Андрей Десницкий - Здесь издалека (сборник)
Где они теперь, ребята из экспедиции? Лет сто уже ни с кем не виделся, разве что мейл иной раз придет, с днем рождения поздравят. Леха стал банкиром, к нему и не подберешься. Да почти все ребята, кто устроился, теперь в бизнесе, и мало кто, как сам Семен, специалистами по своему профилю — все больше нечто расплывчатое, денежное под названием «менеджер».
И Люда. Люда теперь на даче. Где, в самом деле, те девчонка с парнишкой, которым так хорошо было на этом пляже? Куда они делись, как превратились в этих немолодых, уставших друг от друга супругов, которые вроде и не в разводе, а все одно порознь? Жизнь заела, говорят. Да ведь нормально жили, не хуже прочих, и детей двоих вырастили, и вообще…
А вокруг кипела неяркая пляжная жизнь. Девушка-подросток в купальнике-ниточках ругала за что-то младшего братишку, а он лениво огрызался и не хотел слушаться. Толстый мужик цедил темное пиво из бутылки. Стройный стриженый парень надевал у кромки прибоя ласты, держа в руках маску и трубку — за крабами, наверное.
Все, как тогда. Все, кроме нас самих.
Полежав немного, Семен снова бросился в море, никак не мог насытиться, и плавал чуть не до дрожи — во второй раз вода показалась холоднее, начал замерзать. Да и солнце уже опускалось за ближние холмы, а на опустевший пляжик наползла прохладная тень. Пора было выбираться. Он еще хотел пройти вдоль Приморский бульвар, а потом выйти на Исторический — перелистать страницы их былых прогулок, а там и поужинать можно в каком-нибудь кафе. Да и заповедник скоро должен был закрыться, наверное, с наступлением темноты.
Семен хотел взять у выхода такси, но потом решил пройтись до троллейбуса пешком, как тогда. Древняя улица тоже изменилась, хотя и не так сильно, как его жизнь — между старыми двухэтажными домиками втиснулось пара новых отельчиков, вроде того, в котором остановился он сам (эх, жалко, не догадался спросить — может, это тоже его партнеров бизнес, тогда здесь бы и заночевал). Но все остальное оставалось, как было — бегали вокруг каникулярные дети, брели домой два выпивохи, которых пасли, как коров, несколько более трезвые жены. Это не Москва, здесь перемены почти незаметны.
Куда же оно все девалось? Нет, не молодость, конечно, это закон жизни, тут ничего не попишешь. А былые дружбы? А та пламенная любовь парнишки и девчонки под мраморными колоннами?
Так вышло. Просто так вышло. И не стоит задавать себе лишних вопросов.
На остановке было не так много народу, и оказалось, что, кроме троллейбусов, здесь тоже есть маршрутки, только называют их как-то смешно — «топики». За полторы гривны он доехал до площади Нахимова — и быстро, и комфортно, тогда бы нам так! Пошел по Приморскому бульвару, постоял у балюстрады, за которой чернело море в частых огнях катеров. Наверное, это и было счастьем — вот такой вот вечер в любимом Городе. Надо будет поменять билет, остаться здесь еще на пару дней — в конце концов, отгулы же остались.
Семен проголодался, но в положенное по статусу уютное кафе не хотелось — сжевал шаурму с лотка, запил ее разливным пивом, а на десерт взял с другого лотка мягкое мороженое в кокосовой крошке. Дешевый этот перекус показался бы в те годы чуть ли не торжественной трапезой, на фоне их вечной переваренной пшенной каши с тушенкой… Люда тогда еще совсем не умела готовить. Вот бы он, тогдашний, увидел себя сегодняшнего — состоявшегося и нестарого еще мужика, который уверенно идет по тому же самому бульвару… Что бы он тогда подумал, интересно?
Нет. Тогда не было этого «я», тогда у нас было «мы».
Семен спустился к самой воде, где ленивые мелкие волны разбивались о каменный парапет, обдавая брызгами проходящих. На самом краю стояли девушка и парень, и смеялись, держали в руках сандалии и то и дело отпрыгивали от нового веера брызг. Семен остановился немного в отдалении, не хотелось нарушать их покой, и любовался не то волнами, не то этой парой.
Они о чем-то говорили, и, кажется, спорили, но за плеском волн и музыкой из соседнего бара ничего не было слышно. В какой-то момент невольно отошли подальше от края, и уже не обращали внимания на брызги. А потом парень развернулся и пошел, а девушка только смотрела вслед.
Дурак, захотелось крикнуть Семену. Да, вот нагнать бы парня и сказать ему: дурак, это все неважно, вы молоды и влюблены, этого же больше никогда у вас не будет, и через двадцать лет ты будешь ходить здесь, вот как я сейчас, и даже не сможешь вспомнить, из-за чего вы тогда поссорились. А вспомнишь только эти волны, теплый камень под босыми ногами, и живую руку в твоей руке. Живи настоящим, а слова не имеют значения.
