Сергей Белкин - Корректор жизни
"Надо вспомнить что-то далекое. Ну, например, этот подонок Филипп".
Филипп - некогда довольно близкий приятель, - несколько лет назад вовлек Н* в пренеприятную историю. Когда-то они учились в одном классе, довольно часто общались все эти годы, поэтому Филипп и попросил Н* помочь его племяннице поступить в Политехнический. Племянница была нормально подготовлена, да, к тому же, она не претендовала на какую-то дефицитную специальность. Ее устраивал строительный факультет, причем по специальности "водоснабжение и канализация", куда всегда был хронический недобор. Н* поговорил с друзьями в приемной комиссии, и они его заверили, что проблем у девочки не будет. Девочка, действительно поступила, но оказалась то ли дурой, то ли сволочью, но она на всех углах стала трепаться, что "доцент Н* - друг ее отца", что "на экзаменах ее вообще не спрашивали" и т.д. И это бы не представляло угрозы, если бы ее же школьная подруга, которая не смогла поступить, не написала кляузу в Министерство, о том, что доцент Н* за взятку устроил в институт дочь своего школьного товарища. Н* начали таскать по парткомам, дура-девочка подтверждала, что еще до поступления она с отцом приходила к Н* домой и он решал с ней задачи по математике, а, в довершение всего, в разгар событий Филипп взял, да и эмигрировал. Н* чудом удержался, и если б не вмешательство старых друзей его отца - выгнали бы с волчьим билетом. Но самое обидное было то, что Филипп еще до отъезда повел себя подло: на все вопросы Н* он отвечал - это твои проблемы, а мне своих хватает. Подонок!
"И что же? Нарисовать теперь в памяти другую картину: не было ни унижений со стороны парткома, ни подлости со стороны Филиппа? А зачем, когда прошло уже много времени, обида поутихла, проблемы позабылись?..."
Н* вспоминал многие подобные эпизоды из своей жизни. Добрался даже до всколыхнувшегося вдруг чувства зависти к соседскому Вадику, который не давал ему покататься на своем велосипеде, - а было им тогда лет по пять!
"Ну, это не серьезно... Не о такой ерунде надо думать. Надо попробовать изменить мое отношение к чему-нибудь. Не обстоятельства, а мою оценку обстоятельств. Например, - мне не нравится теперешняя власть, я ненавижу этого ворюгу-президента. Это меня раздражает, даже, пожалуй, мучает. Пусть старик-корректор создаст во мне другое отношение и к этой власти, и к этому президенту. Даже не надо, чтоб я их полюбил, достаточно полного равнодушия, а?"
Мысль на некоторое время заняла Н*, но потом он подумал, что "через два года президента переизберут, власть поменяется, придут новые, причем, скорее всего, еще хуже, а к ним-то я уже не буду равнодушен... Так зачем эти хлопоты..."
"Нет, я, видимо, слишком глуп... Совсем я не готов к встрече с золотой рыбкой! Неужели я так ничего и не придумаю? А что если попросить его вот о чем...Если б я был евреем, я бы уехал в Америку, или в Германию... Это ведь и вообще неплохо - быть евреем: вся их древняя история - моя, все их артисты, музыканты, ученые - мои! Я буду всем этим гордиться! Я стану частью великого международного сообщества, я перестану чувствовать себя одиноким, незащищенным!
М-да... Мысли, образы, воспоминания, ощущения - это, конечно хорошо, только для успеха в этом деле нужно еще кое-что материальное добавить - документики, например, а кое-что, не просто материальное, а прямо-таки плотское - убавить... Иначе совсем уж глупо: я считаю себя евреем, а все остальные - нет. Таки идиот!"
И вдруг - осенило: Надя Максимова!
Одноклассница. Точнее, из параллельного класса. Они вместе занимались плаваньем, вместе ходили на тренировки, встречались, ходили в кино, целовались...
Однажды поздно вечером, пожалуй, даже ночью, они засиделись на скамейке в Долине Роз, там, где аллея из старинных шелковиц. Они ели спелые, упавшие на землю ягоды, в темноте собирая их прямо в траве, и губы почернели, и руки, а потом они мучили друг друга в объятиях, в попытках добраться друг до друга...
Но ничего, ничего не вышло: они боялись, они были слишком юными...
Потом таких вечеров больше не было, а после школы она уехала в Ленинград, и они больше так и не встретились.
"Пусть он осчастливит меня хотя бы в памяти. Пусть в моих воспоминаниях все будет, все произойдет. Пусть будет долгая ночь упоительной любви, небывалых ощущений первой в жизни сексуальной свободы, радости, раскрепощенности!"
