Кирилл Дубовский - Хороший роман

— Не расстраивайся, Оля, — сказал я, — ничего страшного не произошло.

Она подняла глаза. Они были наполнены слезами.

— Мне всегда не везет, — всхлипнула Оленька, — я думала, хотя бы один балл будет или два, а тут… Она закрыла лицо руками.

— Не переживай, учеба — это не главное, — сказал я и тут же почувствовал, как глупо прозвучали мои слова. Оленька сдавленно зарыдала.

Тем же вечером мы гуляли с Оленькой одни по вечернему городу. Ходили по узким улицам, не обращая внимания на валивший с неба мокрый снег, пока наконец не зашли в маленькую кофейню. Там мы сели за столик и заглянули в меню.

— Двести шестнадцать сортов кофе, с ума сойти можно! — обрадовалась Оленька.

К нам подошла официантка с блокнотиком в руке. — Черный без сахара, — попросил я. Официантка чиркнула карандашом в своем блокнотике.

— И еще йеменский сорт «Ал-Моха», пожалуйста, — выбрала Оленька. Официантка виновато улыбнулась.

— Простите, «Ал-Моха» только что закончился, мне очень жаль. — Пусть будет тогда тоже черный без сахара. Оленька откинулась на спинку крохотного диванчика.

— Вот видишь, — сказала она, — мне никогда не везет. Этот экзамен только тому подтверждение. Правда, раньше об этом никто не знал, это было не важно, а сейчас о моем невезении узнают все.

— Мне кажется, ты напрасно переживаешь. Этот экзамен ничего нам не добавил и не убавил, мы остались такими же, как были раньше. Все нормально.

— Нет, — сказала Оленька, — не все нормально.

Она оказалась права. После того, как мы с ней получили колы по везучести и во втором семестре, наши одногруппники старались обходить нас стороной. И хотя они по-прежнему оставались натянуто приветливыми, иметь с нами какие-либо общие дела они боялись.

В третьем семестре мы с Оленькой уверенно вытянули по тройке и приободрились, однако уже в четвертом нам пришлось довольствоваться лишь двойками.

Один раз я попытался схитрить на экзамене — занес руку над листиками с оценками, дождался привычного покалывания в ладони, но листик схватил с противоположного края стола. Однако это не помогло, и в моей руке оказался предательский кол.

Наши одногруппники шли в основном ровно — шесть-семь баллов, одни Машка Лакина да Пашка Букин получали только девятки и десятки. Пашка, как и обещал, сделал Машке предложение и женился. Они даже не стали дожидаться окончания учебы.

Мы с Оленькой также начали подумывать о свадьбе. Наша катастрофическая неуспеваемость по везучести нас очень сблизила.

Тем временем в стране стало зарождаться движение неудачников. Они требовали отмены нововведенного экзамена, аргументируя это недопустимостью искусственного разделения общества на везучих и невезучих. Но их протест оказался

безуспешным, постепенно регулярное тестирование на везучесть стало обязательным для всех государственных предприятий, а позже и частных фирм. Никто не хотел видеть у себя сотрудников, лишенных хотя бы маломальской способности притягивать удачу. Увеличилась безработица.

Многие проблемы нас с Оленькой до поры до времени не касались, но пять лет нашей учебы пролетели незаметно, и настал тот день, когда нашей группе вручили дипломы с итоговыми баллами по всем дисциплинам. В том числе и по везучести.

Тот день, шесть лет назад, изменил мою жизнь. Что такое безработица, я теперь знаю не понаслышке. Ни одна фирма не желает видеть меня в числе своих сотрудников, и виной тому, конечно, средний балл по везучести — один с половиной. Некоторые руководители, бывало, проявляли ко мне милосердие и предлагали закрыть глаза на мои неудачи в период обучения, но только при условии, что я вытяну себе допустимый балл на их глазах. Стоит ли говорить, что ничего хорошего из этого не выходило.

Со временем мы с Оленькой переехали жить в специальный для таких, как мы, квартал. Питаемся и одеваемся на пособие. Ждем ребенка и часто фантазируем, на кого он будет похож. Говорят, гены передаются через поколение. Мы на это очень рассчитываем. А вдруг нам повезет?

Бабушка

Моя бабушка поверила в Бога, после чего перестала заниматься колдовством и улетать по ночам. Вместо этого она усердно читала Библию и молилась.

Бывшие подруги, седые и морщинистые ведьмы, сильно гневались:

— Одумайся, Ядвига! — трясли они крючковатыми пальцами.

— Покайтесь, пока не поздно, — отвечала им бабушка.

Старухи злобно шипели, брызгая слюной, и уходили ни с чем. Вечерами бабушка рассказывала мне о Боге.

— Иисус любит нас. Он исцелил мою ногу, милый. Это чудо.

Я гладил черного кота и молча слушал. Мне нравилось, что бабушка не бранилась, как прежде, и не грозила посадить меня в печь на большой лопате.

Наша небольшая избушка на курьих ножках сильно преобразилась. Пыльные склянки с волшебными зельями на полках сменили труды Лютера и Сперджена. С потолка исчезла вековая паутина, а окна освободились от плесени. В избушку вернулся свет.

Каждое воскресение к нам приходили гости. Они рассаживались на полу, и бабушка объявляла

начало богослужения. Морские сирены пели гимны хвалы, сутулый Леший проповедовал слово Божье. Всем было радостно.

После собрания мы пили чай. Соловей-разбойник, развалившись на ковре, насвистывал «Shout to the Lord». Гномы шумно спорили по поводу сложных мест в Писании. Так продолжалось до вечера, и никому не хотелось расходиться.

Со временем бабушкин приход увеличивался. Водяной крестил новообращенных в реке, и они становились членами нашей церкви «Сказочная Благодать». Последними крестились привидения, их долго не могли найти, пока и они, наконец, не услышали спасительное евангелие. Просто настало время, и нечисть очистилась.

Беларуская мова

Мы сядзелі з Пашам у кавярні, пілі гарбату і палілі. Ён распавядаў мне пра свой сон.

— Снілася, быццам у мяне выйшла кніга і была яе прэзентацыя ў Маскве. На ёй прысутнічаў Бегбедэр і яшчэ нейкія вядомыя аўтары. Памятаю, што адчуваў сябе багатым і шчаслівым, а як прачнуўся — нічога. Ні грошай, ні кнігі. Вось так вось.

Паша паціснуў плячыма. Нейкі час мы сядзелі моўчкі. Потым я асмеліўся распавесці.

— Я сёння бачыў жахлівы сон. Ты ж, напэўна, ведаеш, што ўчора я напісаў сваё першае беларускамоўнае апавяданне. Напісаў і паклаўся спаць. І снілася, быццам я нікуды не сыходзіў з-за стала. Сядзеў перад маніторам, і тут да мяне ў пакой уваходзіць мужык. Велічэзны такі, з вусамі, ногі ў лапцях, у валасах каўтун. І кажа ён мне:

«Я твая Беларуская Мова! Ды не будзе ў цябе іншых моваў апроч мяне! Калі ты вырашыў аддаць мне душу, то ведай, што мусіш выканаць неабходныя ўмовы. З сённяшняга дня ты будзеш як мага больш пісаць пра наш край, наш шлях, зямельку гаротную беларускую, маскалёў клятых чужынцаў і пагоню бел-чырвона-белую. Калі ты гэтага не зробіш, я вярнуся і ўтаплю цябе ў трасянцы».

— І вось не ведаю зараз, што рабіць, — уздыхнуў я. — Хачу пісаць пра дзяўчат, каханне, вясну.

Паша задумаўся.

— Трэба неяк круціцца. Будзеш пісаць, што і на нашу гаротную зямельку беларускую прыйшла вясна. Дзяўчаты ўпрыгожылі рукі бел-чырвонабелымі латэкснымі напульснікамі. І паўсюль запанавала каханне. Гэта адзіны твой шлях у гэтым краі.

Двойная порция

В дверь позвонили. Вначале один раз, а потом еще несколько. Я чертыхнулся нежданным гостям и пошел открывать. На пороге стояли парень и девушка. Они широко и дружелюбно улыбались. В руках у парня была толстая книга в черной обложке.

— Здравствуйте, — сказала девушка, — мы хотим рассказать вам о Боге. Я мысленно досчитал до десяти и ответил:

— Если вы баптисты, адвентисты, кришнаиты или дети Иеговы, то знайте, ваши братья меня уже навещали.

— Ну что вы, — сказал парень. — Мы дети Кука. Что-нибудь слышали? — Не доводилось.

— Дети Кука — представители религии порриджанства. Мы хотим, чтобы вы немного узнали о ней. Это может изменить вашу жизнь.

Я оперся локтем о дверной косяк и сделал заинтересованное лицо.

— Великий Кук, — завела девушка тоненьким голосом, — создал наш мир, заварил всю эту кашу, понимаете? И наш долг, наша земная миссия состоит в том, чтобы эту кашу расхлебать — порцию, которая отмеряна каждому. Вы еще не родились, а Кук уже знал, сколько каши вам приготовить. Только порриджанство может научить вас правильно ее расхлебывать.

— Да, приходите в нашу церковь, — подключился парень. — У нас хорошие люди, мы поем, читаем Большую Книгу Рецептов, а в конце каждого собрания едим кашу. Приходите, не стесняйтесь. — А что за каша вообще? — спросил я.

— Если вас интересует конкретно, то в нашей церкви принято считать божественную кашу гречневой. Где-то ее считают овсяной, где-то рисовой — это все конфессии одной нашей общей веры — порриджанства. Кук все равно один, какие бы каши кто ни расхлебывал. — И даже манную? Парень скривился.