Борис Штейман - Время охоты

— Молодой человек! Зачем вы дышите в шею?! Отойдите! — возмутился толстяк.

— Тихо, носорог! Не шуми! — вяло огрызнулся он, чтобы не привлекать внимания. Толстый мужчина напомнил ему носорога.

«… Олежка, ты не представляешь, как я соскучилась… Целую, милый… И я тоже…» Остальное сюсюканье было слышать невыносимо.

— Безобразие! — возмутился снова толстяк-носорог. — Понаехал всякий сброд! Зарекался ездить на этот паршивый юг! Нет, только в Прибалтику!

— Там тоже самое, — посочувствовал он толстяку. — К тому же там холодно. Ты озябнешь.

— Ну, знаете, это… это, — стал заикаться носорог.

Женька, напевая, вышла из будки. Он незаметно скользнул вбок. Немного подождав, вошел в телефонную будку. Набрал номер. Закряхтел в трубку:

— Алле.

— Вам папу? — пропищал детский голос.

— Нет, маму!

Стал солидно объяснять. Звонит Женин муж… Как вы не знаете, кто такая Женя? Ваш муж нас не слышит?.. Вышел?.. Очень хорошо… Я намного старше жены. Смотрю сквозь пальцы на некоторые ее шалости. Вы понимаете, о чем я?.. Не понимаете? Ваш Олег уже полгода встречается с моей женой! Это, вы знаете, чересчур!.. Да, Олег и Женя… Не-не может быть, а точно. Скандал, огласка — мне не к чему. Я занимаю ответственный пост… Надо не охать, а принимать меры… Да, да, именно меры! Он собирается к ней на юг… Какой симпозиум?.. Вы меня просто поражаете, милая!.. Ну, извините! Я просто не мог так это оставить. Прошу прощения… Да, Валерий Степанович… Согласен, ужасно! Но еще все поправимо…

На следующий день он искоса вглядывался в довольное Женькино лицо. Ему было ее немного жаль. В обед он купил роскошный букет цветов и, когда в комнате никого не было, положил ей на стол.

Вечером он лежал на своем месте, на лежаке. Вокруг слышались шепот, приглушенный смех и любовная возня расположившихся на берегу парочек. По дороге в гостиницу он встретил двух юных пташек. Они были навеселе.

— Слушай, возьми нас к себе, — сказала одна, обнимая его. — У, какой сильный! Ты посмотри! — обратилась радостно к подруге.

— Вижу. Очень хороший! Хоть и лысый, — отвечала вторая. — Нам негде ночевать, понимаешь или нет? Нас продинамили! Ты понимаешь или нет?

«А что… — подумал он с досадой. — Чем они хуже?» Внутри загорелся огонек. Он грубо схватил их, посадил на плечи и пошел.

— Надо же, какой здоровый! Настоящий зверь! — залепетала одна.

— Нам повезло, Нинка! Ведь, правда, повезло! У тебя есть дома вино? — откликнулась другая.

Неожиданно он остановился:

— Нет, вам не повезло, крошки! Ко мне нельзя! Пока!

Быстро пошел прочь.

— Противный! Обманщик! — закричали они ему вслед. — Нинка! Да он просто голубой!

На следующий день под вечер он снова стоял за спиной толстяка-носорога и сочувственно слушал:

— … я тебя не понимаю… Что случилось?! Кто звонил? Что ты придумываешь?! Как не сможешь! Какие обстоятельства? Кто наклепал?! Я тебя очень прошу приехать! Ты понимаешь? Очень!.. Нет, ты меня послушай!.. Так ты приедешь или нет? Я тебя никогда ни о чем не просила!.. Ну, хорошо… Извини… Нет, не надо. Да, понимаю.

Толстяк-носорог вяло объяснял ему:

— Вы меня просто преследуете. Как только я звонить, вы тут как тут. Я же не могу все бросить и ехать в Прибалтику. У меня заплачено вперед и…

— Не можешь, потому что ты упрямый носорог — ответил он и успокаивающе похлопал его по потной спине.

Женька бросила трубку и как сомнамбула вышла из будки. «Бедная девочка…» — подумал он, и желание захлестнуло его.

«Вот и все…» — повторяла Женька про себя одно и то же.

Он прекрасно видел в темноте и разглядел Женьку, когда она еще только подходила к пляжу. Пошел ей навстречу.

— Решили искупаться, Женя? — спросил он мягко. — Нет ничего лучше ночного купания. Пойдемте на мое место. Я каждый вечер здесь и все жду, жду, жду.

— Чего? — безразлично поинтересовалась Женька.

— Не чего, а кого! Я жду вас, Женя…

Он говорил тихо, вкрадчиво о себе. Иногда она едва слышала его. Временами он совсем приглушал голос, и только был слышен шепот моря. Он рассказывал об Африке, что там навсегда влюбился в саванну. Говорил об особенностях и повадках обитающих там животных. Очень непросто перехитрить этих пугливых и хитрых тварей. Он поразил ее знанием мельчайших деталей.

«Рядом незаметный человек… И вдруг незаурядная и такая странная личность… Необычный, сильный человек!» — подумала она, и что-то ее при этом смутило.

Он неожиданно обнял ее и мягко повалил. Ей необыкновенно приятны были его прикосновения. Она поцеловала его. Ей стало казаться, что небо поменялось местом с морем, а море с пляжем. Воля ее стала плавиться. Ей почудилось, что глаза его светятся в темноте… «Боже, что я делаю?! Зачем?» — вдруг очнулась она. Происходящее вдруг представилось ей со стороны. Она выскользнула из его объятий. Раздался треск рвущейся ткани. И у него в кулаке оказался длинный светлый лоскут ее платья. Она стала быстро удаляться вдоль берега. Он мог, шутя, одним прыжком настигнуть ее. Но лишь потянулся так, что хрустнули кости, и стукнул кулаком по лежаку, проломив толстую деревянную рейку. Он стукнул так, для порядка. Он был не раздражен и не раздосадован. Он был почему-то рад, что все сорвалось. Хрипло рассмеялся. Оскалился. Было темно. По-прежнему, с соседних лежаков доносилась любовная возня. Ему захотелось напугать их. Он тихо зарычал. И возня прекратилась. «То-то же!» — подумал удовлетворенно.

Он был свободен. Он бежал по саванне. Солнце двигалось по чистому без единого облака небу. Он бежал и смеялся. Дыхание его было легким и быстрым. Приближалось время охоты.

Моллюску до невозможности надоело его жилище. Он возненавидел роскошную стеклянную банку. Он по спирали добрался до горловины. Там на секунду замер. Вид с высоты был прекрасный. И перевалился через ребристый край. Он летел, кувыркаясь, вниз и орал свою любимую песню: «Yes! I love you! Yes…»