Семен Данилюк - Арбитражный десант
Однако вскоре Бобровникову пришлось поумерить амбиции. Люди, поддерживавшие его, рассорились с бывшим союзником Онлиевским - не поделили влияние на президентское тело. Влияние "семейного кошелька" оказалось поувесистей. Прежнего главу администрации, а вместе с ним и ключевых членов команды, из Кремля и со Старой площади выдавили. Бобровников, правда, должность сохранил. Но - чисто номинально. Объем полномочий его резко сузили. Даже возможность помогать собственному детищу - компании "Роскор" - сократилась до крайности. Именно вследствие этого в марте девяносто восьмого, накануне дефолта, когда банк "Балчуг" схватился с банком "Возрождение" в схватке за институт "Техинформ", Бобровникову пришлось приказать Палию отступиться. Сам повлиять на ситуацию он теперь не мог. Обращаться же за помощью к новому главе администрации - значило напомнить о подзабытом вложении пяти миллионов - с непредсказуемыми последствиями. Меж тем "Роскор" оставался для Бобровникова тем запасным аэродромом, куда он рассчитывал десантироваться в случае увольнения.
Семен Анатольевич вновь подтянул к себе записку председателя Наблюдательного совета "Возрождения" Рублева, на основании которой предстояло составить соответствующие рекомендации. С любопытством прошелся взглядом по вынесенному в "шапку" знаменитому банковскому логотипу - "Есть истинные ценности".
Рублев просил из резервов центробанка стабилизационный кредит в двести миллионов долларов, предлагая государству взамен контрольный пакет.
При таком варианте реанимация универсального банка с пятьюдесятью филиалами по всей стране не требовала рисковых вложений. А эффект - и экономический, и политический - для государства был бы оглушителен.
Но сколь заманчивой выглядела ситуация, столь и опасной. Передавая поручение, глава администрации недвусмысленно напомнил о личной заинтересованности Онлиевского в скорейшем отзыве лицензии у банка. А то об этом можно было забыть! Слишком нахрапист и неуступчив в достижении своей цели господин Онлиевский. Такая мелочь, как государственые интересы, при этом в расчет им не принимается.
Так что поручение, можно сказать, отдавало подлянкой, и самым безвредным для личного карьерного здоровья было бы попросту замурыжить записку в столе.
Но, с другой стороны, не всё выглядело столь однозначно. Резко набирал политический вес новый глава правительства - Примус. Который, как известно, Онлиевского не переносит. Кроме того, за банк просил не кто иной, как заместитель председателя Госдумы Серденко, апологет борьбы против засилия олигархов. Лично просил.
А серьезные услуги в политике не забываются. Да и всему обществу такое решение было бы, как глоток воды посреди засухи.
Бобровников задумчиво подмигнул своему отражению в зеркале: "Почему бы собственно и нет? В конце концов тварь я дражащая или право имею? Ведь есть еще истинные ценности. Тем более - всё как будто так и так идет к унылой отставке".
3.
БМВ председателя Наблюдательного совета подъехал к самому входу в банк - дверь в дверь. Иван Васильевич в какой раз укоризненно скосился на собственный мобильник: в Центробанке с утра шло правление, на котором решалась судьба "Возрождения". И звонка все еще не было. Оба охранника выскочили первыми и, бдительно оглядываясь, встали так, чтобы отгородить выходящего председателя совета. Иван Васильевич удрученно поморщился. Прежде он прекрасно обходился одним водителем, но после известия о готовящемся убийстве президента банка Керзона Рублеву также пришлось согласиться на усиление мер безопасности.
Удручающая, вязкая тишина встретила Рублева при входе в банк, - половину персонала пришлось сократить, а оставшиеся предпочитали не высовываться из кабинетов.
Знаменитые напольные, восемнадцатого века часы, встречавшие посетителей оглушительным боем, при виде председателя совета слабо вздохнули, всхрипнули и - бессильно затихли, - что-то надломилось в механизме, два века не дававшем сбоя.
По парадной, с потухшим золоченым тиснением лестнице Рублев поднялся на второй этаж, в "командный" отсек, где располагались кабинеты президента банка и его замов. Здесь же выделили помещение и для председателя совета.
Обширная приемная, прежде вечно заполненная людьми, увешанная картинами, уставленная экзотическими деревьями и цветами, с журчащим в уголке фонтанчиком, теперь выглядела запустело. Лишенный воды фонтанчик исчах и запылился, цветы и деревья исчезли, на стенах темнели прямоугольники, - следы картин, распроданных с аукциона. Барная стойка с узорчатым зеркалом посередине наспех прикрыта куском черной материи, - будто в доме покойника. На всем, по ощущениям Ивана Васильевича, проступали следы тлена.
