Катрин Лове - Потешный русский роман
Зачем покупать iPhone в Америке, это смешно, цены везде одинаковые, не говоря уж о том, что все можно заказать в Интернете.
Глобализация…
Слово «глобализация» произнес Жонас. В разговоре оно прозвучало впервые. Жонас — сын Гонзага, но не сын Софи, хотя она живет с Гонзагом. Гонзаг и Софи — воссоединившаяся пара. Жонас живет в этом новом семействе, с отцом, мачехой и сладкоежкой Амираль, длинношерстным золотистым ретривером. Хорошо, что Жонас подал голос, пусть даже голос этого молодого — восемнадцати с половиной лет — парня звучит хрипловато и не соответствует его физическому облику крепкого призывника. К счастью, никто не собирается никуда посылать Жонаса, даже на какую-нибудь абсурдную, идиотскую войну. Мы живем в мирной стране, маленькой нейтральной стране, спокойной, надежной, самодовольной. Самодостаточной. И мы поедаем домашние торты теплым июльским вечером, который, возможно, никогда не закончится. Осенью Жонас пойдет в университет, на отделение философии и экономики. Так решил он сам. Жонас — способный молодой человек, предпочитающий изучать все сразу. Он уже придумал тему и название диссертации — «Общество потребления, или неизбежный провал иллюзорной модели глобализированной капиталистической экономики» , автор — Жонас Шумпетер, весна-лето 2010. Этой работой молодой мыслитель будет заниматься до тех пор, пока его голос не прекратит ломаться. В нашей маленькой, надежной, спокойной и самодовольной стране наши Жонасы давно перестали быть пушечным мясом, они больше не продаются тем, кто окажется щедрее, у них ясные головы, колесики в их мозгах крутятся по часовой стрелке. Все мы гордимся Жонасом. Все одобряют его план, его амбиции, но никого, увы, не интересуют модели, капитализм, абсурдность и глобализация.
И Жонас повторяет срывающимся голосом, в никуда, в пустоту:
— Глобализация…
Привезти iPhone из Соединенных Штатов попросил Адриен. С. должен лететь в Америку, чтобы познакомиться со своим заокеанским издателем. Вот пусть и использует время с толком, сделает кое-какие покупки.
Адриен вечно злится на Пьера за то, что Пьер считает iPhones и все Штучки наглым надувательством и полагает, что нет никакого резона покупать их за океаном, если уж приспичило выкинуть деньги на подобные приспособления. Такова позиция нашего друга Пьера, «приглашенного профессора» физики и математики.
Несешь невесть что, а уж тебе, профессор, это непростительно, говорит Адриен Пьеру.
Разговор переходит на повышенные тона.
В Штатах можно купить гаджеты последнего поколения, в Европе торгуют одним старьем.
Ха, ха, ха, смеется Пьер.
Разве за «последним поколением» нужно ехать не в Японию? — тоном знатока спрашивает Марион.
При чем тут Япония?
Киви, наверное, тоже очень аллергичный фрукт, верно? — беспокоится Ясмина.
Тарелка С. не пустеет. Как и его стакан. Мой друг предусмотрительно поставил рядом с собой три бутылки вина одной марки одного и того же года. Я могу довериться ему с закрытыми глазами — он умеет выбирать лучшее среди очень хорошего. Меня удивляет, что он уже несколько минут хранит молчание, это совсем на него не похоже, впрочем, размышляю я недолго, потому что С. собирается сделать какое-то объявление.
Наш автор, бросает он, даже не потрудившись указать на меня, интересуется бедным олигархом, гниющим в ужасной русской тюрьме.
Все смотрят на меня.
Кем интересуется?
Олигархом.
Не знаю, кто испек профитроли, но с удовольствием съем еще парочку.
Добавь взбитых сливок, будет гораздо вкуснее.
Ты что, рехнулась?!
Кто такой олигарх?
Мерзавец, замаскировавшийся под бизнесмена. В галстуке, отвечает С., щуря зеленые глаза, совершенно изумительные мужские глаза.
А, понятно.
Олигарх грабит свою страну, но уже не кладет локти на стол. Когда ест.
Ты правда никогда не слышал об олигархах, Гонзаг? О Ельцинских Мальчиках?
Нет. Кое-что, отвечает Гонзаг, который слишком много работает, в кино не ходит и внешним миром не интересуется.
Но хоть что-то ты об этом знаешь?
Да, да.
Наш автор намерен отправиться в Сибирь, уточняет С., и все желающие имеют возможность убедиться, насколько белые у него зубы и какие восхитительные зеленые глаза.
Все смотрят на меня.
В Сибирь?
Ты едешь в Сибирь?
Они там на чешском говорят?
Что ты забыла в Сибири?
