Антон Тарасов - Сказки PRO…
Поздно вечером, вернувшись домой, я узнал, что меня ждут. Об этом мне шепнула соседка, та самая, что угощала меня малиновым вареньем и за это была вознаграждена починкой крана, посвистывание которого ее раздражало. При этом она как-то странно подмигнула. Кто мог меня ждать? Кто-то из родных смело прошел бы в комнату, даже устроил бы там уборку, не напрашиваясь ни на какую аудиенцию. За столом на общей кухне сидела девушка. Сидела прямо в одежде. Расстегнутый плащ, сдвинутый на бок шарф. Разве что из обуви на ней были огромные вязаные тапки, которые у нас в коммуналке предлагали нежданным гостям вроде врачей, участковых и слесарей, чинивших не так давно текущие батареи.
— Простите, Александр, это, должно быть, вы, — смущенно спросила она, увидев меня. — Я решила вас, во что бы то ни стало дождаться. Понимаете, приходить второй раз как-то неудобно. Лучше уж сразу рассказать все как есть.
— Ну, я — Александр, и что? — меня, если честно, в тот момент дико разозлил визит совершенно незнакомого мне человека в столь поздний час, без предупреждения, когда единственное, о чем я думал, так это о том, как поскорее мне привести себя в порядок и завалиться спать, — Откуда вы взяли мой адрес? И по какому вы поводу? Знаете, я очень устал и могу наговорить всяких глупостей, так что не обращайте внимания.
Она смутилась. Я разглядел, как она опустила глаза, как поправила шарф, чуть не свалившийся на пол.
— Так, — твердо сказала она, пытаясь взять себя в руки. — Мне ваш адрес дал продавец с рынка, который за железной дорогой…
— С толкучки что ли? — удивился я. — Дядя Сема, что ли? Да, он, кажется, должен был знать. Какая у него хорошая память.
— Да, с толкучки, — по-моему, ее покоробило само это слово, толкучка. — Тут вышло одно недоразумение. Мы разбирали книги с дедушкиной квартиры, и эти книги продали этому торговцу. Почти все они уже разошлись, но…
Я вспылил. Я готов был тотчас же показать на дверь и еще прикрикнуть. Конечно, я бы этого не сделал, а если бы и сделал, то не в такой откровенно грубой форме. Но вместо этого я просто подошел, уселся рядом на стул, сложил руки на груди и сказал:
— Последнее, что я у него на рынке купил, это Трояновский. Но назад его я не верну. Если хотите, то идите в милицию, делайте все официально.
Меня взбесило то, что книга, которую я искал без малого год, вот так легко и без лишних сложностей может перекочевать в другие руки.
— Вы не поняли меня, — оправдывалась она. — Возникло небольшое недоразумение, и я уверена, вернее, я на это очень надеюсь, что вы меня поймете, и все разрешится. Тем более, зачем вам…
— А вот это уже мне решать, нужна мне книга или нет, — отрезал я, не дослушав.
Вообще-то перебивать нехорошо, я не люблю, когда так делают, когда говорю я. И с этим я погрешил немного. Но девушка это была, по всей видимости, отнюдь не из робких. Она снова поправила шарфик.
— Давайте не будем друг у друга отнимать время, — она говорила и смотрела мне в глаза так, что я принялся моргать, а потом и вовсе постарался сосредоточить взгляд на чем-нибудь другом, благо на кухне хватало всяких интересных предметов. — Я вообще не о книгах. Я о письмах. Тот продавец с толкучки сказал мне, что он нашел эти письма, вложенными в книгу, которую купили как раз вы. И он знает вас. И под честное слово, что я больше никому не передам ваш адрес, сказал, где вы живете. Так что я не о книгах, мы как раз от книг избавлялись, нам они совершенно не нужны. А вот письма. Это совсем другое. Мы их искали, но случайно просмотрели. И так получилось.
— И теперь вы просите меня вернуть вам эти письма? — должно быть от усталости все происходящее меня начинало дико раздражать. — На каком, интересно, основании?
Она замолчала, только слегка опустила голову и посмотрела куда-то в пол. Так делают, когда не знают ответа на вопрос, но судорожно пытаются его отыскать где-то в окружающей обстановке. Как школьник, стоящий у доски и ищущий по сторонам плаката шпаргалки, хоть какой-нибудь подсказки, чтобы избежать почти неминуемого провала в виде двойки. Впрочем, и я в тот момент был озадачен не меньше и не мог сообразить, что же мне делать.
— На том основании, что… — она запнулась. — Что… это наша семейная реликвия, и она попала к вам случайно, по ошибке, и вы как здравомыслящий, надеюсь, человек должны, просто обязаны войти в положение и вернуть нам письма.
— И это все, что вы можете сказать? — я повысил голос.