Н* дал полную свободу фантазии, представил себе, как эротический кинофильм, все необходимые видения, а потом вдруг задумался: "Положим, дед что-то действительно может мне внушить, но где уверенность, нарисованная им картина хоть в чем-то совпадет с моей? Ведь он мне там такого секса может наворочать, что жить с этим будет тошно... Нет, уж лучше я, как-нибудь, со своим собственным сексуальным опытом доживу".
Петр Петрович вернулся и бодренько спросил:
-- Ну, как, не заскучали? Готов ли ваш заказ?
-- Да, Петр Петрович, интересный вы мысленный эксперимент предложили... Я чувствую себя вышившим из ума стариком из сказки о золотой рыбке.
-- Ну, что ж, может еще по стаканчику тулбурела? Для освобождения, так сказать, психологических зажимов...
-- Нет, спасибо, уже поздно, спасибо вам за все...
-- Так что же, вы так ничего и не хотите изменить в своей памяти, - хитренько улыбаясь спросил старичок.
-- Выходит, что ничего, - ответил Н* и направился в прихожую, вытаскивая по дороге из кармана пачку сигарет и тут его осенило - Слушай, Петр Петрович, а ты можешь сделать так, чтоб я курить бросил, а? Разрушить во мне образ сигареты, как чего-то привлекательного?
-- Могу, конечно, но, думаю, что ты и сам теперь с этим справишься. Если сильно захочешь. Ну, а не получится - заходи. Я всегда буду рад тебе. До свидания.
-- До свидания, Петр Петрович, до свидания.
Н* шел по темной, неосвещенной улице, но запахов он уже не ощущал, зато хорошо слышал музыку, много-много музыки.
Права молдавская поговорка: "Водка идет рядом с тобой, а вино - догоняет!"
* * *1 - 5 января 2001 г.
ЗИНГЕР - ГЕНИЙ ВОСПРИЯТИЯ
Зингера легче всего можно было встретить именно в нашем районе, потому что конечная остановка 8-го автобуса - из Костюжен - здесь, на Киевской, возле Дома Офицеров.
Вид у него был, мягко говоря, броский: рыжая щетина на голове и на подбородке, худые, впалые щеки, на теле майка, семейные трусы и резиновые сапоги.
Выражение лица такое, как будто он только что защемил палец, и боль уже исказила физиономию гримасой, но крик еще не вырвался.
Он мог идти по кромке мостовой, не обходя, по возможности, препятствий, предпочитая дожидаться, когда они сами исчезнут. Упрется, скажем, в стоящий на краю мостовой грузовик, и будет, переминаясь на месте, ждать, когда тот уедет.
Да, вы догадались, он - сумасшедший. Нормальная принадлежность нормального города - ненормальные люди. Но я-то вам рассказываю не о каком-то неопределенном городе, а о нашем Городе, где все необычно.
Зингер был гениален.
Распознать это было непросто, но, при определенных обстоятельствах, он демонстрировал энциклопедическую образованность в области литературы, точнее, русской поэзии серебряного века и последующих нескольких десятилетий. Но не в этом проявлялась его гениальность - много запоминать всякой информации, обычное свойство заурядного идиота. Зингер же не просто много знал и помнил, он - интерпретировал! Он не так как мы с вами воспринимал поэзию, да что там - весь окружающий мир он не так воспринимал.
И мог свое восприятие выразить в словах, - что бывает, вообще говоря, крайне редко.
Ни на какие обращения со стороны прохожих Зингер не реагировал, он шел, как ему казалось, "по своим делам", пребывая в состоянии полной само сосредоточенности. Если бы вы к нему обратились, даже если бы вы попытались схватить его за руку, он никак бы вам не ответил. Прошел бы мимо, и все.
Исключений из этого правила было немного, но, все-таки, нескольких человек он узнавал, и допускал возможность общения. Своеобразного, впрочем, но на иное Зингер просто не был способен.
Я принадлежал к числу счастливцев, которых Зингер иногда удостаивал беседы.
Попробую вспомнить кое-что, иначе, боюсь, это явление - Зингер - исчезнет с палитры мировой истории, а его мысли, в лучшем случае, всплывут под чужими именами, да и то в исковерканном виде.
Я тоже не смогу передать во всей полноте своеобразие его суждений, тем более не смогу изложить особенности его образной системы, я лишь попробую донести до вас смутное отражение образа этого замечательного человека.
Вместо ответа на приветствие Зингер мог, устремив свой безумно-болезненный взгляд в никуда, начать неожиданно бормотать стихи, например вот эдакие:
Большевик полюбил меньшевичку,
Его на постое жиличку,
Но был с ней груб!
Она же дала ему кличку,
Под стокот колес перекличку:
