону о фильме, он оценивал предстоящий просмотр весьма пессимистично.