Это рядом с Северным полюсом?
Ты действительно туда поедешь? — волнуется Даниэль.
Да, отвечаю я.
Нет, это не Северный полюс.
Кто-нибудь даст мне сигаретку?
Разве ты куришь?
Сибирь, это в России?
Тогда зачем тебе сигарета?
В Сибири тоже есть серийные убийцы, точно вам говорю, сообщает Марин.
С чего ты вдруг решил закурить, если не куришь?
Курение убивает.
Думать тоже вредно.
Пара Гонзаг-Софи ссорится. Он старается говорить тихо, но все всё равно слышат. И узнают, что ветеринар рекомендовал суке Амираль строжайшую диету и — главное — никакого сахара. Софи укоряет Гонзага — у них совместная опека над животным — за то, что он скормил Амираль три больших куска торта «Захер»[6], да-да, не отпирайся, я видела. И не прикидывайся невинным зайчиком, три куска, ты ее уморишь, она диабетичка, напоминаю, у нее диабет, а еще ожирение, прекрати ее баловать, я ее не балую, ты ее убьешь, прекрати, слышишь, что я говорю.
Иди ко мне, детка, говорит задира-Жак, брат Гонзага, передразнивая Софи.
Все смеются.
Значит, наша драгоценная подруга познакомится с упрятанным в Сибирь олигархом, удивляется Пьер, который терпеть не может пустой треп и вообще не собирался идти на эту встречу.
Его не упрятали, а посадили. В лагерь, уточняет С., набрасываясь на кусок «Черного леса»[7].
Как это в лагерь? Никаких лагерей больше нет! Ты в курсе, что старик Джугашвили умер?
Что за Джугашвили?
Кто умер? Разве кто-то умер?
Даниэль бегала в дом проверить детей и снова пропустила часть разговора.
Что этот твой тип делает на каторге?
Он не мой, уточняю я.
Кажется, эти олига-как-их-там набиты бабками?
Набиты — слабо сказано, доверительным тоном сообщает С., который не только пьет больше остальных, но и считает себя самым умным.
Джугашвили — это Сталин, старушка, продолжает Александр. Иосиф Виссарионович Джугашвили, он же Сталин. Умер в 1953-м, а сейчас 2007-й.
Ну ты и нагнал на меня страху!
Так я и думал, говорит Пьер. Повторяю свой вопрос: что делает в лагере твой олигарх? У олигархов, вроде как, другие увлечения, эти придурки покупают аэробусы А380, за́мки за триста миллиардов долларов и футбольные клубы, разве нет?
Кому вообще интересна подобная история, встревоженно спрашивает Ясмина.
Какая история?
Ну эта, русская, история.
Ананас остался? Хочу ананаса.
Он хоть красивый, этот олигарх?
Ничего, отвечаю я.
Здесь, между прочим, тоже полно красивых мужиков, говорит Софи. Тебе незачем ехать в Сибирь.
Все смотрят на меня.
И правда, оглянись вокруг.
Все смотрят на С.
Ты и русского-то не знаешь, или знаешь?
Кажется, мы ели такие профитроли на дне рождения Анны?
Этот твой тип говорит по-русски?
Он не мой, уточняю я.
Тогда почему ты им занимаешься? — спрашивает Адриен.
Тебе бы стоило ответить на сей изумительный по тонкости вопрос, сладким тоном советует С.
Я испепеляю его взглядом и глажу прижавшуюся к моим ногам суку Амираль. Запускаю пальцы в ее шелковистую шерсть, хотя вообще-то собак не люблю — только кошек, но Амираль никогда не обижу, и животное это чувствует, даже земляной червяк почувствовал бы.
С. перебирается поближе к Марин, Марин, которая сделала стрижку «каре» и перелетела через океан, чтобы поприсутствовать на вечеринке, и наверняка задержится на несколько дней в нашей старушке-Европе, чтобы отдохнуть от своих убийц up to dale[8]. Итак, С. обволакивает Марин взглядом своих зеленых глаз. И она решает проинформировать всех, кто не занят разговорами об ожирении, диабете и ветеринарных заморочках, что наша авторесса (ей почему-то кажется забавным придуманное С. определение) вполне могла бы, раз уж ей не терпится вернуться в Россию по никому не понятной причине, заняться воистину «золотым» сюжетом, который сама же Марин ей и подсказала, а именно — русскими серийными убийцами, с ними мало кто может сравниться, поясняет Марин, называет несколько имен и дел и говорит, что им даже американские серийные убийцы в подметки не годятся, уж вы мне поверьте, и все верят.
Всем становится чуточку не по себе из-за того, что планета населена садистами, развратниками и всяческими чудовищами, и, хотя мы предпочитаем о них не думать, иногда бывает приятно об этом вспомнить.