Но свою голову на чужие плечи не посадишь. Парень уходил по набережной, и девушка перестала смотреть вслед. И вообще, с чего это он взял, что то была ссора? Просто настало им время разойтись, а завтра, может, встретятся опять, как ни в чем не бывало. А может, послезавтра найдут другое, настоящее, на всю жизнь. Чужую жизнь тоже ведь не проживешь.
Зато можно — свою. Семен поднялся обратно к балюстраде, и пальцы раньше мозга поняли, что надо делать — уже доставали с пояса мобильник, набирали знакомый номер. Сколько бы ни стоил этот треклятый роуминг, не искать же теперь переговорный пункт! По городскому ее не найдешь — на даче, среди яблок, такой урожай роскошный в этом году… Хотя теперь-то уже, затемно, сидит в спальне за столом, что-то пишет, или скорее на кухне перебирает райские яблочки — что на варенье, что живьем отвезти домой, когда муж из города приедет.
И каштановые волосы с проседью, которую она никогда не закрашивает, ложатся на такие знакомые плечи, а голос — голос ведь вообще не изменился. Или почти. Только бы она подошла! Только бы… У женщин ведь как — то разряжен, то все деньги потрачены, то у подруги забыла.
— Люда… Здравствуй. Знаешь, где я сейчас? На Приморском бульваре. Ну да, в Севастополе. Да нормально долетел, не в том дело. Людка, знаешь… я сейчас был в Херсонесе. Под колоннами. Слушай… Бросай ты все. Прилетай. Прямо завтра в город, а послезавтра ты езжай с утра в аэропорт, сейчас они полупустые сюда летят, там и билет купишь, или в трансагенство зайди, ну там, у метро, знаешь? Я встречу, я все устрою, где деньги на билет взять, ты же знаешь. Скинь мне только эсемеской номер рейса. Поживем здесь хоть три дня, вместе и вернемся, винограда ребятам привезем, дынь… Людка… ты слышишь меня? Ну что ты молчишь! Я люблю тебя, родная. Я очень тебя люблю.
И в целом свете не было ничего важнее, чем эта влажная тишина в потрескивающей трубке. Что она сейчас ответит? Что?
Осторожно, двери закрываются
На большой пересадочной станции схлынула толпа, и они смогли увидеть друг друга. Мужчина с бутылкой пива в руке и женщина с большой клеенчатой сумкой — они сидели друг напротив друга, посторонние попутчики, взгляды которых случайно пересеклись. Бывает ведь так — сидишь в метро и внимательно рассматриваешь человека напротив, который тебе никто и ты ему никто. Развлечение вроде газеты.
Черт, пятнышко на брюках. Вчера даже не заметил. Отмечали-праздновали в отделе, ну, капнул немного. Так, теперь в химчистку, сам не отстираю… стоп, до получки еще неделя. Неделю так ходить? Или в светлые, новые переодеваться? Нет, они парадные, их жалко, а джинсы драные, их на службу неудобно одевать. Да, жи-изнь… Не у всех, видать, такая. Вон сидит напротив — чистенькая, аккуратная, гордая.
Лицо той самой национальности. Типичная шахидка. Нет, а что, в самом деле? Кто знает, что у нее там в клеенчатой сумке? Килограмм десять пластита, нашпигованных шурупами — запросто. Еще и в металлической оболочке. Дерни за веревочку — и на тебе вагон свежего фарша. Ну что, встать, рвануть стоп-кран, сообщить машинисту? Не-ет. Тут-то она точно дернет за веревочку. По-настоящему бы встать рядом с ней по-тихому, а потом резко так руки к сидению, чтобы не свела, не нажала, не дернула. Но люди все-таки смотрят, неудобно — скорее всего, померещилось.
Ладно, двум смертям не бывать… Они только этого и хотят, чтобы мы их боялись, вздрагивали при каждом их появлении. Не выйдет. Буду пиво пить. Нравится мне это название, кстати — «Чешский стандарт». Ну надо же такое придумать! Вроде, у чехов научились, сами будем теперь тут по-чешски жить. Похоже на то, кстати. Очень похоже.
Черт, третья бутылка за день. Лишняя, пожалуй. Жаль, в нашем метро не устраивают туалетов. Так и до дома не доехать. Впрочем, ладно — лучше пиво, чем наш русский антидепрессант. А напряжение сбрасывать как-то надо. По крайней мере, не наркота, и я это контролирую.
Всё она смотрит в упор. Злобно так. Что ей не нравится? А, пиво, наверное — не по шариату. Ну смотри, смотри. По шариату или нет — приехала к нам, изволь уважать наши обычаи. Нет ведь, не хотят. Вон, Машка рассказывала — в новом классе одни черные, лопочут на переменах по-своему, ничего не разберешь. А наглые! «Контрольную мне напишешь, да? Двадцать баксов плачу» — тоном, не допускающим возражений. Сопляк! А через пять лет будет ездить на джипе по московским улицам и также вот снимать девочек на ночь. Своя Фатима — ну вот как эта — у него для дома, для души, а наши девчонки — для развлечения. Сволочи!