Первой, кого встретил в приемной Рублев, оказалась Инна. При виде входящего отца она радостно просияла и поспешила навстречу, озабоченно вглядываясь в него.
- Ну вот, стоит недоглядеть и - пожалте - костюм толком не отутюжен. И, конечно, опять перхоть. Щеткой хоть можно было смахнуть, горе ты мое? Просто - ребенок. Как ты вообще прежде без меня обходился?
Инна принялась отряхивать ворот пиджака. А покорный Рублев, слушая девичье ворчание, расслабленно улыбался, отвлекшись на минуту от навалившихся проблем.
Инна появилась в его жизни восемь лет назад, когда семнадцатилетней девушкой приехала поступать в московский ВУЗ. То есть гипотетически она присутствовала, конечно, много раньше. Но отец и дочь не виделись друг с другом. Брак с ее матерью оказался неудачным. Уже после свадьбы Рублев понял, что не любит жену: то, что казалось любовью, обернулось увлечением. Тем не менее какое-то время они прожили вместе, пытаясь наладить отношения. Но тут у Ивана Васильевича случился легкий флирт со студенткой, о котором стало известно жене. Женщина самолюбивая, она подала на развод. А получив его, уехала в Ростов к родителям. О том, что на Дону у него родилась дочь, Рублев узнал лишь через несколько лет, когда жене потребовались деньги на покупку кооперативной квартиры. Деньги он дал и - продолжал давать. Но до ребенка его так и не допустили.
И лишь по приезде Инны в Москву они познакомились.
Все эти годы Иван Васильевич прожил холостяком.
Безусловно, не был он тем затворником, каким представлял его банковский молодняк. Бывали увлечения, порой даже длительные тайные романы. Но первая и единственная женитьба, кажется, навсегда отвратила его от семейной жизни. Он обратился в застарелого холостяка, поддерживая в своем жилище мужскую чистоту. То есть без разбросанных вещей и невымытой посуды, но с пылью на зеркалах и на мебели.
Приезд дочери изменил все. В доме появилась женщина. Улыбчивая, нежно-ровная, она взяла отца под опеку, заботясь о нем вплоть до мелочей. Так что вскоре он сам не мог понять, как до сих пор обходился без нее. Со своей стороны Рублев словно задался целью за короткое время восполнить дочери то, чего недодал ей в детстве. Таскал ее по выставкам и спектаклям, бесконечно делал подарки, чаще - дорогие и бестолковые, - которые она принимала с неизменной благодарностью, хотя сама ничего никогда не просила. Что бы ни происходило меж ними, ощущение вины перед дочерью, которую обрек на безотцовщину, не оставляло его.
Несколько раз предпринимал он попытки оправдаться. Но разговоры эти Инна с неизменной ровностью пресекала на корню: что было, то прошло и - вычеркнуто. Рублев отступался. Сама же она за эти годы не позволила себе ни малейшего упрека.
Они просто нашли друг друга: отец и дочь.
В личную жизнь Инны Рублев старался не вмешиваться. Готовился сыграть свадьбу дочери с многолетним ее ухажером Андреем Дерясиным, открытым незлобливым парнем, очень Рублеву симпатичным. Но Инна объявила вдруг, что выходит замуж за Игоря Кичуя, - похоже, более настойчивый Кичуй отбил невесту у застенчивого дружка.
Рублев, хотя и неприятно пораженный, принял и это без возражений. В конце концов как с Андреем, так и с Игорем его объединяло главное - любовь к Инне.
Дверь конференц-зала распахнулась, и оттуда стремительно вышел Андрей Дерясин. При виде Инны невольно покраснел.
- Иван Васильевич, у нас как бы засада, - привычным своим немного капризным баском всеобщего любимца произнес он. - Опять эта оглашенная заявилась. Совершенно отвязная тетка.
"Оглашенной" и "отвязной теткой" была Манана Юзефовна Осипян, генеральный директор кондитерской фабрики "Юный коммунар", жемчужины банковского холдинга.
Из приоткрытой двери конференц-зала донесся низкий гортанный звук с какими-то металлическими вкраплениями, - словно ножом по сковородке скребанули.
- О, слыхали? - ткнул в ту сторону Андрей. - Она там Керзона поедом пожирает. Похоже, до потрохов добралась. Может, подключитесь? Он подпустил в интонации кавказского акцента:
- А то ведь можно потерять человека. Так просто-таки стоит вопрос.