— Пожалуйста, — добавила она и встала. — Если вы еще не выбросили наши письма, то дайте их мне, прошу вас, они нам очень дороги. Да, я понимаю, мы виноваты, сами просмотрели, сами выбросили. Знаете, хотите, я куплю у вас письма. Да, точно, куплю! Сколько вы за них хотите? У меня есть немного денег и…
Она принялась лазать по карманам, дрожащими от волнения руками раскрывать большой дамский кошелек. И как только такие можно носить с собой? Это же не кошелек, это целый склад всего нужного и ненужного.
— Нет, не надо мне никаких денег. Эти письма не продаются. Все, точка.
Зачем я такое сказал? Нужно было видеть ее лицо. Она побледнела. А я почему-то был доволен. Внутри меня сидел какой-то рабовладелец, феодал, надсмотрщик. Я вдруг стал считать деньги, чужие деньги, которые могли бы стоить эти письма. Почему их выбрасывают чуть ли не на помойку, а потом вытворяют практически невозможное, прослеживают их путь, находят дядю Сему, расспрашивают у него обо мне? Нет, это точно неспроста.
«Письма, возможно, стоят гораздо дороже, за них можно выручить большие деньги. А я сейчас получу копейки. Она просто пытается меня развести, взять на жалость», — подумал я. Если честно, то тогда, на кухне, я даже не мог припомнить, где именно у меня в комнате лежат эти письма. И если бы вдруг сорвался и помчался их разыскивать, то, честное слово, не нашел бы так сразу.
— Пожалуйста, подумайте, может, мы как-нибудь договоримся? Говорю же, я готова вам заплатить.
— Я же сказал, что не нужны мне ваши деньги, и письма я продавать не собираюсь. Откуда вы знаете, может я их давно выбросил в мусор, еще там, на толкучке.
— Но все же, если вдруг надумаете… Черт, у меня вчера украли мобильник, к сожалению, номер я вам сказать не могу, его менять придется, — девушка снова покопалась в кошельке и вытащила огрызок карандаша и чек из какого-то магазина. — Я вам напишу свой адрес. Все-таки чудеса случаются, и, может, вы передумаете. Сейчас уже вечер, почти ночь, трудно на чем-то сосредоточиться.
Она на весу набросала несколько строк, всучила бумажку мне и, не проронив ни слова, направилась по коридору к двери. Слышно было, как она надевала обувь, как сама открывала дверь. И почему я не вышел ее проводить? Дурак, просто дурак. Вышло все очень неудобно. Я не предложил ей чаю, хотя видно было, что она прождала меня как минимум пару часов. Говорил грубо, с вызовом. Потом еще и с письмами уперся. Зачем мне они, эти письма? Я даже не знаю от кого они и кому. Правильно считается, что читать чужие письма нехорошо. Видимо, на меня это и подействовало.
Я вернулся к себе в комнату в скверном настроении. Я так увлекся поддержкой своей принципиальности, что плохо запомнил эту девушку. Уже спустя полчаса я не помнил черт ее лица, роста, цвета волос. И себя я обманул. Конверт с письмами лежал на самом видном месте. Снова сработал закон подлости: когда меньше всего ожидаешь что-то найти, то оно непременно находится. А когда упорно ищешь, то длиться это может очень долго, причем без гарантированного результата.
Была уже ночь, когда я устроился за столом, включив настольную лампу и решил прочитать два оставшихся письма. «Семейная реликвия, — ворчал я про себя. — Тоже нашла реликвию! С реликвиями так не обращаются, их берегут, хранят, всегда знают, где они находятся». У того письма, что было вторым, а узнал я это по дате, был оторван правый нижний угол, сразу после подписи. Сам лист был чуть смят, будто один человек держал его в руке за тот самый уголок, а кто-то другой подошел и с силой вырвал письмо.
«II/64 г.
Здравствуйте, уважаемая Лидия!
Как Вы поняли, тот скромный тип в большущих очках, который подарил Вам букет на концерте неделю назад, был я. Вы так заулыбались, что я не смог ничего Вам сказать. А потом подошли еще товарищи с цветами.
Вы очень выделяетесь в концерте, даже в такой большой программе. Жду именно Вас. Меня не интересуют все эти хохмачи и артисты разговорного жанра. Не понимаю, как Вы уживаетесь с ними в одном концерте.
Но речь не о них, а о Вас. Не устаю повторять, что вы прекрасны. Вы совсем не похожи на тех певиц, что уже набили оскомину своей важностью, какой-то вычурной манерой держаться. И мне всегда кажется, что Вы поете именно для меня. Так думает каждый, кто приходит на Ваши выступления. Со мной рядом сидел товарищ из райкома, только запамятовал, как его зовут.
Он аплодировал Вам, наверное, громче всех. По радио часто передают Ваши песни. Товарищи в конторах знают и любят Ваши песни.
