Андрей Геращенко - Хут
— Совсем от рук отбиваться стала. Такой у неё возраст, что смотреть за девкой надо. Говорили мне, что её с каким–то незнакомым хлопцем несколько раз возле берёзовой рощи видели. Возле каменной крушни. Ты сходи туда да глянь тихонько что да как. Сама она молчит, словно воды в рот набрала. Да не зови её, а тихо сходи.
— Снег скрипит — как тут подойдёшь. Но я попробую, — заверил Ганну Василь и взглянул в окно: — Уже темнеть начинает.
Неизвестный хлопец появился месяца два назад. Катьку не раз видели с ним односельчане, но никто не знал, откуда он и где живёт — ни в Ректе, ни в округе никто не видел никогда такого хлопца. На все расспросы родителей Катька, которой уже шёл девятнадцатый год, или отмалчивалась или же и вовсе уверяла, что всё это неправда, наговоры односельчан, и никакого хлопца она не знает, и никаких кавалеров у неё отродясь не было. Однажды Ганна, не выдержав, пару раз перетянула Катьку пугой, но та лишь разрыдалась, но так и не выдала свою тайну. Хуже всего было то, что Катька стала сохнуть не по дням, а по часам. Лицо почернело, всё более явственной становилась неожиданная худоба, хотя ещё летом Катька была розовощёкой, плотной девкой. Всё чаще её стало клонить ко сну, а в последнее время — и днём. Блиниха даже заплатила соседям, чтобы те отправляли свою дочку на панщину к Старжевским вместо Катьки. Но и отдых не помог — та с каждым днём становилась всё хуже. За хороший кумпяк мяса, который Блини- ха заработала в Пропойске, удалось заманить лекаря Старжевского, но тот лишь развёл руками — никакой болезни он у Катьки не обнаружил. Ганна сердцем чувствовала, что не к добру встречи Катьки с неизвестным хлопцем, но пока не могла ничего понять. Сегодня вечером должна была прийти ворожея Мария. Ворожила она не всегда хорошо, но всё же к ней ходили не только жители Ректы, но и вся округа — ворожеи лучше Марии всё равно не было.
Катька в сопровождении Василя явилась лишь через час. Василь, едва втолкнув Катьку в хату, напустив при этом клубов свежего, морозного воздуха, возмущённо сообщил Ганне:
— С хлопцем стояла! С хлопцем! Возле каменной крушни. Я поначалу вида не подал, хотел его, гада, получше разглядеть. Да разве разглядишь в такой темноте? А как они целоваться стали, тут я и не выдержал. Схватил кол и к ним — думаю, огрею его по спине. Да где там! Он тут же отскочил к роще — там у него конь был привязан. Вскочил в седло и был таков. Конь заржал, словно в насмешку. Не догоню же я коня. А Катька, стерва, так и не говорит, с кем была.
Катька молча стояла посреди хаты, потупив взор в пол.
— Ах ты дрянь такая! Так ты скоро, может, в подоле принесёшь нам, а?! Вот бесстыдница! А ну говори, кто это был, а не то!.. — Ганна с гневом схватила подвернувшуюся ей под горячую руку пугу и уже хотела было ударить Катьку, но в это время в дверь постучали.
Ганна отбросила пугу в сторону:
— Скажи спасибо людям. Кто там? Входите.
В хату медленно вошла Мария. «Вот зараза, хоть бы быстрее дверь закрывала за собой — всю хату выстудила!» — недовольно подумал Василь.
Приход Марии избавил на время Катьку от расправы, и она, довольная, что её оставили в покое, скрылась за печкой.
— Слыхали, что в Журавичах случилось? Ко мне только что кум приезжал, рассказывал, — поинтересовалась раздевшаяся Мария, которую так и распирало от желания рассказать какую–то ставшую ей известной историю.
— Ну, уж что у нас в Ректе случилось — почище будет, — махнула рукой Ганна.
— А вот то–то, что и там черти разгулялись, — возразила Мария. — Помнишь, у Гречихи ты мальца три года тому назад принимала?
— У Гречихи? У него ещё дом на самой окраине?
— Про дом не знаю. А мальца ты принимала — мне кум говорил.
— Помню. Дом на окраине. Он ещё лет на двадцать своей жены старше. Так что случилось, говори толком!
— То–то, что старше. Пошла его баба в баню, взяла с собой дитя. Помыть чтобы. Да и говорит этому Гречихе — смотри, мол, старый чёрт, приходи быстрее к бане. Как я позову — возьмёшь мальца и в хату. Она его намного моложе, вот и взяла дурную привычку «старым чёртом» называть. Помылась, вытерла малого и кричит в двери — ты тут, старый чёрт? А из–за дверей отвечают — тут, мол. Пар кругом, ничего не видно. Она мальца в двери подала — вроде мужу. И стала мыться дальше. А тут стук в двери — где, спрашивает муж, наш малец, я за ним, дескать, пришёл. Та ему и говорит — я ж тебе его отдала. Выскочила она, обошли с мужем вокруг бани — а там следы копыт к забору ведут. А после забора и вовсе пропадают, будто кто в небо полетел. Тут только и поняла она, что не мужу мальца отдала, а чёрту. Не надо было мужа старым чёртом обзывать.
