Каспер Давид - Свиньи олимпийской породы.
Сейчас, «суровый, но справедливый» снял фуражку и чесал голову, глядя на разгромленное спальное помещение.
- Хиросима и Нагасаки, Хиросима и Нагасаки… Содом и Гоморра… — Приговаривал не по чину образованный старшина. Он заметил вышедшего из умывальной комнаты Максима и замахал рукой подзывая.
- Яцкевич — зашептал он возбужденно. — Кидай свой зубной порошок, оденься и метнись на «Циклоиду». Туда Старовойтов пошел. Его Смерть… тьфу ты, командир полка ищет. А товарищ старший лейтенант в нетоварном виде. Скажи, пусть прячется.
- Так позвоните, товарищ старшина. — подсказал Макс очевидное решение.
- Нельзя мне. — Рубцов снова надел фуражку и пощелкал пальцем по козырьку. — Вдруг подслушивают? А ты его уважаешь, командир твой, все–таки.
- А завтрак? — солдат подумал о пятнадцати граммах масла.
- Придешь с дежурной сменой.
- Мне же Дюбкова менять надо. Ну, ладно, побежал я.
- Придумаешь чего–нибудь. Еврей ты или где?
Яцкевич ничего не ответил на нелепый вопрос, схватил гимнастерку и, застегиваясь на ходу рванул, демонстрируя одобрительно хмыкнушему Рубцову готовность исполнить любой приказ Родины…. Ну, в крайнем случае — ее усатого представителя.
Проводив взглядом Максима старший прапорщик тяжело вздохнул и пробурчал свою извечную жалобу на судьбу:
- Ох… Как мне уже все это настоебло…
И старшине жилось непросто.
3
Пробежав плац, Максим перешел на шаг. За плацем находился перекопанный пустырь. Когда–то тут намеревались посадить яблони. Об этом напоминали ямы, благодаря которым это место называлось минным полем. Даже пустынная земля была испоганена армейским идиотизмом, но думать об этом не хотелось. Наступила весна, и возрождающаяся жизнь не могла не радовать солдата. Ему хотелось кувыркаться в траве и счастливо орать от переполнявшего душу весеннего экстаза. Все–таки в девятнадцать лет тяжело долго быть удрученным и озабоченным, а для счастья нужно так немного…
А уже следующей весной Макс уедет домой, навсегда забудет кирзовые сапоги, портянки, подъемы, отбои и поверки. А на гражданке… На гражданке будет так чудесно! Так весело и здорово! Максим отдавал себе отчет в том, что он идеализирует недоступную жизнь, но весна и мысли о дембеле пьянили его. Окружавший Яцкевича мрак и ужас отступил и исчез. Он с удовольствием втянул ноздрями апрельский воздух. На «минном поле» пахло сырой землей. Несмелые травинки пробивались на склонах ям, выкопанных по приказу командира полка.
Максим рассмеялся. Вспоминалось только веселое и смешное, например, как эта попытка командования улучшить жизнь рядового состава. Улучшить, как обычно, не получилось, но разнообразия в службе прибавилось.
На памяти Яцкевича, это была третья, и как он надеялся, последняя попытка скрасить армейский быт. В первых двух случаях — в провале начинаний подполковника Смерти — были виноваты сами облагодетельствованные. Ну не понимали солдаты, как будет хорошо жить, если выполнять все приказы офицеров. Своим недалеким умом не осознавали они, что начальство их любит и желает только добра…
С полгода назад, в столовой был поставлен аквариум. Заботиться о разноцветных, юрких рыбках поручили повару. Но раскосому солдату в некогда белом халате, который он надевал на грязную от постоянного использования комбижира армейскую форму, до живых рыб дела было мало. Зато среди его одноплеменников, видевших водоплавающих только в консервированном виде возник ажиотаж. Через некоторое время, свинарям, кочегарам, дизелистам и каптерам надоело тыкать пальцами в стекло и наблюдать за шарахающимися рыбами. Аквариум посолили, поперчили и полили комбижиром. Вдобавок, завскладом по кличке Чингиз–Хан, решив, что рыбкам скучновато, насыпал туда рыбных же костей и поместил между водорослями две разинувшие рот, безглазые головы.
Видимо, в тоске по съеденным сородичам, рыбки дружно перевернулись на спину.
Разочарованные такой нестойкостью, справедливо полагая, что им приходится жить в более тяжелых условиях, солдаты разошлись. Вечером, последним с кухни уходил повар. Выполняя наказ командира полка, не обращая внимания на состояние подопечных, таджик выставил температуру воды.
Он поставил семдесят градусов, видимо перепутав шкалу Цельсия с Кельвином, Фаренгейтом или Реомюром. И, уже почившие, рыбки сварились.
На следующий день подполковник Смерть первым делом побежал на кухню навестить аквариум, о котором он мечтал в детстве. Солдатская столовая встретила его запахом свежесваренной, уже посоленной и поперченной ухи. Разноцветные маленькие рыбки плавали кверху брюхом в янтарных кругах масла. В наказание повар хоронил каждую рыбку в индивидуальной могиле размером метр на метр на метр.
Однако на этом попытки Смерти сделать что–то хорошее солдатам не закончились. На пустыре, находящимся между командным пунктом и казармой, командир полка решил посадить помидоры.
Надо сказать, что эта идея была всеми воспринята с восторгом. Подполковник понимал, что помидоры будут вороваться солдатами по ночам. Его это нисколько не смущало. Для них все и делалось. Кто бы мог предположить, что не все захотят воровать овощи при свете луны? Нерусский менталитет и погубил благое дело.
Добровольцами, вызвавшимися посадить и впоследствии ухаживать за рассадой, вызвались литовец Арунас Сберчаючас и еврей из Белоруссии Максим Яцкевич. Макс с радостью согласился на предложение Аруноса заняться несвойственной его национальности сельскохозяйственной деятельностью. Главной причиной было будущее сотрудничество со Сберчаючусом. Литовец был странным человеком. Одно слово — нерусский. Статус «деда советской армии» позволял ему беззаботно прожить последние несколько месяцев службы. Но безделье было не в его натуре. Окончивший школу машинистов тепловозов Арунос физически не мог находиться в покойном состоянии. Он всегда искал, и, естественно, находил работу. Еще одна странная, но высоко ценимая Максимом черта его характера заключалась в том, что относившийся с презрением к «духам» литовец никогда их не унижал или избивал. Забавно, что, будучи убежденным антисемитом, литовец с симпатией относился к отслужившему на целый год меньше него, Яцкевичу.
Вскоре, на пустыре, впоследствии ставшим «минном полем», появились первые ростки.
Арунос старательно поливал и пропалывал будущие витамины. Максим помогал ему в этом по мере своих сил, изумляясь и восхищаясь чуду рождения новой жизни. Так, как в этом была и его заслуга, то после распития со Сберкавичусом трехсот грамм спирта, Максим решил, что он, в некотором роде, соавтор Господа Бога.
Так, на радость солдатам роты связи, в рационе которых не было ни одного, даже консервированного овоща, помидорная рассада росла и крепла под скудным воронежским солнцем.
Вскоре появилась завязь, а потом и первые маленькие зеленые помидорчики. Постепенно они увеличивались в размерах, краснели, и в начале лета стали пригодны к употреблению.
Наверное, впервые в истории советской армии, на солдатском столе появились живые овощи.
Помидоров выросло так много, что украсть их все, не было под силу ни солдатам, ни прапорщикам.
Весьма вероятно, что владевшие автотранспортом сверхсрочники вполне могли бы опустошить огород с целью дальнейшей перепродажи томатов, но частое присутствие в этом месте солдат делало операцию по сбору урожая чрезвычайно рискованной, а то и вовсе невозможной. Короче, все были довольны.
У солдат начали зарубцовываться незаживающие язвы на ногах, возникающие осенью в результате полного отсутствия витаминов в питании. Соли и серого хлеба было в достатке, поэтому ночная смена была сыта. Кроме того, помидоры были прекрасной закуской даже к одеколону.
Но, как известно, счастье не может длиться долго. Губителем помидорного рая стал его же создатель, действовавший по принципу — «я тебя породил, я тебя и убью». Дело в том, что Арунас Сберкавичус был не только антисемитом. Он также ненавидел советскую власть и русский народ, лишивших его родину независимости. Но черта, погубившая помидорное поле — была гордость.
Интернациональная компания, в составе грузина–мингрела Мамуки Самушия, хохла Кости Кучмы, и самого литовца собралась на радиорелейной станции «Циклоида», чтобы отметить удачный обмен сходившего в самоволку Кости общевойскового защитного комплекта, более известного как «ОЗК», на литр самогона. В качестве главного составляющего предстоящей вечеринки и был предмет яростной купли–продажи. «ОЗК» ценился окрестными крестьянами за способность не пропускать воду при вхождении в реку до пояса. Стандартная цена этой экипировке была бутылка водки.
За закуской был отправлен главный смотритель помидорного огорода, который и был застигнут замполитом в момент, когда Арунос выбирал самый красивый помидор.
