Григорий Полянкер - Белая ворона
Они переглянулись: интересно, для кого? Кто приплывет к их берегу, кого присоседят?
Любопытство раздирало. Каждая пыталась угадать, кого посадят за их столик. Они даже не прикасались к еде в ожидании нового отдыхающего.
Но были страшно разочарованы, когда увидели, что к ним бодро и молча шагает в шляпе, с зонтиком и с неизменной «бабочкой», старик.
Они обомлели, вскрикнули, но что они могли сделать? Неудобно ведь при таком большом стечении отдыхающих поднимать скандал, чтобы от них убрали эту ветхость.
А он, по-прежнему делая вид, что никого и ничего не замечает, продолжал жевать как ни в чем не бывало.
Балерины все больше багровели, кипели, не зная, на ком излить свою злость. Непременно, сегодня же, они подойдут к директору, к главному врачу, будут писать жалобы во все инстанции: кого подсадили, на что это похоже? Ведь это не что иное, как оскорбление личности. Значит, и их считают старушками? Нет, такое невыносимо. Этой мерзости они ни за что не допустят и не простят!
Балерины были вне себя. Уж никак не ожидали, чтобы им подстроили такую пакость. Ну, конечно, только старца им здесь не хватало. Нужен им такой сосед по столику… Он им аппетит может испортить. Противные такие, не могли подобрать сюда какого-нибудь иного, молодого, симпатичного человека. Не иначе, как кто-то решил над ними немного поиздеваться, насолить.
Уж нет. Из этого ничего не получится. Так номер не пройдет. Всё поднимут здесь вверх дном, но добьются, чтобы этого деятеля немедленно убрали. Больше того, категорически потребуют, чтобы его перевели в другой корпус, подальше от них. Ведь как-никак они не простые отдыхающие, а ко всему еще творческие единицы и для вдохновения им нужна рядом молодежь, а не такой древний старик.
А пока что, оскорбленные и униженные жрицы искусства, балерины пускали в сторону тихого, скромного соседа шпильки, остроты, открыто и беззастенчиво издевались над ним, всячески выражая свое отвращение и враждебность к нему.
И решили они, что ему здесь не сдобровать. Такое они ему устроят, что он сам убежит отсюда.
И началось.
На каждом шагу укоряли его, что за столом не умеет вести себя согласно правилам хорошего тона, то он вилку и нож держит не так, как должно, во время еды шлепает губами, чавкает, то они набрасывались на него, зачем он кормит кошку и собаку, которые всегда дежурят у входа в столовую…
Но все их замечания на него не действовали. Он молчал.
Узнав о встрече, которую балерины организовали старику, тетя Зося возмутилась, – как так можно, он не имеет права отдыхать, как и все? Это собственная вилла этих трех граций? Обижают – старого заслуженного человека.
И когда издевки и острословье в адрес старика дошли до предела, – балерины просто не давали ему прохода, – тетя Зося обратилась к трем грациям:
– Скажите-ка, мои голубушки, – сказала она, – что это вы пристали к старому человеку? Вам не кажется, что и вы не вечно будете такими молодыми красавицами, как сейчас? Вы что же, застрахованы от старости в районной кассе страхования?
– Тетя Зося, чего же он так нарядился, как деятель семнадцатого столетия? Или он решил своим нарядом охмурить всех модников с Дерибасовской? – возмутилась Ната Церетели. – Что, он такая большая цаца, что ни разу даже не заговорил с нами?
– А откуда вы знаете, что он не большая цаца? Неважно, что он смешно нарядился. Это еще ничего не означает. А как, бывало, одевался граф Лев Толстой? По одежке нельзя судить… Вот у нас жил профессор Филатов. Тот тоже любил одеваться по старинке. И что же? А человек был знаменитый, слепых делал зрячими, чтобы я так жива была!
И, прижмурив черные свои глаза, тетя Зося добавила:
– Тут не сразу узнаешь, кто есть кто… А может быть, этот старик пишет музыку… Композитором является экстра-, класса? Не слыхали разве, как он все время ходит по отдаленным уголкам парка и напевает мотивы из каких-то опер? А держится он в стороне от всех, потому что, наверно, думает, творит… А человек, который что-то придумывает, становится похожим на женщину, которая собирается стать матерью, в смысле родить… В такое время нельзя ее трогать и расстраивать. А с ним, может быть, такое теперь и случилось…
– Неужели, тетя Зося, он композитор, этот старик? – спросила Дебора Цирульник.
– Кто его знает, – пожала плечами тетя Зося, – возможно, он и есть сочинитель музыки.
И осеклась, вспомнив, что все трое трудятся в поте лица в опере, поют или танцуют, и они жаловались, что им не дают подходящих ролей, не повышают ставки и категории и что виновен в этом один человек – новый директор театра.