— Почему чёрт — может, так кто дитя украл? Цыгане какие? — пожал плечами Василь и проворчал: — У нас чуть что, сразу нечистых поминают.
— А то и дело, что самый настоящий чёрт. На снегу следы копыт были, а за забором исчезли. Как пить дать, это был чёрт. Да и у нас в Ректе черти Пятро и Г але горя наделали. Что–то не так у нас в округе, раз черти так разошлись. Может, ещё и не последняя беда.
— Что ты — накаркаешь! — испуганно воскликнула Ганна и перекрестилась на висевшие в углу иконы.
— Ну да ладно — давай про Катьку поговорим. Для того ведь и звала, — махнула рукой Мария.
— Ну, вы тут гадайте, а я в хлев схожу, свиньям есть дам, — предупредил Василь и вышел во двор.
— Ты пока в хату не заходи — я тебя сама позову! — крикнула Ганна мужу вдогонку.
— Ладно! — донёсся едва слышный ответ Василя.
Мария расстелила на полу принесённые с собой белые рушники и усадила на них Катьку, заставив предварительно сбросить с себя всю одежду. Без одежды Катька чувствовала себя неуютно, но атмосфера таинственности и загадочности, всегда сопровождающая любое гадание, помогла девушке преодолеть первоначальное смущение, и дальше она стала чувствовать себя спокойнее.
— Боже ж ты мой — до чего исхудала! Одна кожа и кости! — всплеснула руками Ганна.
Она не видела Катьку голой всего несколько дней — совсем недавно они мылись в бане, но теперь ей казалось, что за эти несколько дней дочь ещё больше осунулась и похудела.
Мария поднесла палец к губам, призывая к молчанию, и принялась бормотать вполголоса какие–то заклинания. Ганна с интересом следила за её действиями.
Закончив бормотать, Мария извлекла откуда–то из глубин принесённой с собой торбы пучок сушеной травы. Попросив у Ганны огня, подожгла траву и принялась обкуривать ею Катьку. Девушка закашлялась от дыма, но Мария, успокаивая, ласково погладила её по голове:
— Тихо. Тихо. Дым всё скажет. Это буркун–трава, от её дыма ничего не скроется.
Дым был совсем не едким, но каким–то особенным — с лёгкой и немного пряной горчинкой.
После того как истлел первый пучок, Мария достала из своей торбы второй и вновь принялась обкуривать Катьку. Постепенно вся хата наполнилась дымом. Стало трудно дышать. У Катьки, Ганны, да и у самой Марии на глазах появились слёзы.
Ганна закашлялась, будучи не в силах больше сдерживаться, и нетерпеливо спросила:
— Долго ещё?
Мария лишь отмахнулась:
— Терпи и молчи, а то всё испортишь.
Гадалка подожгла ещё один, самый большой, пучок травы, подойдя к Катьке, ещё раз основательно окутала девушку дымом и, не дожидаясь, пока буркун истлеет, потушила его прямо ладонями, истёрла в мелкую труху, посыпала её на голову Катьке и отчётливо произнесла:
— Буркун, дай свою силу! Дай знать, кто мешает жить, кто недоброе задумал? Что за хлопец к Катьке ходит? Что он за человек? Как его отвадить?
При словах о хлопце Ганна внимательно посмотрела на дочь, но та была словно во сне и лишь покачивалась в такт словам Марии.
— Откуда он? — громко спросила Мария.
— Я не знаю. Я не знаю откуда, — каким–то чужим, усталым и незнакомым голосом ответила Катька и покачала головой.
Ганне казалось, что она или спит, или просто не в себе от дыма.
— Говори. Покажи ей, буркун, откуда хлопец. Покажи деревню его, хату его. Видишь, Катька, хату? Видишь деревню?
— Не вижу. Один бурелом да чаща дикая. Волки да медведи вокруг. Нет никакой хаты. И деревни нет, — всё тем же чужим голосом ответила Катька.
— Он перед тобой! Хлопец твой перед тобой. Помоги, буркун, увидеть его! Помоги нам! Что ты видишь, что чувствуешь? — Мария положила руки Катьке на голову и заглянула ей в лицо.
По лицу девушки пробежали едва заметные судороги.
— Не вижу. Ничего не вижу. Какой–то чёрный тулуп. Его тулуп. Вроде и не он это. Тяжко мне. Тяжко.
— Помоги, буркун–трава, узнать нам, кто спасёт от напасти? Кто поможет отвести лихо? Укажи, кто? — продолжала заклинать Мария. — Что видишь, Катька? Что видишь, говори!
— Отца вижу. Малую Зимницу вижу. Пожар. Колесо у него в руках. От телеги колесо. Больше ничего. Тяжко мне. Отпустите меня! — простонала Катька и в изнеможении рухнула на расстеленные на полу рушники.