После недолгой паузы тетя Зося улыбнулась лукаво и шепнула каждой на ухо, точно доверяя большой секрет.
– Девочки, – сказала она, – вы таки серьезно не знаете, кто такой этот старичок?
– Откуда нам знать? Что, у него на лбу написано? – съязвила Шпак-Ковалик.
– Что ж, мы гадалки какие? – нахмурилась Ната Церетели.
– Как узнаешь, когда он только жует, когда с нами сидит, и молчит как рыба, – добавила Дебора. – По всему видно, вредный, занудистый старикашка.
– Интересно, – окончательно заинтриговала их тетя Зося, – так вы в самом деле не знаете, кто он такой?
– Откуда нам знать, если он молчит как дуб и ни с кем из нас даже не здоровается!
– Вы, барышни, как-то говорили, если не ошибаюсь, что работаете в театре и там вас здорово обижают. Ролей не дают, категорию директор вам не повышает, зарплату… Так я вас поняла?
– Ну и что же? – уставилась на нее Шпак-Ковалик.
– Что значит «ну»? – уже с притворной серьезностью перебила тетя Зося. – Вот тут собака и зарыта. Не знаете вы, кто вам может помочь и кто может жизнь испортить. Не знаете.
– Почему?
– Да потому! – Она украдкой оглянулась по сторонам. – Этот старичок может перевернуть вашу жизнь в два счета. Скажите, как фамилия нового вашего директора?
– Лушкин. Максимильян Афанасьевич.
– Вот так бы сразу и сказали. Ну, а как имя вот этого старичка, на которого вы смотрите с таким пренебрежением? Как? Ага, не знаете? То-то же! Голову надо иметь на плечах! Голову, а не кочан капусты.
Тетя Зося на минуту смолкла, изучая недоумевающую троицу.
– Так вот, я вам по величайшему секрету скажу, и он мне по большому секрету сказал: Афанасий его зовут… Афанасий.
– И что из этого следует?
– Что следует? То, что вы тупицы! Такие, как вы, вечно будут в театре подметать сцену, выносить свечи, раздавать конверты всяким князьям да графиням. Нашли над кем подтрунивать, над кем смеяться.
– Ну, ну, не тяните, тетя Зося! – дружно воскликнули балерины. – Не выматывайте душу. Говорите скорее!
– А вы умеете держать язык за зубами?
– Коли надо, мы можем даже заморозить наши языки.
– Так вот, знайте: этот старик в соломенной шляпе с зонтиком и «бабочкой», над которым вы так издеваетесь, является не кем иным, как отцом вашего директора! Поняли?
– Директора? Не может быть!
– Как это не может быть? Вы что думаете, у тети Зоей есть свободное время лясы точить с вами? Не тот уже возраст!
– Боже мой! – сощурилась Шпак-Ковалик. – Какой пассаж! Над стариком издеваемся и не знаем, что…
– А может, тетя Зося, вы ошибаетесь?
– Кто ошибается? – возмутилась тетя Зося и поднесла платок к губам, чтобы не рассмеяться и не испортить все дело. – Была б охота для шуток! Это очень серьезно, я вам говорю под величайшим секретом. Он хочет, чтобы никто об этом не знал. Будут приставать к нему со всякими просьбами, каждый захочет, чтобы он ему помог, составил протекцию.
– Боже, как мы опростоволосились! – чуть не всплакнули балерины. – И надо же. Прямо-таки с ума можно сойти.
Несколько минут троица стояла безмолвно, балерины словно языки проглотили, не зная, не ведая, как быть. Куда деваться.
Они долго не могли прийти в себя. Подумать только! Веселенькая история. Отец директора. Шутка сказать, такой влиятельный старичок сидит с ними за одним столом, а они не знают, кто он! Более того, еще смеются, издеваются над ним. Достаточно, чтобы он словечко замолвил сыну, одно только доброе слово о них, как их судьба пошла бы совсем по иному руслу. И вместо того, чтобы с первого дня подружиться с этим человеком, они ему стали поперек горла, делали пакости, испортили с ним отношения, не давали ему дышать. Больше того, они еще на него напустили Жору, местного культурника-затейника, длиннющего детину с выпученными глазами и мрачным видом, в обязанности которого входила покупка билетов на поезда и самолеты, развлечение отдыхающих., а также всевозможные мероприятия – танцы, лотереи и прочие игры. И вот этот Жора им в угоду тоже включился в глупую игру, чтобы всячески досаждать странному старичку, и каждый день укорял его, ругал за то, что не выходит на рассвете на физзарядку, не принимает участия в массовых кроссах, в самодеятельности и вообще ведет себя обособленно, заносчиво, ни с кем не дружит, не гуляет и никого не замечает… Держится в стороне от коллектива.
